Он откинул голову, сжимая губы. Он никогда больше не увидит ее и не будет искать встреч с ней. Но она обязана прийти, чтобы он мог своими глазами убедиться, что она действительно хочет забыть его. Навсегда. Внизу, в темноте, очень далеко, серебрилась в свете луны река. Дон Хуан встал, смотря на реку, и медленно пошел обратно в замок. Все равно ему было не найти свою комнату самостоятельно. Он поднялся в холл, потом нашел комнату дворецкого, которому передал записку для Валери, и которого просил проводить его. Оказавшись наконец в своей комнате, он бросился на кровать и всю оставшуюся ночь повел между сном и явью, гадая, придет она или нет, пытаясь понять, что было у нее с Жоржем де Безье, и почему тот так рьяно защищает ее. За эту ночь он буквально возненавидел Валери. Если до этого ненависть к ней мешалась в его сознании с любовью, то этой ночью он ненавидел ее по-настоящему. Он клялся себе, что если она не желает иметь с ним ничего общего, то и он тоже не желает иметь ничего общего с ней. Ее поведение в Париже явно показало его правоту. Но она его жена и обязана его слушаться! Завтра они подпишут бумаги, но сделают это глядя друг другу в глаза, а не передавая их через нотариуса или Жоржа. Он готов опустить ее, уехать и навсегда забыть ее имя. Но он больше не позволит ей игнорировать свои приказы. Дон Хуан Медино донье Валерии Медино Мадам, я не желаю обсуждать наши дела через третьих лиц, поэтому настоятельно прошу вас о встрече. Было бы очень хорошо прийти ко всеобщему соглашению, чтобы не иметь в дальнейшем претензий друг к другу. Хуан. Глава 21 Утром Жорж пригласил его к себе в кабинет. Бумаги лежали у него на столе, но дон Хуан не собирался прикасаться к ним, пока мадам Валери не соизволит спуститься. Утром он передал через лакея другую записку, сообщая Валери, что будет ждать ее в саду для разговора наедине, а потом они поднимутся в кабинет графа де Безье. Валери не пришла. Он зря прождал ее несколько часов, и явился к Жоржу в невероятном раздражении и полном расстройстве чувств. Правда лицо его было совершенно спокойно, как будто он пришел на дружескую встречу, а не для подписания бумаг о разводе. Жоржа обманул этот его безмятежный вид. — Я просил вас не видеться с Валери, — сказал он после поклона, — вы же настаиваете на встрече, дон Хуан. Валери однозначно дала вам понять, что не желает вас видеть. Я не понимаю, почему вы так настаиваете на встрече с ней даже против ее воли. Дон Хуан молчал, внутренне собираясь и изо всех сил сдерживая желание обнажить шпагу. — Если мадам не соизволит явиться в сад, я не подпишу бумаги о раздельном проживании, — сказал он наконец очень тихо, — и тогда нам придется пройти через долгую процедуру развода. Если же она спустится в сад для разговора, я обещаю признать ее дочь, и пойти на любые уступки, на все, что она пожелает. Я ясно выразился? Он поднял на Жоржа глаза и взгляды их встретились. — Вы не понимаете, дон Хуан? — Жорж разозлился, — мы столько времени и сил потратили, чтобы вывести Валери из апатии, что ни я, ни Сафи не позволим вам встречаться с ней. Дон Хуан пожал плечами. — Значит, мы будем готовиться к разводу. Это займет гораздо больше времени. Мадам де Медин придется ехать в Мадрид, а ребенок ее останется бастардом. Выбирайте, господин граф. Мне кажется, что Валери гораздо проще спуститься в парк. Жорж был взбешен. — Чего вы хотите, дон Хуан? Вы и так причинили ей достаточно зла! Неужели вам хочется усугубить ситуацию? Валери показан покой, а не выяснения отношений! Я не позволю вам встречаться с ней! Вы и так поступили с ней как последний подонок! Дон Хуан сжал кулаки. В этот момент он ненавидел не только Валери, но и Жоржа, и