— Боже упаси! Но, как сказал Валерий Павлович, вы сами горите желанием покинуть этот дом. — Слушай ты, медуница, какое твое дело, что я желаю? Убирайся отсюда и позови хозяина! — Больная, не грубите, пожалуйста! — надув губы, произнесла девушка. — Давай-давай, топай. Громко стуча каблучками, медсестра вышла из комнаты. Больше она не появлялась, не появлялся и хозяин. В этот длительный промежуток времени, пока Виолетта оставалась одна, она спокойно проанализировала своё положение в последнее время. В особенности когда она находилась в этом гостеприимном доме, где за ней ухаживали и, похоже, лечили. Виолетта вспомнила недавний разговор с лысым хозяином дома, и ей стало неприятно и стыдно за свою выходку. — Ну, уйду я отсюда, а что дальше? — вслух грустно произнесла Виолетта. — Там, за воротами, я никто и зовут меня ничто. Ни дома, ни денег, ни документов, ни родственников. Одним словом — бомжиха. Женщина закрыла лицо руками и простонала: — Боже! До чего же я докатилась. Виолетта саркастически улыбнулась и задала себе вопрос: — Что, опять с моста в реку? Ну, уж нет, чёрта лысого, теперь уже никогда. Уж больно хочется жить, и именно сейчас. Ну, а тогда какого чёрта я ломаю из себя недотрогу и благородную нищенку? Вот дура, наломала дров! В коридоре послышались шаги, и через несколько секунд в комнату вошёл хозяин. — Добрый день, — вежливо и сухо произнёс он. — Вы ещё в постели? А я почему-то надеялся, что вы уже оделись и собрались. Такси уже у порога. — Валерий Павлович, простите меня, пожалуйста, за тот последний случай и ту спонтанную грубость. Поверьте, в этом виновата только болезнь, — и Виолетта улыбнулась своей обворожительной улыбкой. — Больше это никогда не повторится. Но эта примирительная искорка не возымела никакого действия на пожилого мужчину и не разожгла в нём хотя бы небольшой фитилёк взаимности. — Я всё понимаю и давно простил вас, однако такси ждёт. Поняв, что первая атака не удалась, Виолетта пошла другим путём. — Хорошо, Валерий Павлович, — тихим и нежным голосом произнесла Виолетта. — Отвернитесь, пожалуйста, и, когда я оденусь, проводите меня до такси. Конечно, если вы ещё мужчина. Валерий Павлович слегка помялся, а затем вышел из комнаты, произнеся: — Я вас подожду за дверью. Виолетта, несмотря на ещё не совсем окрепшее здоровье, сумела привести себя в порядок. Даже слегка надушилась замечательными духами, которые присутствовали здесь же, на тумбочке. Виолетта так долго находилась в своей комнате, что когда вышла в коридор, то не ожидала застать там хозяина дома. Тем не менее Валерий Павлович ожидал её там, твёрдо выполняя своё мужское слово. — Извините за задержку, немного качает, — скорбно произнесла Виолетта. — И если позволите, я буду придерживаться за ваше плечо. И Виолетта, положив левую руку на плечо Валерию Павловичу, слегка прихрамывая, направилась по коридору к выходу. Пока шли, оба молчали. С каждым шагом Виолетта как бы невзначай всё теснее и теснее соприкасалась с Валерием Павловичем своей грудью и бёдрами. А когда стали спускаться по лестнице, у Виолетты подвернулась нога. Она вскрикнула и, чтобы не упасть, обхватила руками шею Валерия Павловича. Тот, в свою очередь, чтобы тоже не свалиться со ступеней, крепко обхватил талию женщины и прижал к себе. Губы их нечаянно соприкоснулись. — Простите, Валерий Павлович, я чуть не упала. Но Валерий Павлович уже «поплыл». После длительного холостячества близость женщины вскружила ему голову и разбудила неукротимый порыв мужской страсти. Продолжая крепко обнимать великолепный женский стан, он прошептал: — Это вы меня простите, Виолеточка! Какой же я дурак, какой же я дурак! От нахлынувшей страсти мужчину затрясло, и он, забыв про всё, начал страстно целовать молодую красивую женщину. Через месяц Виолетта окончательно выздоровела, и они с Валерием Павловичем торжественно расписались в загсе, став мужем и женой. Глава 12 После того как воспитательницу Зину с треском выгнали из детского дома после побега Мариночки, её на части разрывало чувство запоздалой совести и материнской жалости к несчастному, всеми