Дальше дело застопорилось, но я не останавливался. Долбил и долбил камень, лишь изредка останавливаясь перевести дух и прислушаться к тишине подземелья. Работая почти в полной темноте, трудно оценить прошедшее время, по моим ощущениям, прошло не менее двух часов, но я мог и ошибаться. Наконец внушительный кусок камня откололся от плиты и достаточно звучно плюхнулся в воду. Я испуганно замер, каждую секунду ожидая услышать приближающиеся шаги разбуженного тюремщика, но ничего не происходило, в коридорах подвала по-прежнему царила тишина. Ух! Аккуратнее надо! Так, что тут у меня получилось? А хорошо получилось, края у дыры рваные, но тут важна величина, а не красота оформления. Просунув в пробитое отверстие голову, я попытался рассмотреть, что внизу, но увидеть удалось лишь тусклый блеск воды метрах в трех подо мной. Билет в один конец, если прыгну вниз, назад выбраться уже не смогу. Ну и черт с ним! Я для себя уже всё решил. Прихватив с собой одеяло из мешковины и сослужившие хорошую службу каминные щипцы, я просунул в дыру сначала ноги, затем опустился по пояс, наконец, повис на вытянутых руках. Ну всё, скоро я узнаю, было ли мое решение правильным. Хотя нет, не так. Правильное оно в любом случае, а вот удачное ли? Я разжал руки и через мгновение полета по пояс ушел в воду. А ведь прав я был, прав! Никакая это не выгребная яма, а полноценная подземная река! Холодная до одурения! И не факт, что от того, что зима на улице, вполне вероятно, что летом ее температура лишь немногим выше. Обжегшись холодом и подгоняемый инстинктивным страхом замерзнуть, я метнулся вправо, где каким-то чудом углядел выступающие из воды камни. Оскальзываясь на склизком дне и тщетно стараясь унять дрожь в теле, выбрался из воды. Ох и везет же мне на купания в холодной воде! В первую тимландскую кампанию пришлось уносить ноги от разбивших нас вражеских кирасиров, перебравшись вплавь через тихую заводь Солянки. Но тогда хоть ноябрь был на дворе, а теперь зима в самом разгаре! Даже не знаю, сумею ли я сам себя заставить еще раз войти в эту воду? Смутно припоминаю, что максимальный для человека срок нахождения в ледяной воде составляет четыре минуты. Невеселый расклад. А уж совсем грустно мне стало, когда привыкшие к местной темноте глаза обнаружили отсутствие выхода из этой подземной пещеры – со всех сторон от меня были каменные стены. То есть река и приходила, и уходила отсюда по тоннелям, находящимся ниже поверхности воды. Что ж, обнаружься здесь простой и удобный выход, это было бы слишком просто. И ожидать такого подарка от судьбы было бы чересчур наивно. Хотя и жаль! Похоже, что подарок судьбы – это единственное, что может меня спасти. Пусть не такой шикарный, но хоть бы какой-то! Потому что в сложившихся обстоятельствах у меня есть только два пути: сидеть здесь и ждать, когда меня найдут и с позором вытащат на свет божий, или нырнуть в заполненный водой тоннель, что с вероятностью, весьма близкой к ста процентам, приведет меня к смерти. С полчаса просидев на камне закутанным в прихваченную из камеры мешковину и чувствуя, что начинаю клевать носом, я заставил себя подняться и заняться осмотром подземной галереи. Прыгая с камня на камень, добрался до торцевой стены, запирающей пещеру над выходом речки. Попытался всмотреться в темную воду, ища хотя бы намек на пробивающийся с той стороны тоннеля свет. Ничегошеньки. С одной стороны, ночь на дворе, откуда свету взяться, с другой стороны – если подземная река выходит на поверхность, то наверняка впадает в один из притоков Титовицы, а они уже все стоят подо льдом. Нет здесь шансов, совсем нет. Нужно двигаться дальше. И тут за моей спиной раздался сначала непонятный скрип, потом звон и всплеск. Кто-то или что-то упало в реку в левой части пещеры, где свод опускался почти до самой воды. Испуганно дернувшись в сторону, я с трудом удержал равновесие и не свалился в воду, зато заткнутые за пояс подштанников каминные щипцы выскользнули и ушли на дно. Тут же плеск повторился, и прямо на моих изумленных глазах на мгновение