боялся окончательно потерять остатки самообладания. Он должен был тут же кинуть ему перчатку, но в последний момент сдержался, все еще надеясь на мирное решение конфликта, тем более понимая, что в словах его была доля правды. — Вы не имеете права говорить со мной в таком тоне! — воскликнул он вместо этого, — вы не имеете права указывать ни мне, ни этой женщине, что делать! — Ошибаетесь, имею. Я ее опекун. Дон Хуан некоторое время смотрел на него молча. Потом скрестил руки на груди, немного приходя в себя. — Не имеете, — сказал он уже спокойнее, — вы были им. Но теперь эта женщина — моя жена. И только я могу решать, что ей делать. Не вы. И он вышел из комнаты еще до того, как Жорж успел осмыслить сказанное. …. Покинув Жоржа в крайнем раздражении, дон Хуан вышел в сад. Он поклялся себе очередной раз, что уедет как можно скорее, и что он будет договориться напрямую с Валери, а не при посредничестве Жоржа де Безье, который непонятно с чего возомнил, что имеет право приказывать ему. И что именно поэтому он так настаивал на свидании. Объяснить ей, что от нее требуется, попрощаться и забыть навсегда ее имя. Пусть живет так, как хочет, он больше не желает иметь с ней, ее родней и так называемыми опекунами ничего общего. Пройдя по аллее вдоль реки и с трудом восстановив дыхание, дон Хуан вернулся ближе к дому. Валери он увидел практически сразу. Она медленно шла по аллее, а ветер развевал ее светлый шарф и легкое изумрудно-зеленое платье, бросал вперед ленты модной соломенной шляпки. И при виде нее как будто удар молнии пронзил его грудь. Он остановился, еще раз повторив, как молитву, что он не поддастся на ее уловки. Что не хочет иметь с ней дела, раз она не хочет иметь дела с ним. Что любовь его к ней в конце концов пройдет. Что он спокойно обсудит с ней все нюансы их нового положения. Только о каком спокойствии можно говорить, когда сердце скачет, как бешеное, а ноги вросли в землю. Казалось, она стала выше ростом. И если раньше, до рождения ребенка, Валери была скорее девочкой-подростком и ее никто бы не назвал красавицей, то теперь она превратилась в красивую женщину. Черты ее лица стали резче. Она похудела, держалась увереннее, а глаза казались больше и выразительнее. Но тепло, которое шло от нее, не изменилось. Валери остановилась около той самой лестницы, с которой Хуан вчера видел ее, скачущую на ее черном Вельзевуле вдоль реки далеко внизу. А сейчас она смотрела на расстилающийся внизу пейзаж и делала вид, что не знает о его, Хуана, присутствии. Она пришла. Она согласилась встретиться с ним. Ее волосы под шляпкой просто собранные лентой, падали по спине до самой талии. Те самые волосы, которые на ощупь нежнее шелка. Не знай он, кто она на самом деле, он бы задохнулся от одного ее вида, от тепла, которое исходило от нее, от счастья, что он снова видит ее и видит живой и здоровой. Да что скрывать, он и задохнулся, закусил губу, стоял и смотрел, как она касается рукой беломраморного перила лестницы, любуясь раскинувшимся перед нею пейзажем. Солнце ярко освещало и реку, блестя на ее волнах золотыми искрами, и луга вдали, и саму Валери, золотя лучами ее немного растрепавшиеся волосы и искрясь на драгоценных камнях сережек. Он сделал шаг вперед и остановился, не зная, как поступить дальше. Под его ногой хрустнула ветка, Валери обернулась и глаза их встретились. Она смотрела на него не мигая, просто смотрела, но этого было достаточно, чтобы все мысли в миг из его головы полностью улетучились, и он не мог вспомнить, что именно хотел ей сказать. — Добрый день, — сказала Валери. На губах ее появилась улыбка. Теперь она смотрела на него и улыбалась, а он так и прирос к месту, не находя