Даже не знаю, как правильнее сказать: я заорал от боли и проснулся или всё-таки сначала проснулся, а потом заорал от боли? Тело выгнулось дугой, я инстинктивно дернулся в сторону, случайно при этом отстраняясь от источника боли. Сквозь красную пелену в глазах зрение выхватило камеру, освещенную светом двух факелов, трех стоящих поодаль человек – один явно из слуг, возможно, тот самый, что разносил еду, двое других, судя по одежде, местные дворяне. Ну и, собственно, главное действующее лицо этой сцены – снова тянущийся ко мне раскаленными докрасна щипцами Анджей Курцевич. И благо еще, что щипцы он притащил откуда-то с верхних этажей, ибо в сыром и холодном подвале они остывали прямо на глазах. Но для ожога и этого достаточно – грудь горела огнем, а в воздухе повис запах горелого мяса. Вот же гад! Осознав степень грозящей опасности, я действовал быстро и решительно, тем более что противник сам подставился: подцепив левой ступней пятку своего истязателя, правой ногой я с силой толкнул его в колено. И откуда только силы взялись? Громко вскрикнув от боли, хозяин усадьбы рухнул на пол, выпустив из рук орудие пытки. Воспользовавшись замешательством сопровождающих лиц, я быстро перекатился вправо, подхватил каминные щипцы и тем же путем вернулся назад. Опираясь спиной на стену, поднялся на ноги и выставил добытое оружие перед собой. – Тварь! – первым опомнился от неожиданности один из дворян. Решительно всунув свой факел в свободную руку тюремщика, он уже сделал шаг вперед, вытягивая на ходу шпагу из ножен. – Коли его! – воскликнул второй товарищ пана Анджея, тоже хватаясь за оружие. – Нет! Он мой! – всё еще катаясь по полу, прошипел Курцевич. – Назад, друзья, назад! Воспользовавшись новой паузой, я ухитрился подобрать со своей лежанки покрывало из мешковины и намотал его на левую руку. Какая-никакая, а защита. – Песья кровь! – тяжело поднявшись на ноги, сын коронного маршала вытянул из-за пояса кожаный кнут. – Сейчас мы посмотрим, какого цвета кровь в твоих венах! Плохо дело. Каминные щипцы не шпага, намотанная на руку мешковина – не щит. Да и многовато врагов против истощенного и не отошедшего от воздействия дурмана человека. Это в голливудских боевиках герою не составило бы труда расправиться с супостатами. Но здесь не Голливуд, а я не герой, нужно смотреть на вещи реально. Что же делать? А какие у меня, собственно говоря, варианты? Сдаться и униженно терпеть побои? Или, того хуже, валяться в ногах, моля о пощаде? Да о чем это я? Один-единственный у меня вариант – нанести как можно больший урон противнику, подороже продать свою жизнь. Меня явно не для того выкрали, чтобы облагодетельствовать. Этому нужна месть, а скорее, даже не она, а просто самоутверждение за мой счет. А тому, другому, который якобы Джонсон, нужно вытянуть из меня как можно больше секретов и сделать так, чтобы я больше никогда не встал на пути у его замечательной «миролюбивой» родины. То есть, как ни крути, конечный результат будет один, только промежуточные действия разные. А раз мне нечего терять, то… А, черт! Больно! Вот что значит быть в плохой физической форме! Я прекрасно видел, что и как собирается сделать Курцевич, и план защиты и контратаки успел сложиться в моей голове, но вот ослабевшее тело отказывалось исполнять команды мозга с нужной скоростью. Я запоздал с защитным движением, и улорийский кнут ужалил меня в левый бок. – Я сделаю из тебя кровавое месиво! Я выбью из тебя всю правду о смерти моего отца! Ты будешь умирать долго и страшно, будешь молить меня о пощаде! – что называется «Остапа понесло», младший Курцевич просто сумасшедший какой-то! Интересно, а сказочку «о бесчестном убийстве» отца он сам сочинил или кто помог? Ко второму удару кнута я уже был готов – подставив под него обмотанную тканью левую руку, бросился вперед, одновременно замахиваясь каминными