мелькнувшая тень ушла из воды куда-то вверх! Что такое? Зверь какой-то? Да нет, опять скрип и равномерное позвякивание. Что это такое? Прежде чем я успел задать вопрос, сам собой пришел ответ на него – это же цепь позвякивает, ведро на цепи! Колодец! Позабыв об усталости и холоде, я бросился к месту шума прямиком через поток со всей скоростью, на которую был способен. Это было глупо, но я словно боялся, что с прекращением позвякивания и скрипа исчезнет и сам колодец, лишив меня неожиданно обретенной надежды. Никуда он не делся. Правда, чтобы обнаружить в опускающемся почти до самой поверхности реки своде вертикальный тоннель, мне пришлось погрузиться в воду по грудь. Я успел увидеть исчезающее ведро на фоне ночного неба, после чего меня окатило водой – приходивший по воду не заботился о плавности движений. Затем закрылась дверца колодезного сруба и стало заметно темнее, но это ничего, к темноте я уже успел привыкнуть. Колодец меня порадовал: около метра в диаметре, и всего полметра вырублено в скале, выше же его стенки весьма грубо выложены камнем. Высота? Трудно сказать, всего метров семь-восемь навскидку. Нужно лезть, пока совсем не околел от холода. Руки и ноги постоянно норовили соскользнуть, всё тело била крупная дрожь, зубы и вовсе выбивали чечетку, но, несмотря на все это, я упорно карабкался вверх, втискивая пальцы ног в щели между камнями и изо всех сил упираясь в стены руками. Может, пять минут прошло, может, все тридцать, но, в конце концов, я добрался-таки до самого верха колодца и жадно прильнул к щели в дверце. Всё еще ночь. Она уже вместила в себя столько событий, что может возникнуть ощущение, будто она будет длиться вечно. Конечно же это не так, скорее всего, рассвет уже близок, а значит, мне нужно спешить. Насколько я мог видеть через щель, двор пуст и темен. Только окна пристройки к дому освещены, а из ее трубы вьется дымок. Вероятно, это кухонные работники уже заступили в утреннюю смену. Скорее всего, и за водой кто-то из них приходил. Нужно идти, нужно срочно двигаться, иначе я замерзну прямо здесь и свалюсь обратно в колодец. Куда бы я ни пошел, всё одно мне не спастись, не добраться до своих, но хоть так, хоть утереть врагам нос напоследок. Ангина, пневмония, простатит, менингит – был бы медиком, продолжил бы список тех болезней, что мне грозят. Вернее, грозили бы, будь у них время. Но я и им не дам шанса, просто-напросто замерзнув насмерть. Я попытался аккуратно открыть дверцу сруба, но не смог ее вовремя перехватить, в итоге она выскользнула и громко стукнулась о стенку. Людей во дворе нет, если кто и услышал звук, то вряд ли обратит внимание, но с собаками всё не так просто. Тут же подала голос одна, вторая, третья. Хорошо, что большинство из них на привязи, только одна маленькая собачонка примчалась прямо к колодцу, заливаясь на ходу звонким лаем. Вот черт! По идее, мне бы добыть одежду, оружие и лошадь, но для этого нужна скрытность, а на такой собачий концерт наверняка сейчас кто-то да выглянет. Уходить надо! Наскоро осмотревшись, я бросился влево, влез на большую бочку, ухватился за край крыши дровяного сарая, с трудом перевалился на заснеженную кровлю. Крыша дровника примыкала к высокой двухскатной крыше другого строения, на такую и летом нелегко влезть, но выбирать не приходится. Не мудрствуя лукаво, я устремился к кровельному коньку прямо на четвереньках. Руки и босые ноги обжигал снег, мокрые рубаха и подштанники грозили превратиться в ледышку и хрустели при каждом движении. В самом конце подъема я начал соскальзывать, пришлось до предела взвинтить темп, и несколько мгновений это позволяло барахтаться на одном месте. Видя, что все приложенные усилия оказываются тщетными, издав от отчаяния невнятный звериный рык, я каким-то неимоверным образом дернулся вперед и сумел-таки зацепиться пальцами за деревянный конек. Боясь, что последние силы оставят меня после столь героического действия, быстро подтянул тело вверх и перевалился на противоположный скат. По ходу плавного скольжения вниз успел увидеть по эту сторону строения заснеженное поле и близкий лес. Значит, я выберусь-таки с подворья Курцевича! Приземлившись в сугроб, не удержался на ногах, а когда поднялся, то нос к носу столкнулся с одетым в белый маскхалат человеком. Передо мной мелькнула до боли знакомая усатая физиономия, но процесс узнавания прервался быстрым ударом в челюсть, опрокинувшим меня обратно на снег. Не успел я опомниться, как грудь моя оказалась прижата коленом, а к горлу приставлен нож. – Игнат?! – просипел я не столько испуганно, сколько удивленно. – Ваше сиятельство? Михаил Васильевич! 