Я не могла сказать ей, как заново обнаружила его, поэтому просто кивнула. – Я хотела попросить вас о нем, – сказала она, все еще глядя на елку, – но подумала… – Она на миг умолкла, подняла руку и потрогала деревянного щелкунчика, одетого в красный мундир британского полка. – Но я подумала, что пока он у вас, есть шанс, что вы согласитесь нам помочь. – Нам? Вероника посмотрела мне в глаза. – Адриенне и мне. Майкл хочет, чтобы я просто все забыла. Но я не могу так дальше жить. – Она понизила голос почти до шепота: – Я все время чувствую, что она рядом со мной. Не думаю, что она успокоится, пока мы не узнаем, что с ней случилось. Пока виновный не будет наказан. А значит, я не имею права сдаваться. Просто детектив Райли не смог найти ничего нового, несмотря на кулон и то, что тот мог означать. Мы вернулись к тому, с чего начали, до того как я нашла эту коробку. – Она пожала плечами, но я услышала в ее голосе неуверенность. – Вы моя последняя надежда. Я не знаю, куда еще мне обратиться. Я снова повернулась к елке, рассматривая игрушку в виде гнезда малиновки, в котором лежало единственное яйцо, сделанное из деревянной пуговицы. Мои щеки горели, как будто Вероника только что отчитала меня, что, полагаю, она по-своему и сделала. – Итак, – сказала я. – Чисто гипотетически, будь я ясновидящей, что бы вы попросили меня сделать? – Гипотетически, будь вы экстрасенсом, я бы попросила вас спросить у Адриенны, кто ее убил. Я на миг задумалась, вспомнив призрака, которого я запечатлела на свой телефон, когда фотографировала обстановку ее дома. Но я не хотела ее пугать. Я помолчала, пытаясь подобрать правильные слова, и, откашлявшись, сказала: – Судя по тому, что мне говорили, так никогда не бывает. Живые и мертвые как будто по-прежнему говорят на одном языке, но используют совершенно другой диалект. А еще есть… задержка во времени. Помните, как раньше, до изобретения волоконной оптики, мы говорили по междугороднему телефону? Когда один человек задавал вопрос, а к тому времени, когда другой человек его слышал, он уже начинал задавать свой? Так что нет. Это никогда не бывает так просто, типа взять и спросить. Я едва не упомянула гессенского солдата, который когда-то приходил в дом моей матери на Легар-стрит. У меня с ним бывали полноценные беседы, и я не понимала, как такое возможно, пока мать не объяснила мне, что при жизни он, должно быть, тоже мог общаться с духами. Но я не могла сказать этого Веронике. Ведь по идее я не умела разговаривать с мертвыми. Я поняла, что Вероника смотрит на меня. – Да, я это слышала, – быстро сказала я. – И часто духи недостаточно сильны, чтобы передать сообщение целиком. Им требуется много энергии, чтобы их кто-то увидел. – Или уловил их запах, едва не добавила я. – Затем они должны найти способ как можно быстрее передать сообщение, что обычно длится всего секунду. Вот почему так много сообщений с той стороны кажутся зашифрованными. Просто они очень быстро произносят то, что хотят сказать. – То есть вы их слышали. Я кивнула: – Да. – В таком случае я бы попросила вас быть начеку и обращать пристальное внимание, когда она передаст вам сообщение. Например, заставит вас подняться на чердак, куда вы не планировали идти. – Допустим, я это сделала, и мне каким-то образом удалось выяснить, кто это сделал с Адриенной, – как бы вы поступили? – Я бы сообщила детективу Райли и исключила любое упоминание вашего имени в связи с раскрытием дела двадцатилетней давности. Я никогда не смогу найти слов, чтобы выразить мою благодарность, но обещаю, что никогда не оставлю попыток. В глазах у меня защипало, и я быстро моргнула. – Приятно слышать. – Так вы мне поможете? Мы обменялись взглядами, и я сглотнула. – Будь я ясновидящей, мне было бы очень трудно отказать. Не знаю, что она сказала в ответ, потому что ее слова заглушил громкий стук. Кто-то колотил во входную дверь. Я поспешила открыть ее и тотчас пожалела об этом. На крыльце, взбудораженная и слегка взлохмаченная – в ее случае это была одна выбившаяся прядь и чуть съехавший набок розовый бант, – стояла Ребекка. В руках у нее была настольная серебряная рождественская елка, увенчанная ослепительной звездой и украшенная гирляндой из розовых перьев. Я отступила, впуская ее вместе с елкой в вестибюль. – Не понимаю, почему ты не можешь починить звонок в дверь, Мелани. Я все звоню и звоню и замерзаю на улице. Ты забыла, что я собиралась прийти? – Странно, у Вероники он сработал. И да, я забыла. Мы с Вероникой все утро были заняты украшением всех каминов, и еще мы только что закончили украшать последнюю елку в столовой. Ее накрашенные розовой помадой губы обиженно надулись. – Но Софи сказала, что я могу поставить мою елку в столовой. Сделав вид, что задумалась, я покачала головой. – Нет, я почти уверена, что она сказала «в прачечной». Поскольку елка настольного размера, мы подумали, что лучше всего она будет смотреться на стиральной машине. Она снова поджала