щипцами. Пан Анджей заблокировал мою атаку левой рукой, но это было не так важно, потому что я продолжил движение вперед и в следующий момент нанес удар головой ему в лицо. Есть! Жаль, что двигался не только я. Один из гостей Курцевича быстро отреагировал на изменение ситуации, потому в следующий миг сильный удар в висок сбил меня с ног. А едва попытавшись подняться, я получил еще ногой по ребрам, потом опять по голове и по ногам. В общем, вскоре меня уже с упоением пинали три человека, причем Курцевич при этом еще безбожно сквернословил. Немногого же мне удалось достичь! В голове стоял звон, в глазах потемнело, подняться не было никакой возможности. Всё, что я мог сделать, это поджать под себя ноги и закрыть голову руками. Улорийцы вошли в раж и не собирались останавливаться. Я как раз уже эдак отстраненно подумал, что сознание вот-вот покинет меня, когда в дело вмешалась третья сторона. – Прекратите, господа, прекратите! Пан Курцевич, мы с вами так не договаривались! – даже если бы я не узнал голос, по заполнившему камеру запаху крепкого табака смог бы понять, что имею дело с фрадштадтцем. В этом мире я пока не встречал более курящего народа. Именно подданные короля Георга бравировали своим пристрастием к табаку и активно продвигали табакокурение в качестве модного атрибута современного общества. Но это и не удивительно, учитывая тот факт, что из южных земель пока только Фрадштадт поставляет табак на рынки континента. – Вы увезете его на Острова, и я останусь ни с чем! – попытался возразить Курцевич. – Вам более чем щедро будет заплачено за это! Разве этого и самого факта пленения недостаточно для вашей мести? – Пусть расскажет всю правду о смерти отца! Я не верю, что он победил его в честном бою, отец был знатным бойцом, не чета этому задохлику! – Князь, – капитан Джонсон неожиданно обратился ко мне, – вы можете удовлетворить любопытство пана Анджея? Пока мои тюремщики препирались меж собой, я переполз к стене и принял сидячее положение. Не слабо меня отделали, но, слава богу, обошлось без переломов. – Ваш отец, пан Анджей, обладал поистине богатырским здоровьем. Я думал, что убил его еще в Ивангороде, но он сумел оправиться от тяжелейшей раны. Пришлось убивать его вторично. Но не волнуйтесь, он умер с оружием в руках, как и подобает настоящему воину. – Ты лжешь, собака! – снова взвизгнул Курцевич-младший. – Ты не смог бы убить его в честном бою! – Дай мне в руки шпагу, и я докажу тебе обратное! После этого хозяин поместья в сердцах выкрикнул какое-то улорийское ругательство и, стараясь не встречаться взглядом с фрадштадтцем, порывисто выскочил из камеры. Двое друзей тут же последовали за ним, а вот надзиратель с факелами в обеих руках переместился поближе к выходу, но, поскольку Джонсон не спешил уходить, вынужден был остаться. В планы фрадштадтца не входил разговор со мной при посторонних, поэтому капитан отнял факел у тюремщика, и тому не оставалось ничего иного, кроме как, неуклюже поклонившись, ретироваться из камеры. Джонсон дождался, когда удаляющиеся шаги стихнут в коридоре, и только после этого поднял факел таким образом, чтобы можно было рассмотреть мое лицо. – Что, князь, не любят вас улорийцы? – Чай, не красна девица, чтобы меня любить, – я осторожно ощупал руками лицо. Ерунда, ничего серьезного. Гораздо хуже набухший рубец на боку от кнута и ожог плеча от раскаленного железа. – У меня здесь только двое своих людей, один из них постоянно дежурит поблизости от подземелья. И как только Курцевич с друзьями направился сюда, он побежал искать меня. К сожалению, скорость доставки информации оставляет желать лучшего. – О, да! Скорость и информация – залог успеха! – сумничал я и тут же спохватился: как бы лишнего не сболтнуть. Не следует в моем положении блистать умом перед врагом. – Очень тонко подмечено, – Джонсон взглянул на