— В чем? — Я хотел отомстить. Я на самом деле хотел причинить тебе ту боль, которую испытывал сам. Но ты победила. Я раскаиваюсь в каждом своем слове, в каждом шаге... Я больше не хочу тебе зла. Я не хочу, чтобы ты страдала. Я умоляю тебя о прощении... Он опустился на колени и сжал ее руки, покрывая их поцелуями. Валери сделала шаг назад. — Прекрати Хуан, — она спрятала руки за спину, — пожалуйста, перестань. — Я простил тебе Бобрина, Вали, — он смотрел на нее снизу в верх, — и прошу простить меня. Я на самом деле простил тебе все... Я... — Сейчас же встань! Он тут же поднялся. Попытался взять ее за руку, но она отступила на шаг. — У меня ничего не было с Бобриным, — сказала она, — и прекрати мне устраивать сцены! Я ненавижу все это, твоя ревность абсолютно не уместна! — Ты же влюблена в него, я вижу! — не выдержал он. Не будь он в таком состоянии, он бы ни за что не пошел на этот разговор. Но весь вечер мечась между ревностью, ненависитю и эйфорией, он перестал соображать что-либо, и полностью потерял контроль над эмоциями. — Это мое дело, в кого я влюблена, — Валери побледнела и лицо ее превратилось в маску, — я тебе верна. — Теперь это и мое дело, — сказал он, — ты обязана любить меня, а не кого-то еще. Тем более этого авантюриста. Она развернулась и молча пошла в сторону Трианона. Дон Хуан бросился за ней следом. — Тебе не кажется, что я тоже имею право на чувства? Или только ты можешь делать все, что тебе пожелается? Если я вижу свою жену в объятьях другого, я имею право на ревность. Если я вижу, что моя жена влюблена в проходимца, я тоже имею право ревновать! Он схватил ее за плечи и развернул к себе лицом. — Ну так и ревнуй, — она попыталась высвободиться, -только меня оставь в покое. Я не хочу видеть этого. Я устала. — Ты любишь его и совсем не любишь меня... Повисло молчание. Валери чувствовала, как кровь ее закипает. — Ты никогда не думал, как они все смеялись надо мною, когда Мария де Монпелье рассказывала о вашем с ней романе прямо у меня на глазах? Когда до Парижа дошли слухи о том, что ты хочешь аннулировать брак со мной, что ребенок, которого я носила, не твой? Должна ли я была тебя любить, если все эти люди смеялись у меня за спиной, а мужчины подходили и спрашивали, когда же ты бросишь меня, чтобы удостоиться чести поддержать меня в сложной ситуации. Ты думаешь, что после того, как ты предал меня, я должна жаждать твоей любви? Снова довериться тебе после того, как ты меня обманул? — Обманул? — переспросил он удивленно. — А это был не обман? Я доверилась тебе, не кому-то, а именно тебе! Ты так настаивал на браке, что я согласилась! Я могла выйти замуж за Турне, за Монпелье, хоть за Жака де Шатори! Но я доверилась тебе! А ты сбежал. Почему я снова должна доверять тебе? Ты вернулся и сделал вид, что ничего не было. Но оно было! Я была одна, и я умирала в родах тоже одна. Ты не написал и не спросил, как мое здоровье, ты не спросил, нужен ли ты мне. Ты писал всем: Жоржу, Катрин, даже Сафи, но ты ни разу не написал мне! — Прости меня, — он поднял на нее глаза. — И это все? Он пожал плечами. — Это вид рабства, Валери, — он прислонился к стволу дерева и смотрел на нее с какой-то непередаваемой тоской, — ты думаешь, что я просто из так уехал... или... зачем? Да не важно. Чтобы навредить тебе. А я уехал, чтобы больше не видеть тебя.. Я не знаю, зачем ты сделала это — посмеялась над моими чувствами. Видя, что я по-настоящему схожу с ума, ты не подала мне руки. Не имела ни сострадания, ни жалости, в конце концов. Я же живой человек, Валери, даже если я тебя сильно раздражаю и если ты совсем не имеешь чувств ко мне. Ты говорила, что ты имеешь право на чувства. Но и я тоже имею на них право. И имею право на то, чтобы над ними не