обманутому ребёнку. И женщина решила во что бы то ни стало разыскать сбежавшую девочку. Интуитивно она сразу нашла верный путь. А именно — аэропорт Шереметьево, о котором как-то проговорилась Мишель. Неизвестно, как Мариночке удалось добраться до международного аэропорта, но тем не менее она действительно была именно там. Зине не составило большого труда найти девочку, поскольку та, сильно утомившись, спала на одном из многочисленных кресел зала ожидания. Зинаида сразу не рискнула разбудить девочку, а присела рядом и стала обдумывать, как лучше предстать перед обманутым ребёнком, чтобы та сразу не сбежала. Но, к сожалению, так и вышло. Как только девочка открыла глаза и увидела разлучницу, то стремглав соскочила с кресла и убежала, не дав Зине открыть и рта. Женщина кинулась вдогонку за ней. Вдоволь набегавшись, обе, запыхавшиеся, присели прямо на полу, недалеко от туалета. — Чего тебе от меня надо? Злючка! — раздражённо и зло воскликнула Мариночка. — Зачем ты и сейчас мешаешь мне разыскивать Никки и Микки? — Милая моя девочка, прости меня, если сможешь. Но послушай, что я тебе скажу. Тебя обманули и бросили твои Микки и Никки, а сами давно укатили в свою Италию. И не выдержав, Зина заплакала, глядя на одинокого, осиротевшего ребёнка: — Я плохая женщина и сейчас раскаиваюсь за то, что пошла на поводу у этих злых и подлых людей. Мариночка, прости меня, если сможешь. Не всякий взрослый сможет спокойно вынести непрерывную череду обманов и измен, а каково было в этот момент брошенному всеми ребёнку? И то, что она была ещё ребёнком, спасло её от возможного нервного срыва, потому что детский разум ещё не готов потерять навсегда веру в близкого человека и ввергнуться в необратимое отрицание человечности и доброты. Мариночка сидела на грязном полу и прижимала к груди выцветшего старого Петрушку, которого ей когда-то смастерил отец. Зина немного успокоилась, а затем, вздохнув, произнесла: — Пойдём, Мариночка, а то здесь тебя рано или поздно сдадут в милицию. Да и холодно уже. — В тот детдом я не пойду! — насупившись, произнесла Мариночка. — Там везде пахнет хлоркой и всё время хочется сбежать. — Нет-нет! Конечно, нет! Сейчас мы поедем ко мне и переночуем, а потом посмотрим, но в любом случае в тот детдом мы не вернёмся. Девочка немного помолчала, а затем, резко встав, протянула руку примирения. Зина обняла Мариночку и, взяв за руку, повела к выходу из аэропорта, который жил своей жизнью и кипел, как переполненный улей. Идя по вечерней улице, Зина неожиданно спросила: — Мариночка, а у тебя есть ещё какие-нибудь родственники? Девочка отрицательно покачала головой и тихо произнесла: — В Воронеже у меня были дедушка и бабушка, но мама как-то сказала, что их уже нет, что они умерли. В свою очередь девочка спросила Зину: — Тетя Зина, а можно я у вас буду жить? Ну, хотя бы пока? Зина замялась и не сразу ответила: — Нет, Мариночка, это невозможно. Ты еще ребёнок и не всё понимаешь в жизни, а мне её надо устраивать. Я живу в однокомнатной квартире, и ко мне иногда приходят… люди. — А! Дак ты ищешь жениха? Так бы и сказала. А хочешь, я научу тебя выбирать женихов? — Конечно, — улыбнулась Зина. — Тогда слушай! В Воронеже, ещё в детском саду, ко мне приставали много женихов, но я выбрала только одного, коротконогого. — И почему же? — заинтересованно спросила Зина. — Потому что длинноногие всё время лезли целоваться, а этот не мог дотянуться. К тому же я всегда могла плюнуть на него и дать щелбан. Схватившись за живот, женщина от души рассмеялась, а затем произнесла: — Хорошо, Мариночка, я обязательно последую твоему совету и теперь начну искать коротконогих женихов. А то ведь, действительно, длинноногие только и делают, что лезут целоваться. Так, за разговорами, они добрались до квартиры, где проживала Зина. На следующий же день Зина отвезла Марину в детский дом, из которого сама когда-то вышла. Он находился за городом и был своего рода приютом для больных и обездоленных детей. Этот приют некогда был таким же детским домом, но в перестроечный период вдруг стал никому не нужным и финансово