меня с неподдельным интересом, – как бы то ни было, в моих планах доставить вас к месту назначения в целости и сохранности. Я проведу с паном Анджеем разъяснительную беседу, думаю, подобное больше не повторится. – Да уж постарайтесь, – усмехнулся я. Похоже, этот фрадштадтец решил передо мной разыграть спектакль с плохим и хорошим полицейским. Не удивлюсь, если он специально выжидал, давая Курцевичу время вволю повеселиться. А может, даже заранее обговорил с ним роли. Да только без толку всё, нашел дурачка! Я ведь столько фильмов о полиции в свое время посмотрел, что такие приемчики на раз секу. Рассмеяться бы ему в лицо, показав всю ничтожность замысла, да смысл какой? Как это мне поможет? Ведь что бы ни пообещал «добрый полицейский», участь задержанного всё равно предрешена. Это в тех же фильмах любят повторять, мол, «чистосердечное признание облегчает наказание», но на практике к этой фразе часто добавляют окончание «но увеличивает срок». Так что позиции мои не улучшатся ни при каком раскладе. Что же делать? А нужно искать какой-то неожиданный, нестандартный ход, который бы поставил в тупик противников и оставил мне надежду на спасение. Вот только как найти его, находясь в тюремной камере? Хотя… Хотя да, есть на самом деле такой ход, и в прямом, и в переносном смысле. А помочь его открыть помогут те самые каминные щипцы, про которые благополучно забыли улорийцы и которые я при переползании к стене аккуратно засунул под солому. Нужно только от посетителя избавиться. – Что от меня нужно Фрадштадту? – прямо спросил я, вовсе не надеясь на какой-то продуктивный ответ. – О! Можете мне поверить, – Джонсон издевательски рассмеялся мне в лицо, – вы способны рассказать нам много интересного. И вы расскажете! – Послушайте, милейший, я воевал с Тимландом и Улорией, но никогда и пальцем не тронул ни одного фрадштадтца! – Да при чем здесь тронул или не тронул? Не нужно было вам, господин Бодров, влезать в большую игру, не зная толком ее правил! Тем более не стоит играть против тех, кто не просто ведет игру, но пишет для нее правила! – то ли капитан забыл, что взялся играть роль «доброго полицейского», то ли затронутая тема настолько волновала его, но эту речь он произнес с такой злостью, словно желал указать зарвавшемуся школяру его место. – Сидели бы тихонько в своем замшелом царстве, пили бы водку с плюшками да слушали бы, что умные люди вам из-за моря говорят! Вот тогда были бы целы и невредимы, а так – получите по заслугам! Совсем понесло товарища не в ту степь, водка с плюшками – глупость какая. Демонстрация поверхностного знания предмета. Вроде бы и изучал он Таридию, но по-быстрому, второпях, потому и путается в «основных терминах». – Умные люди из-за моря наивно полагают, что все играют в их игры и по их правилам, – усмехнулся я, – им и в голову не приходит, что кто-то может просто жить своей жизнью в своей родной стране, не подозревая, что заморские игроки считают его территорию частью игровой доски, а его – фигурой! – Такова жизнь, таковы правила! – Плевал я на ваши правила, идите к черту! – У нас будет много времени, чтобы поговорить об этом, князь! – лицо капитана расплылось в довольной улыбке. – Иди к черту! – повторил я, всеми силами показывая, что мне надоел и разговор и собеседник. – Ухожу-ухожу, – по всей видимости, Джонсон остался доволен нашей словесной перепалкой, потому что к двери направился в явно хорошем расположении духа. И тут его взгляд упал на пустые миски. Капитан резко развернулся на пятках и поднес факел так близко к моему лицу, что я вынужден был опасливо отстраниться в сторону. – А как давно вы ужинали, князь? – осведомился фрадштадтец, обеспокоенный тем фактом, что я не нахожусь в полубессознательном состоянии после употребления приправленного зельем бульона. – Откуда мне знать? Проснулся в камере, нашел еду, поел. Снова