11 Я плохо помню, как меня перевозили обратно на территорию Таридии, ибо измученный мозг включался лишь периодически. Сначала меня куда-то тащили, растирали, одевали, что-то заливали в горло. Помню бешеные глаза Григорянского, когда он тряс меня за плечи и что-то возбужденно орал мне в лицо. Потом я оказался в седле накрепко привязанным к лошади – в составе небольшой кавалерийской группы она мчала меня по заснеженным полям. Мы по льду переходили большую реку, проскочили несколько деревень, где-то даже останавливались на ночлег. Позже я узнал, что эта гонка длилась почти трое суток, а нашла меня в Улории группа разведчиков-следопытов в составе десяти человек, возглавляемая князем Григорянским и моим верным Игнатом Лукьяновым. Окончательно я пришел в себя уже в доме Григорянского в Кузнецке. Василий так часто бывал в оружейной столице Таридии, что, в конце концов, вынужден был купить здесь дом и перевезти сюда из Бобровска молодую жену. Мечтавшая об Ивангороде Василиса явна не была этому рада, но пока князю удавалось сглаживать острые углы в семейных отношениях. Слава богу, что я вовремя проснулся и успел остановить князя, намеревавшегося отправлять в поход на родовое гнездо Курцевичей целый драгунский полк, иначе пришлось бы потом долго заминать дипломатический скандал, а то и до войны опять могло дойти дело. Не то чтобы мы ее боялись, но к чему это, когда можно решить вопрос по-другому? Тем более что очень интересующие меня фрадштадтцы наверняка смылись оттуда на следующий же день. А пан Курцевич никуда не денется, его по-любому достанем, вопрос лишь во времени. Вместо этого я отправил с курьером очень вежливое письмо королю Улории. Стопроцентной уверенности в успехе не было, но тут я вряд ли что-то теряю – если дело не выгорит, у меня будут развязаны руки. Вокруг было полно горячих голов, требовавших немедленного отмщения, и эти люди готовы были без страха и упрека бросаться в жерло новой войны, совершенно не задумываясь о последствиях. Не то чтобы я был умнее окружающих, но знание истории и даже поверхностное знакомство с политическими играми моего родного мира позволяли смотреть на происходящие события шире. Война любых континентальных государств между собой – это абсолютное благо для Фрадштадта! Она открывает для Островов обширнейшее поле деятельности и ведет к ослаблению потенциальных соперников. Ну, в самом деле, будет ли Таридия в состоянии продолжать укрепление морских рубежей и постройку военного флота, если все силы придется направлять на войну? Вряд ли. Вот и с Улорией – аналогично. А так-то и оружием можно одну или обе стороны снабжать, и боеприпасами, и на кредиты с грабительскими процентами правительства воюющих стран подсадить, да и под шумок военных действий всегда можно кое-какие территориальные вопросы решить. Потому-то у меня и была веская причина действовать аккуратно. Война – слишком затратное дело, поэтому воевать мы будем, только если не останется надежды решить проблемы другими способами. – Игнат, чего хмурый ходишь? – практически не покидавший теперь мою комнату Лукьянов действительно сегодня не источал радости. – Так ведь это, – подпоручик смущенно почесал затылок пятерней, – Наталья Павловна едет. – Так это ж хорошо, – усмехнулся я, уже понимая, куда клонит мой усатый телохранитель. – А это кому как, Михаил Васильевич, – вздохнул Игнат, – вон Сашка Иванников получил по сусалам от княгинюшки, а уж что она со мной сделает? – Так не надо было сообщать ей. Узнала