недотируемым. Всех детей распихали по разным детдомам, а персонал разбежался сам собой. И лишь только ветераны остались в этом старом помещении, представляющим собой большой деревянный дом, построенный ещё при царе Горохе. Поначалу старые педагоги-пенсионеры просто собирались вместе, чтобы коротать время, предаваясь воспоминаниям. Но впоследствии на этой базе спонтанно возник приют для уличных бездомных и больных ребятишек, которые по разным причинам в одночасье лишались всего и были выброшены за борт жизни. Власти различных категорий смирились с этим обстоятельством, потому что непутёвых и нерадивых деток хотя бы таким способом можно было наставить на путь истинный. Бескорыстную и искреннюю помощь оказывали старые педагоги, которые трудились не за деньги, а ради своего призвания и любви к детям. В этот приют помаленечку стекался такой контингент ребятишек, про которых, будь они взрослыми, сказали бы «выброшенные за борт люди». Здесь были дети, убежавшие от спившихся родителей, дети-инвалиды и калеки, а также больные даунизмом и с ДЦП, брошенные родителями в силу всё того же пьянства или других причин. Повторяю, власти сквозь пальцы смотрели на этих детей в приюте, выделив им мизерную финансовую помощь и постоянно грозясь закрыть это подозрительное заведение. В приюте не было строгой и полуармейской дисциплины, как в детдоме, но и расхлябанности тоже не наблюдалось. Потому что сюда шли сами и добровольно, от определённой безысходности. Здесь никто никого не принуждал и не гнал. Любой мог покинуть приют, когда захотел. Но делали это немногие. Повзрослевшие ребята, упорхнувшие в пучину жизни, часто заглядывали сюда, поддерживая материально. Потому что скудной пенсии престарелых работников, на энтузиазме которых держался приют, не хватало на житьё-бытьё. Не чурались здесь и попрошайничества, но только в летний период, и то только для того, чтобы пополнить скудную казну приюта. Этот вид деятельности активно возглавила Зина, которая подвязалась работать в этом приюте, естественно, небескорыстно. Марине в приюте сразу понравилось, потому что здесь не пахло хлоркой и обстановка среди ребятишек и взрослых была доброжелательной. Больше всех ей понравилось в группе девочек почти такого же возраста, как и она, заниматься прикладным творчеством. Она часами могла мастерить различные поделки из подсобного материала. Видимо, сказывались отцовские гены. Не забывала девочка и о тех скудных уроках, которые проводили с ними старые учителя в меру своих возможностей. Конечно же эти престарелые люди с чутким сердцем прекрасно понимали, что долго приют не просуществует, потому что после их ухода вряд ли найдутся последователи. А стало быть, дяденьки-чиновники попросту закроют приют, и все разбегутся кто куда. Но пока всё шло своим чередом. Шли дни, и Мариночка помаленьку прижилась в приюте. Часто пробегая в столовую из девчачьей комнаты, Марина иногда посещала мальчиковую комнату, где у неё уже было немало друзей и среди мальчишек. Однажды, задержавшись там, девочка обратила внимание на детскую коечку с бортиками, стоявшую в углу возле окна. — Кто там? — заинтересованно спросила девочка, заметив шевеление. Ребята отмахнулись, продолжая рассматривать очередную поделку Марины, а ушастый мальчишка, скривившись, ехидно произнёс: — А это наш Аркашка-какашка. Он не ходит, а только лежит и смотрит. — А можно я посмотрю на него? — робко и с замирающим сердцем попросила Марина. «Зачем? Тебя стошнит!» — закричали ребята и потащили Марину в столовую. Но девочка отбилась от них. И когда мальчишки убежали к дымящимся щам, Марина робко и боязно подошла к кроватке. Там лежал очень худой мальчик с пронзительно красивым личиком. Сколько ему было лет, определить было сложно в силу его истощенности. Нельзя сказать, чтобы о нём не заботились, просто ему уделяли слишком мало времени. А посему от него исходил жуткий запах. Мариночка зажала нос и хотела убежать, но её глаза встретились с глазами мальчика, и она задержалась. Детское сердечко облилось кровью, когда она прочитала молчаливо-кричащий взгляд этого красивого мальчика.