смеялись. Я полностью беззащитен перед тобой, но это не причина пользоваться этой беззащитностью. Я уехал не потому, что хотел навредить тебе. Я был уверен, что ты моего отсутствия даже и не заметишь, а если заметишь, то порадуешься. Я хотел избавиться от постоянной боли, от ревности и снова обрести себя. Но без тебя мне еще хуже, чем с тобой. Тогда я захотел отомстить, чтобы ты тоже страдала, как страдал я. Ведь и ты мне не писала. Ты писала всем — моему брату, моей матери... Но не мне. Мне сначала казалось, что я смогу жить один — не видя тебя никогда. Но я без тебя как без воздуха. Я не знаю, что мне делать, Валери. Валери молчала, сдвинув брови. Они давно не говорили на серьезные темы. Когда-то давно она на самом деле запретила ему говорить о своих чувствах и с тех пор он почти ни разу не нарушал данного ей слова. — Ты меня не раздражаешь, — наконец тихо сказала она, — и я тоже очень скучала по тебе. Она протянула ему руку, он некоторое время просто смотрел на нее, ожидая любого подвоха. Потом взял ее руку и поднес к губам. — Я прощу пощады, Вали, — он сжал ее руку, — Я прошу пощады. В отдалении слышалась музыка, звуки праздника, крики, смех. Валери стояла под деревом, и смотнела куда-то в темноту. Лицо ее было непроницаемо. — Ты тоже имеешь право на чувства, — вдруг сказала она, — как и я. Но... Он вдруг заулыбался: — ..Но нашими договорами и предписаниями мне запрещено выражать их. Я могу только стоять рядом молча, ну или развлекать тебя ничего не значащей беседой. — Совсем не правда, — возмутилась она. Дон Хуан, видя, что Валери немного оттаяла, продолжал: — Итак. Мне нельзя: беспокоить тебя и признаваться в любви. Так же нельзя делать на это намеки и выражать свои чувства любыми иными способами. Это договор еще мадридских времен, один из первых. Другой договор, запрещает мне показывать свою ревность под страхом изгнания. Договор из Шатори предписывает мне держаться с тобой, как с подругой, но при этом не критиковать тебя, и не учить тому, что хорошо, а что плохо, потому, что ты сама знаешь. Так же он предлагает относиться с пониманием к твоим чувствам, не мешать тебе делать то, что ты считаешь нужным. То есть тебе нужен очень сдержанный человек, который будет просто находиться где-то недалеко, при этом по умолчанию он не имеет права обращать внимания на других женщин, но так же ничего не может требовать от тебя, предоставляя тебе полную свободу действий, выбора мужчин и манеры поведения. Я же могу только смотреть на это все и молчать, иначе даже быть где-то рядом и хранить тебе верность мне тоже запретят. Ты считаешь это справедливым? Валери звонко рассмеялась. — Как ты умеешь все извратить! — Покажи, где я не прав? — Везде. Все эти договоры постоянно нарушались и никто тебя не прогонял. — И тем не менее они существуют! И я всегда соблюдаю их. — Не соблюдаешь. Вспомни Сюзанну. И сегодня ты устроил мне целый вечер ревности. Хотя повода не было. — То, что ты ушла с Бобриным из залы и находилась с ним наедине больше часа не в счет? Она откинула голову: — Не в счет. Поверь мне, мы просто поговорили. И договорились, что он уедет, а я останусь. И прошу тебя... не забывай соблюдать все наши договоры и сейчас тоже. ... Придя в Трианон Валери по привычке хлопнула дверью прямо у него перед носом, пожелав ему доброй ночи, и заперлась с Сафи. Он же остался беситься за дверью, потом поплелся к себе в комнату, где просто упал на кровать не раздеваясь, и тут же уснул, потому что сумбур в его голове в ином случае свел бы его с ума. С этого дня отношения их потеплели и стали напоминать дружеские. Валери снова, казалось, доверяла ему. Она сама протягивала ему руку, смеялась с ним, ждала его к обеду. Через два дня они уехали в Париж, где Валери