губы. – Мы с Марком жертвуем на это мероприятие кучу денег. Хотелось бы думать, что это дает мне некий бонус. – Разумеется, – мягко сказала Вероника, забирая у Ребекки уродливое дерево, чтобы моя кузина могла снять розовую шубу из искусственного меха. – Вот почему мы поставим вашу елку в прачечную. Она станет центральным элементом, поскольку там не будет никаких других украшений, которые бы затмили ее красоту. Я хотела поблагодарить Веронику за то, что она не упомянула, что это будет единственный рождественский предмет в прачечной лишь потому, что туда вряд ли заглянет кто-либо из гостей. – Спасибо, – сказала Ребекка слегка успокоенным тоном и, повернувшись к Веронике, добавила: – У меня есть целый мешок украшений в виде маленьких собачек, которыми я украсила свою машину. Если хотите поставить в прачечную елку, я схожу за ними. А вы затем поможете мне повесить их на нее. – Конечно, – сказала Вероника, и я восхитилась ее способностью держаться спокойно и не закатывать глаза. – И пожалуйста, еще раз поблагодарите вашего мужа за щедрое пожертвование школе «Эшли-Холл». Я уже разговаривала со школой, и, поскольку я знаю, что Мелани в это время года безумно занята работой и своими семейными обязанностями, я сказала, что буду рада принять у себя дома съемочную группу, когда наступит моя очередь проводить Рождественский ужин. Так что им не придется беспокоить Мелани. Вы можете ему это передать? – Она широко улыбнулась и направилась прочь. – Конечно, – пробормотала Ребекка и, когда Вероника исчезла в задней части дома и была вне пределов слышимости, взяла меня за руку и спросила: – Как дела у Нолы? Я напряглась. – Физически с ней все в порядке. Что касается душевного состояния, она говорит, что больше никогда не сядет за руль. Особенно после того, что сказал ей этот ужасный Харви Бекнер. – Я знаю. – Ребекка заговорщически наклонилась ко мне. – Мне он тоже не по нутру. Но Марк пишет сценарий, потому что никто другой не способен рассказать эту историю… – За исключением Джека, – язвительно перебила ее я. – Возможно, но в любом случае Марк работает над сценарием, а Харви по-прежнему требует больше секса, насилия и всего прочего, чего не было в оригинальной книге. Он хочет показать любовную сцену между Джозефом Лонго и Луизой Вандерхорст. – Что? – ужаснулась я. – Она же любила своего мужа! Этого никогда не было… никогда. Это просто ужасная выдумка… и искажает всю историю! – Знаю, знаю. Бедный Марк. Он и вправду угодил между молотом и наковальней, да? – Что-что? – переспросила я, уверенная, что ослышалась. – Ты говоришь, что Марк здесь жертва? Круглые голубые глаза Ребекки медленно моргнули. – Я лишь говорю, что Харви ведет себя неразумно. Книга Марка сама по себе безупречна. Ведь иначе она не попала бы во все эти списки бестселлеров, верно? Я не знаю, почему Харви требует так много изменений. Но в любом случае я беспокоилась о Ноле и рада слышать, что ей уже лучше. – По крайней мере до тех пор, пока в январе не приедут съемочные группы, чтобы приступить к съемкам фильма. Мне кажется, она расстроена этой сделкой даже больше, чем мы с Джеком. Она думает, что это ее вина. – Это глупо. Просто скажи ей, что рано или поздно это случилось бы. Марк всегда добивается своего. – Неужели? – сказала я, сложив на груди руки. – Потому что он сказал мне, что станет владельцем этого дома. – Я не знаю, зачем ему этот старый скрипучий дом, но если он говорит, что его хочет, рано или поздно он его получит. Я подождала мгновение, чтобы она осознала, что только что сказала мне. – Надеюсь, ты понимаешь, что говоришь о моем семейном доме? – Разумеется, но ты ведь никогда его не хотела, помнишь? Разве не ты называла его жерновом на шее? – Да, но это было до того, как я вышла замуж за Джека, и до того, как Нола переехала к нам и у нас родились близнецы. Похоже, Ребекку это не убедило. – Все, что я знаю, так это то, что ты никогда не хотела этот дом. Что ты всегда ненавидела старые дома. Это единственная причина, почему я не спорю с Марком по этому поводу. Потому что знаю: вы оба именно этого и хотите. Я была так зла, что не смогла найти слов, чтобы возразить. Должно быть, она приняла мое молчание за согласие, потому что снова взяла меня за руку и сказала: – Мне приснился еще один сон. – О том, что с Джеком случилось что-то плохое? Я начинаю думать, что ты все это выдумываешь лишь затем, чтобы мы больше не спорили с Марком. – Нет. Этот был не о Джеке. – Она так пристально разглядывала меня, что я была вынуждена отступить назад. – Он был обо мне? Ребекка быстро покачала головой. – Нет. Он был о Ноле. Мои желудок и сердце сжались. – Ноле? – Да. По крайней мере, я почти уверена, что это была она. Это была девушка примерно ее возраста, и Нола – единственный человек, кого я знаю, кто подходит под это описание, поэтому я предположила, что это была она. У нее на шее… – Ребекка в защитном жесте протянула руку к шее. – У нее на шее была веревка…