— Я очень рада вас видеть, месье Бобрин, — Валери шагнула к нему, протянула ему руку, которую он поднес к губам, и краем глаза заметила, что дон Хуан сделался белее скатерти, — но... но я не могу ослушаться моего мужа, поэтому прошу вас удалиться. Бобрин замер, держа ее за руку. Потом на секунду закрыл глаза, сжал ее руку почти до боли. Оглядел с ног до головы. Разжал пальцы, и не попрощавшись вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, дон Хуан упал в кресло, положил руки на стол и опустил голову на руки. Его трясло, как в лихорадке. Один миг между да и нет показался ему веком. Бобрин был тем соперником, который мог отнять у него Валери, и дон Хуан с ужасом понимал, что все, что происходило между ними со дня прибытия в Париж, было простым ожиданием приезда Григора Бобрина. Он видел, как Валери обрадовалась сопернику. Он видел, как она металась между чувством и долгом. Она любила этого негодяя, очередного искателя приключений с ужасной репутацией, а его снова просто терпела рядом. И если до этого он питал какие-то надежды на полное примирение с ней, то сейчас эти надежды рухнули в одночасье. Он снова оказался в той самой ловушке, из которой не так давно выбрался с большим трудом. Валери сидела рядом и задумчиво молчала, размешивая ложечкой в чашке сахар. Он поднял голову, посмотрел на ее сосредоточенное лицо. Он никогда не отдаст ее этому проходимцу. Потому что его жизнь закончится в тот момент, когда она исчезнет из его дома Глава 26 Отказав Григору Бобрину от дома, дон Хуан не мог запретить тому явиться в Версаль. Валери получила приглашение королевы на следующее утро, и уже к вечеру они отправились в королевскую резиденцию. Дон Хуан, снова окунувшийся в уже знакомый ад, был не столько расстроен, сколько зол, и молча смотрел в окно кареты. Валери тоже молчала. Через некоторое время дон Хуан не выдержал пытки молчанием и неизвестностью. Он начал разговор с чего-то обыденного. Валери неохотно оторвалась от своих мыслей и ответила ему. Они смотрели друг на друга. Он взвешивал все за и против, а потом спросил напрямую: — Почему ты не уехала с ним? Валери вздрогнула, как от удара. Она оторвалась от вида за окном и повернула к нему голову. — Не захотела, — сказала она с вызовом. — Но он тебе нравится? Она помолчала, потом медленно кивнула головой, посмотрела прямо ему в глаза: — Да. Он сжал кулаки, боясь, что ударит ее. Валери сидела так близко, напротив него, и он при желании мог коснуться ногой ее ноги, но одновременно она была невероятно далека. — Если вы его любите... Она прервала его взглядом. — Если бы я его любила, я бы уехала с ним, — сказала она, с трудом сдерживая слезы. — Почему же вы не уехали? — Видимо, недостаточно любила... Валери отвернулась к окну, смотря на пролетающие мимо деревья. Почему же она тогда не уехала с ним? Зачем это все? Зачем она осталась, согласилась на примирение с этим человеком? Почему она обязана выбирая между долгом и сердцем выбирать долг? Она сама себя обрекла на это... В первый раз, когда под влиянием эмоций согласилась выйти за него замуж, и второй, когда приняла его предложение о примирении. Она дважды поклялась в верности этому человеку, и дважды отказалась от Григора, к которому ее безумно влекло, и она не могла не признаться себе в этом. Он приехал за ней. Она знала это. Он приехал, чтобы забрать ее в Петербург. Возможно сегодня она должна была встать рядом с ним, и сейчас их несли бы лошади куда-то в неизведанную даль, и ей не пришлось бы сидеть в душной карете напротив дона Хуана, она не вынужденна была бы оправдываться перед ним! Вот только Майрут не одобрила бы ее поведения. Майрут была бы в ярости. — Ничего не изменилось, Валери, — дон Хуан смотрел на нее с тоской, и ей было жаль его. Он заслужил любую боль, которую она готова причинить ему, но ей было его жаль, потому что она понимала, что он сейчас чувствует, — ты снова нашла себе возлюбленного, и я снова везу тебя к нему, — он отвернулся, сжал губы, и она поняла, что он тоже готов разрыдаться, как и она сама, — но на этот раз нет Филиппа и тебе некого опасаться. — Очень многое изменилось, — она