бы она позже, глядишь, и мои нервы меньше бы пострадали, и ваши физиономии. – Нет уж, ваше сиятельство, лучше пусть ваша супруга от нас узнает, чем от других людей. Князь Григорянский-то царю-батюшке сразу отписал, перед тем, как на ваши поиски пуститься. Вообще-то нужно отдать должное Игнату и Сашке. Обнаружив мое исчезновение, они не ударились в панику, а, сообщив, что я заболел, тотчас послали за Григорянским, а тот уже взял всё дело в свои руки. В Ивангород он обязан был написать – мало ли чем могла окончиться эта история? Разведчики облазили всю округу и напали на след похитителей. Через улорийскую границу уже пошли малой группой, чтобы не привлекать внимания. К поместью Курцевича вышли вечером седьмого дня, идти на штурм сразу не решились – за жизнь мою опасались, да и общее количество вооруженных людей с той стороны было чуть не пять десятков. Так что я весьма облегчил поисковой группе жизнь, когда обессилевший и замерзший сам свалился им на голову. – Не волнуйся, Игнат, отобьемся как-нибудь от княгини, – поспешил я успокоить товарища, – она на радостях забудет о плохом. Наверное. – То-то и оно, что наверное, – пробурчал Лукьянов. М-да, сумела Натали себя поставить среди подчиненных и слуг – уважают ее, если не сказать – боятся. Ничего, меньше разгильдяйничать будут. – Ты говорил, что Сушков в Кузнецке? – Проездом из Белогорска, – Игнат возмущенно фыркнул, – уже на рождественские праздники в столицу собрался. Не то чтобы он недолюбливал Афанасия, но искренне считал, что раз он человек не военный, значит, бездельник, а если к тому же и управляющий хозяйством князя, то как пить дать приворовывает. В общем, человек никчемный, не стоящий внимания начальства. – Тащи его сюда! К двенадцати вели позвать химиков с мануфактуры, а к двум часам давай сюда Игнатьева, Васильева и Резника! – Михаил Васильевич! Лекарь не велел вам вставать! – взвыл Игнат. – Достаточно того, что я не буду выходить из дома! – отрезал я. Упомянутый выше лекарь Иван Михайлович Колобов оказался пятым из череды призванных к моему лечению местных эскулапов. Четверых предыдущих я решительно отверг. А что прикажете делать, если их методы в основном сводились к пусканию крови, пиявкам и приему порошков сомнительного происхождения. Колобов же, по крайней мере, послушал через слуховую трубку мое дыхание, успокоил меня отсутствием хрипов в легких, назначил несколько противовоспалительных отваров и велел пить много жидкости. Ну и постельный режим на неделю минимум. В условиях полного отсутствия антибиотиков это хоть как-то соотносилось с моими представлениями о методах лечения простудных заболеваний. Что и говорить, то ли опять повезло мне, что – исключая ожог, синяки и ссадины – я отделался всего лишь простудой, то ли иммунитет у местных жителей выше. А может, это всё последствия переноса моей личности в чужое тело, кто знает? – Не бережете вы себя, князь! – Ты еще здесь? – удивился я. – Давай-ка бегом! Афанасий Кузьмич Сушков мало изменился за последнее время – всё та же сухощавость, высокий рост, бородка, хитроватый прищур глаз. Разве что чуток лицо покруглее стало да животик обозначился. Встрече со мной был искренне рад, никакого притворства, высокопарных фраз и прочей показухи. О делах старался рассказывать степенно, но то и дело увлекался и сбивался на восторженные скороговорки. И было от чего! Если ранее, при настоящем Бодрове, вверенное ему хозяйство едва сводило концы с концами, то сейчас оно стремительно разрасталось и стабильно наполняло княжескую казну. На моего компаньона в нескольких проектах негоцианта Чайкина Кузьмич местами жаловался, местами, наоборот, хвалил. Потом послушаем версию Чайкина, если всё будет примерно так же, но с точностью до наоборот, то значит, всё идет хорошо, так сказать, в рабочем порядке, без особых перекосов. Плохо, если эти двое друг друга по всем вопросам будут или хаять, или хвалить, а так – нормальный рабочий процесс. В общем и целом Кузьмич справлялся со своей работой, даже зеркальная мастерская скоро должна была заработать. Проблемой