уснул, а там уж пан Курцевич позаботился о моем пробуждении! – недовольно буркнул я, демонстрируя обожженное плечо. – Хм, утром пришлю к вам доктора. И прикажу кормить чаще, – Джонсон осветил поочередно все углы камеры, но ничего подозрительного так и не обнаружил, после чего вновь направился к выходу. Но что-то еще беспокоило капитана, не давала покоя какая-то мысль, поэтому он небрежно так, словно речь шла о незначительном уточнении, бросил через плечо: – А с чего вы взяли, что я фрадштадтец? Вы ведь с самого начала меня к Островам причислили. Есть такое дело, промашечка вышла. Хорошо еще, что по имени его не назвал, так бы вообще паршиво вышло. – Табаком от тебя прет за километр, ошибиться невозможно, – выкрутился я, использовав всем известное пристрастие островитян к курению. – Не прет, а пахнет! – возразил Джонсон. – Уйди, я спать хочу! – откровенно отмахнулся я, дождавшись наконец грохота закрываемой двери. Как же мучительно долго тянулось время, пока фрадштадтец неспешно шел по тюремному коридору к выходу! А потом еще раздались шаркающие шаги слуги-тюремщика, пришедшего проверить запоры на двери моей камеры. И только после этого мне удалось опробовать в деле с такими мучениями добытый инструмент. Несмотря на полученные побои и ожог, подняться на ноги в этот раз мне удалось заметно легче прежнего. Похоже на то, что действие дурмана, или чем там меня поили, потихоньку сходит на нет. Туалет есть туалет, нет ничего приятного в том, чтобы соваться в отхожее место хоть головой, хоть руками. Но если это дает тебе хоть какой-то шанс на спасение, то брезгливость стоит засунуть куда подальше. Нет, никакой гарантии в том, что таким образом удастся сбежать, у меня не было. Но почему-то я был уверен, что утонуть при попытке к бегству – гораздо лучший выход, нежели оставаться в руках врагов. Фрадштадт не для того меня выкрал, чтобы возвращать назад за выкуп или там еще за какие-то блага, островное королевство сочло меня слишком важной фигурой, чтобы оставить в живых. Предварительно, конечно, выжмут как лимон, вытянут из меня всю информацию, да и оставят медленно умирать где-нибудь в самом дальнем углу самого мрачного подземелья. И не стоит тешить себя мыслями о спасении – нет в этом мире флота, способного справиться с фрадштадтским. Пока нет. И если я не выберусь, то еще долго не будет. Друзья могли бы попытаться перехватить меня по пути к порту, но, скорее всего, мое исчезновение стало полной неожиданностью для друзей. Пока опомнятся, пока сообразят, что к чему, след похитителей простынет. Есть еще один маленький шансик, чуть подросший с обретением каминных щипцов, но всё равно мизерный. Можно наброситься на тюремщика, завладеть оружием и попытаться выскользнуть из замка Курцевичей, прежде чем переполошатся его хозяева. Но это скорее из области фантастики, я ведь представления не имею ни о плане усадьбы, ни о количестве вооруженных людей в ней, да и физическая форма моя оставляет желать лучшего. И ладно бы еще тюремщик сейчас пришел, посреди ночи. Но он теперь раньше утра не пожалует, а утром шансы на успех такого предприятия будут стремиться к нулю. Так что работай, князь, работай! И я работал. С остервенением дробил железными щипцами камень. Мне нужно-то всего ничего – расширить дыру в плите до размеров головы. Хотя нет, лучше до размеров таза, чтобы наверняка. Это в детстве безотказно действовало правило «если пролезла голова, то пролезет и всё тело», с возрастом пропорции тела меняются, так что запас не помешает. Камень камню рознь. К моей радости, этому было далеко до прочности железобетона, гранита или других прочных материалов. Этот был слоистым, что-то вроде плитняка, так что уже довольно скоро мне удалось отколоть от внутренней поверхности плиты несколько кусков размером с кулак. Обломки с тихим всплеском ушли в подземную реку.