слов и не в силах выдавить из себя даже банальное «Здравствуй». Молчание затягивалось. Валери отвернулась и снова стала смотреть на реку. Пальцами она барабанила по перилам. Порыв ветра взметнул ее платье и заиграл волосами. — Я рад видеть вас здоровой, Валери, — сказал он. Она усмехнулась, но ничего не ответила. Потом сделала шаг на ступени и стала спускаться вниз, к реке. Хуан непроизвольно последовал за нею. — Вы приехали обсудить раздельное проживание, — проговорила она, и обернулась, посмотрев на него снизу в верх, — я соглашусь на любые ваши условия. Только объясните мне, что я сделала не так? Мне на самом деле интересно, — голос ее звучал спокойно, но глаза она прищурила, как кошка, — вы бросаетесь страшными угрозами, не желаете видеть меня. Жорж и ваш брат вынуждены вести длительную переписку, чтобы уладить хоть как-то вопрос с разводом. Хотя я не просила об этом Жоржа. Но меня все это время мучает только один вопрос: за что вы меня возненавидели? Ведь вы знали, что я беременна. Я вам сказала, и даже отказалась выходить за вас замуж на этом основании. Валери остановилась и снова смотрела на него. Ее глаза смотрели спокойно, без страсти, но с любопытством. И золотые искорки насмешки плавали в глубине этих ее глаз. Подул ветер, и она рукой придержала шляпку. — Вы никогда не любили меня, — начал он, вдруг поняв, что совершенно не помнит, почему он так ее возненавидел. Не помнит возможно потому, что ненависть тоже внезапно куда-то исчезла. Вслед за мыслями. — Но вряд ли это могло быть для вас откровением, — усмехнулась Валери. — Не могло... и я был готов смириться с этим, пока вы наглядно не показали мне свое отношение. Он снова вынужден был оправдываться не будучи виноватым. Вина была вся на ней, а виноват оказался он. Как это у нее получается? Почему он чувствует себя теперь злодеем и готов умолять ее о прощении, хотя прощения должна просить она. — Не было никакой причины издеваться надо мной, — проговорил он, — пока вы наслаждались игрой, я сходил с ума. Наверно было интересно посмотреть, как человек теряет человеческий облик? — Возможно была причина, — снова улыбнулась она, — но вы предпочли думать обо мне самое худшее, сбежать и угрожать мне, вместо того, чтобы задать простой вопрос. — И какова же была эта причина? — быстро спросил он, совершенно позабыв, что уже когда-то спрашивал ее об этой причине, но ответа не получил. Валери рассмеялась: — Вряд ли я когда-либо теперь пожелаю вам ответить. Просто примите то, что причина была. И вы сильно разочаровали меня, дон Хуан. Она отвернулась и продолжила спуск по лестнице, держась рукой за белые перила. Половина лестницы была у нее позади, когда дон Хуан заново обрел способность двигаться. Он нагнал ее и схватил за руку. — Почему ты сделала это, Вали? — почти прошептал он, — умоляю, ответь мне! Она покачала головой. — Всему свое время, Хуан. Раньше я бы сказала тебе. Теперь — нет. Но если хочешь, я могу поделиться с тобой некоторыми мыслями о вашем мире. — О нашем мире? — переспросил он. Он все еще держал ее за руку, но Валери мягко высвободилась, оставшись стоять рядом. — Ваш мир устроен очень странно, — сказала она, — Его главный закон — лицемерие. Вот посуди сам: у нас все логично. Девушка до брака имеет право выбирать себе мужчину. И поэтому она свободна и спать с любым из мужчин, ведь как иначе она узнает, подходит ли ей мужчина, она же должна провести с ним всю жизнь. Когда же она выбирает и выходит замуж, она обязана хранить верность мужу. У вас все ровно наоборот. Девушка во время выбора мужа обязана хранить невинность, но как только выходит замуж, она свободна спать с любым из мужчин, и это не осуждается. Вы не