была только недавно созданная в Белогорске каретная мануфактура. – Кузьмич, ты не понял, – выдал я резюме после рассказа управляющего об организации работы на новом направлении, – не должны одни и те же мастера собирать всю карету от начала до конца! Нужно, чтобы отдельные бригады делали рамы, колеса, каркас кареты, обшивку и так далее. Потом всё это собирают в единое целое в сборочном цехе. – Так тут неувязочка получается, Михаил Васильевич, – Кузьмич смущенно потеребил свою бородку, – каретный мастер не хочет ничего отдавать в чужие руки, боится, что неправильно сделают, а ему отвечать. – Так пусть контролирует всё. И если нужно, то поправляет! – Говорит, тогда работать некогда будет. – Так, Кузьмич, подожди-ка, – никогда не думал, что элементарные для современного человека вещи так трудно доводить до людей условно восемнадцатого века, – мастеру жалованье понравилось? – Еще как! – Так вот объясни ему, что за это жалованье он может вообще не работать, но при этом ответственность за конечный результат лежит именно на нем. Хочет – конечной отделкой занимается, хочет – ходит и за всеми всё контролирует, хочет – вообще пусть на печи лежит. Но за конечное количество и качество спрос будет с него. И еще добавь, что в будущем году он должен будет сдавать по десять карет в месяц вместо одной. Возможно, это поможет ему понять, что он должен быть над процессом, а не в процессе. А если ничего не поможет, нам придется найти другого ответственного за процесс, но тогда и каретный мастер будет получать совсем другое жалованье. Я понятно говорю? – Понятно-то понятно, но вот с десятью каретами в месяц – это вы загнули! – Афанасий осторожно хохотнул, выжидающе глядя на меня. Словно ждал от меня подтверждения шутки. – А ты сделай, как я говорю, – не оправдал я его надежд, – и поглядим: загнул или не загнул. С химиками мне откровенно повезло. С Островов, из Кемницкого университета, вернулись двое студентов, учившихся за казенный счет. Оказалось, что лет восемь назад туда отправили десять молодых лоботрясов. Но, как водится, деньги платили только за само обучение, а не за проживание и питание, потому неудивительно, что большая часть учащихся вскоре разбежалась и только эти двое дотянули до победного конца. Перебивались с хлеба на воду, подрабатывали по ночам, прерывали обучение и вновь восстанавливались, но заветной цели достигли. Плюс еще трое молодых людей вернулись из Криола, где отучились, тоже не без приключений, за свой счет. Понятия не имею, где эти две маленькие компании встретились, мне их всех скопом приволок Владимир Ильич Чайкин, когда, отчаявшись найти применение своим знаниям на государевой службе, они заявились на его красильню с рецептами водостойких красок. Воспользовавшись ситуацией, я сделал молодым людям предложение, от которого они не смогли отказаться, и теперь на «Кузнецкой мануфактуре № 1» была отлично оборудованная химическая лаборатория со вполне квалифицированным персоналом. Химикам было задано несколько приоритетных направлений работы, а в свободное время дозволялось использовать лабораторию для любых исследований, на их усмотрение. И вот сейчас эта пятерка мне взахлеб, перебивая друг друга, рассказывала об интересных достижениях, большей части которых я не мог найти никакого применения. По крайней мере пока. К счастью, господа молодые ученые не забывали о своих прямых обязанностях, и кое-какие подвижки по части металлических сплавов и в деле повышения качества пороха были. Но главным для меня сейчас было создание вещества для оружейного капсюля. – Есть некоторое движение вперед, – возбужденно взъерошив волосы, поспешил меня обрадовать начальник лаборатории Илья Петровский, – удалось получить несколько смесей, но всё еще сыро. Одни слишком медленно срабатывают, другие дают совершенно убойный нагар, быстро разрушающий канал ствола. Мы работаем над доведением этих составов и продолжаем поиск новых. – Хорошо, господа химики, – не то, что я ожидал, но хоть какой-то шаг вперед, – будьте готовы предоставить опытные образцы.