готова была часами гулять по городу, опираясь на его руку, она показала ему «свой» книжный магазинчик, где она заказывала книги на интересующие ее темы, они ездили вдвоем кататься в лес, и она была похожа на себя прежнюю. Они снова неслись голова к голове, наклонившись к шее лошади по самому бурелому, и Валери на этот раз вчистую обогнала его. И потом раскрасневшаяся, без шляпки, которая осталась где-то в начале пути, со спутанными волосами, протянула ему руку и, утешая, чмокнула его в щеку. Именно в этот день дон Хуан перестал ненавидеть Париж. Бобрин не появлялся, и дон Хуан стал споконее. Еще немного и он добился бы своего. Валери позволяла целовать себя, но неизменно закрывала перед ним дверь своей спальни. Ее расположение нужно был заслужить, и он видел, что она готова простить его. Возможно, ему не хватило всего нескольких дней, чтобы окончательно с нею помириться. Он набрался терпения, вел себя настолько идеально, насколько это было возможно. Он был тем самым сдержанным и терпеливым человеком, который постоянно находился рядом, но довольствовался только ее улыбкой и ее расположением, одновременно не обращая внимания на других женщин. Она смеялась и правоцировала его, но его выдержка была поистине железной. Он знал, что пройдет совсем немного времени, и Валери наконец то сама упадет в его объятья. Глава 30 Григорий Бобрин донье Валерии Медино Дорогая Елена, ваш Парис навсегда отбывает в холодную ссылку. Будьте милосердны к несчастному, явитесь перед его взором в последний раз. Менелай не подпустит меня к вам на расстояние выстрела, и будет прав. Поэтому я не могу показаться в вашем доме. Прошу вас, если я хоть немного дорог вам, завтра ночью прийти в Храм Любви. Я буду вас ждать. Парис. — Королева ждет меня, у нее заболела корова и я ей очень нужна, — Валери стояла на пороге дома и улыбалась. На ней был зеленый капор с лентами и черное шелковое платье в модную зеленую полоску. Дон Хуан смотрел на нее с подозрением: — Я мог бы поехать с тобой, — сказал он. — Хочешь посмотреть, как я буду лечить корову? — удивилась она, — я приеду завтра. Переночую в Трианоне. Если ты..., — она запнулась, — Бобрин наверняка уже уехал, я даже не знаю, где он. И она уехала. Дон Хуан долгое время бродил по дому, и нетерпение его нарастало. Теперь, когда Валери не было, ему не нужно было скрывать свои эмоции, и он метался, как тигр в клетке. Он знал, что Бобрин еще в Версале. К вечеру доведя себя до состояния истерики, он сел на коня и отправился вслед за женой. В Трианоне Валери не было. Он узнал, что она на самом деле приезжала, и что на самом деле была в деревеньке с королевой. Но настал вечер, королева сидела в гостиной в окружении своих дам и кавалеров, но Валери исчезла. Мадам де Перпиньяк сообщила, что видела Валери у мадам дАртуа и дон Хуан немного успокоился. — Бобрин в Париже, — сообщила королева, видя, что красивый испанец на грани срыва, — и завтра он уезжает. Мы сегодня попрощались с ним. Хуан был благодарен ей. Но он не выдержал долго светской беседы, под каким-то предлогом вышел в сад, и отправился бродить по темным аллеям, надеясь встретить Валери, да и просто для того, чтобы подумать. Было уже очень поздно, и надо было возвращаться во дворец, когда он обнаружил себя около Храма Любви. На скамейке в свете луны сидели двое. Сначала он хотел незаметно уйти, чтобы не мешать влюбленным, но потом присмотрелся к ним. Мужчина обнимал женщину, чьи светлые волосы вырвались на свободу и каскадом падали на спину. Только одна женщина могла себе позволить выйти без модной прически. Хуан закрыл глаза, руки его непроизвольно сжались в кулаки, а сердце ухнуло куда-то вниз. Все его опасения подтвердились. Валери врала ему, чтобы встретиться с любовником.