повернула к нему голову. — Что же? — Я теперь твоя жена. — Но это не мешает тебе заводить интрижки с подобными персонажами. — Мешает, — она вдруг улыбнулась, — прекрати, Хуан, я же никуда не поехала с ним, хотя и было такое искушение. Давай не будем говорить об этом. Он вспыхнул: — Валери, я вернулся не для того, чтобы снова возить тебя к любовникам, и не для того, чтобы стать посмешищем Версаля, как стал посмешищем Рояль Паласа. Поверь мне, я не позволю тебе выставлять меня идиотом. — Зачем же ты вернулся? — она подняла брови, не зная, плакать ей или смеяться. — Считай, что я тебе поверил. Твоим словам о верности. — И только? — она скривила губы. — Я тебя простил. Я согласился на все твои условия. Чего еще ты от меня хочешь? Я больше никогда не позволю тебе издеваться над собой! — Ты? Меня? Простил? — Валери искренне удивилась и даже подалась вперед, а потом рассмеялась, — ты? Простил мне что? Это ты должен умолять о прощении, тогда, возможно, ты его получишь! Я не простила тебя! Я по глупости вышла за тебя замуж, и теперь обязана терпеть тебя до конца своих дней! Со всеми твоими нотациями и ревностью! — Терпеть? — он схватил ее за руку, — Так ты просто терпишь меня? Нет ничего другого? Просто терпение? — Просто терпение, — сказала она тихо, уже жалея, что проговорилась. Он закрыл глаза. Попытался восстановить дыхание, сжал кулаки. — Если ты просто терпишь меня, то прошу тебя, поступай так, как считаешь нужным. Я клянусь тебе, что не буду тебе мешать. Ты можешь выбрать прямо сейчас: если ты выберешь Бобрина, я прикажу остановить карету, выйду, и пришлю тебе своего нотариуса. Мы больше никогда не увидимся, признав, что все, что было — было просто ошибкой. Зачем было обманывать меня? Я приехал подписать документы о разводе, но ты завлекла меня в Париж. Ради мести? Ради того, чтобы столкнуть с Бобриным? Отвечай же! Валери молча смотрела на него. Глаза ее были широко открыты и она смотрела на него не отрываясь. — Я... Он замолчал, боясь того, что она сейчас скажет. Он сам дал ей выбор, и сам должен был принять его теперь. Это оказалось страшнее, чем в запале благородно предложить ей отпустить ее. — Я..., — по ее лицо потекли слезы, — я не могу... Она закрыла лицо руками и наконец-то дала волю слезам. — Прошу тебя, поступай так, как ты хочешь, — почти прошептал он, — потому что я больше не могу этого терпеть. Мне проще навсегда уехать или покончить с собой, чем снова смотреть на то, как ты... — Нет! — она схватила его за руки, — прошу тебя, Хуан, я не могу уйти от тебя! Я не могу... я была честна с тобой! Я никогда тебе не изменяла и не изменю. Я тебе клянусь! Для меня клятвы у алтаря не пустой звук, как для вас всех! И для него... и для него они пустой звук тоже! И для тебя! Но я не могу нарушать данный перед Богом обет! Он сжал ее руки в своих, пытаясь понять, насколько важна для него ее верность, если сердце ее все равно принадлежит другому. — Если бы ни та дурацкая свадьба, ты бы уехала с Бобриным? — тихо спросил он. Валери смотрела на него испуганными глазами. Потом покачала головой. — Нет. Нет. Если бы не было той дурацкой свадьбы, мы бы поженились с тобой по всем правилам. — Ты же не хотела..., — начал он, совершенно сбитый с толку. — Я бы все равно вышла за тебя замуж, Хуан. Я знаю, что все равно поступила бы так же. Не спорь. Прошу тебя, давай просто помолчим. — Ты можешь поклясться, что у тебя ничего не будет с Бобриным? — спросил он тихо. Она кивнула. Потом закрыла лицо руками и ответила тоже очень тихо: — Да. … Только ради нее он переплыл Ла Манш. Валери танцевла с Григором Бобриным и они просто смотрели друг другу в глаза. Оба молчали, не потому, что им нечего было сказать друг другу, а потому, что было слишком много невысказанного. Валери было больно смотреть на него, а рука его обжигала ее руку огнем. А после танца Григор увлек ее в дебри дворца, и они сидели в полумраке, держась за руки, и все так же молчали. — Хотите я его убью? — наконец спросил Григор, прерывая затянувшееся и уже невыносимое молчание. — Нет. — Скажи, если любишь его, я уйду без единого слова. Она покачала головой. — Нет.