представляете, дон Хуан, как они все накинулись на меня в Париже, — Валери рассмеялась, — ведь выйдя замуж я стала доступна. Если до моего замужества я считалась неприкосновенной и все очень удивлялись, когда я соглашалась на любовь, то сразу же после все поменялось. Наличие мужа никого не смущало, даже наоборот. Я вошла в число дам, которые открыты для любви. Он стоял, сжав кулаки до такой степени, что ногти впились в ладони. Все возможные сцены, которые мучили его во Флуа и Мадриде, вновь обрели жизнь и проплыли перед глазами калейдоскопом разврата, центром которого была Валери. В глазах потемнело, и ему с трудом удалось удержаться, чтобы не ударить ее. — Какой невероятный успех в свете, — вместо этого съязвил он, — вы достойны его. Валери дернула плечом и снова засмеялась. — Вот видите. Даже вы уверены, что я тут же воспользовалась ситуацией. Но в моем мире не принято поступать подобным образом. В моем мире принято хранить мужу верность. Вы помните историю с вашим братом? — она заглянула ему в глаза и с удовлетворением прочла там всю боль, которую причинила ему своими словами, — ведь вы зря ревновали тогда. Филипп настаивал на выборе между вами, и я должна была убедиться, что Диего не подходит мне. Вы помните, что я отказала ему сразу же после любви. — Почему же вам не пришло в голову проверить меня? — спросил он очень тихо, — возможно, я тоже не подхожу вам. Перед глазами его стояла сцена. Он делает шаг вперед, всего один шаг, и толкает Валери. Она летит с лестницы раскинув руки, и падает, ударяясь затылком о ступени. И вот уже белые мраморные ступени покрываются алыми потоками крови. А Валери скользит вниз, до самого основания лестницы, и там замирает. Один только шаг, и она там, мертва. И тогда он тоже встает спиною к бездне, раскидывает руки и заваливается назад. И тоже летит, смешивая свою кровь с ее, и падает на ее тело в самом низу. Диего отомщен, Валери больше никому не причинит страданий, и сам он тоже избавится от постоянной боли. Один только шаг. Хуан сжал кулаки до того, что почувствовал, как ногти вошли в кожу и потекла кровь. Один только шаг отделяет его от нее, а их обоих от бездны. — Потому что ты подходишь мне, — ответила она, и он вспыхнул, — я знала, что Диего не подходит, но ради брата должна была убедиться. — Ты спала со всеми, кроме меня, — сказал он, делая шаг к ней. Оставалось только поднять руку и толкнуть ее. Всего одно движение. — Я знала, что ты слишком серьезно отнесешься к этому, — Валери провела по его щеке пальцами и почувствовала, как он вздрогнул, — а тогда я должна была бы выйти за тебя замуж. Я же хотела оставить себе выбор. Но к чему я все это веду. Я хочу, чтобы вы определись. Если все же дон Антонио сумел убедить вас не разводиться со мной, то соглашаясь на раздельное проживание я перестаю считать себя вашей женой. До сегодняшнего дня я считала себя замужем, хоть вы и поступили плохо, и оставили меня соломенной вдовой. Но если вы отказываетесь жить со мной, я тоже отказываюсь жить с вами и перестаю считать себя обязанной хранить вам верность. Значит ли это, что все то время, пока он был во Флуа и Мадриде, Валери была верна ему? Надежда, посеянная ее словами в единый миг смыла всю боль, все картины, копошащиеся в его сознании. Он на всякий случай отступил на шаг, чтобы ненароком не столкнуть ее. Все мысли, которые привели его к идее раздельного проживания были забыты, и осталась только одна — это было безумием оставить ее, когда она принадлежала ему. Даже если она переспала со всем французским двором, он никогда не отпустит ее. Больше никогда. Решение было принято мгновенно: — Я приехал, чтобы просить вас вернуться со мной в Мадрид, — сказал он.