Думаю, как все закончить. Стоит такой мысли появиться, и она уже не отстает. Присасывается. Задерживается. Господствует. Я не в состоянии с ней справиться. Уж вы мне поверьте. Она все равно никуда не денется. Она со мной независимо от того, нравится это мне или нет. Она со мной, когда я ем. Когда ложусь спать. Она со мной, когда я сплю. Она со мной, когда я просыпаюсь. Она всегда со мной. Всегда. Она появилась не так давно. Можно сказать, она новая. И в то же время кажется старой. Когда все началось? А может, эта мысль не родилась в моей голове, а была внедрена в мое сознание, разработана предварительно? Заимствована ли невысказанная мысль? А может, на самом деле я все знаю с самого начала. Может быть, так это заканчивается всегда. Джейк однажды сказал: – Иногда мысль ближе к истине, к действительности, чем поступок. Сказать можно все, что угодно, сделать можно все, что угодно, но подделать мысль нельзя. Подделать мысль нельзя. Вот о чем я думаю сейчас, в данную минуту. Меня это тревожит. Очень тревожит. Наверное, мне следовало знать, чем все закончится для нас. Может быть, конец был написан прямо с самого начала. На дороге в основном свободно. Кругом тишина. Безмолвие. Здесь гораздо тише, чем можно себе представить. Здесь есть на что посмотреть, только не на толпы людей, не на многочисленные здания или дома. Небо. Деревья. Поля. Изгороди. Дорога и обочины, засыпанные гравием. – Хочешь остановиться, выпить кофе? – Нет, пожалуй, – говорю я. – Здесь последняя возможность что-то найти, а дальше начинается настоящая глушь. Я в первый раз навещаю родителей Джейка. Точнее, навещу их, когда мы доберемся до места. Джейк – мой парень. У нас с ним все началось не слишком давно. Мы впервые вместе куда-то едем, впервые отправились в долгую поездку, поэтому странно, что я испытываю тоску из-за наших отношений, из-за него, из-за нас. Мне следовало бы испытывать радостное волнение, с нетерпением ждать первой встречи с его родителями, надеяться, что она станет не последней. А я не радуюсь. Совсем. – Не хочу ни кофе, ни перекусывать, – повторяю я. – Лучше оставить место для ужина. – Вряд ли сегодня нас ждет обычный пир горой. Последнее время мама очень устает. – Но она ведь не против? Не против того, что я приеду? – Нет, она будет рада. Она рада. Мои родители хотят с тобой познакомиться. – Здесь одни коровники! Серьезно. В самом деле, по пути сплошь попадаются коровники. Я столько коровников не видела много лет. А может, никогда в жизни. Все они похожи. Где-то коровники, где-то конюшни. Овцы. Поля. И коровники. И такое огромное небо. – Здесь на шоссе нет освещения. – Здесь не такое плотное движение, чтобы освещать дорогу, – говорит он. – Ты уже, наверное, заметила. – Должно быть, ночами тут по-настоящему темно. – Да. У меня такое чувство, будто я знаю Джейка дольше, чем на самом деле. Сколько мы с ним знакомы… месяц? Полтора месяца, семь недель? А ведь мне следовало бы помнить точно… Пусть будет семь недель. У нас настоящий роман; мы испытываем редкую в наши дни и сильную привязанность. У меня в жизни не было ничего подобного. Я разворачиваюсь на сиденье к Джейку, согнув левую ногу и подложив ее под себя, как подушку. – И что же ты им обо мне рассказал? – Кому, родителям? Я рассказал достаточно. – Он быстро смотрит на меня. Мне нравится его взгляд. Я улыбаюсь. Я очень к нему привязана. – Что ты им рассказал? – Что познакомился с красивой девушкой, которая пьет слишком много джина. – Мои родители не знают, кто ты такой, – говорю я. Он думает, что я шучу. А я не шучу. Они понятия не имеют о его существовании. Я не рассказывала им о Джейке, не говорила даже, что познакомилась с парнем. Ничего. Меня все время гложет мысль: надо было им сказать хоть что-нибудь. Возможностей у меня было достаточно. Просто я никогда не чувствовала себя настолько уверенной, чтобы что-нибудь сказать. Джейк как будто хочет заговорить, но передумывает. Он включает радио. Негромко. Мы несколько раз крутили ручку настройки, но нам удалось поймать только одну музыкальную станцию с музыкой кантри. Там старые песни. Он кивает в такт и мурлычет себе под нос. – Никогда раньше не слышала, чтобы ты напевал, – замечаю я. – У тебя неплохо получается! Вряд ли мои родители узнают о Джейке – не только сейчас, но и потом, задним числом. При этой мысли мне становится грустно, а мы едем по пустынному шоссе на ферму его родителей. Так эгоистично, так эгоцентрично! Надо поделиться с Джейком своими мыслями. Но говорить о них очень тяжело. Как только я заикнусь вслух о своих сомнениях, пути назад уже не будет. Я более или менее решилась. Я почти уверена, что положу всему конец. Даже перспектива знакомства с его родителями теперь не так на меня давит. Любопытно взглянуть на них, но, помимо всего прочего, я чувствую себя виноватой. Не сомневаюсь, он считает, что, согласившись поехать к его родителям, я принимаю на себя какие-то обязательства. Эта поездка – свидетельство того, что наши отношения развиваются. Он сидит рядом со мной. О чем он думает? Он и понятия ни о чем не имеет. Придется нелегко… Я не хочу причинять ему боль. – Откуда ты знаешь эту песню? Кстати, по-моему, мы ее уже слышали. Два раза… – Это классика кантри, а я вырос на ферме. Такие песни я знаю по определению. Он не согласился со мной, не подтвердил, что мы уже прослушали одну и ту же песню два раза. Ну и радиостанция! Крутить дважды одну и ту же песню в течение часа? Последнее время я нечасто слушаю радио; может быть, сейчас так принято. Может быть, все нормально. Или просто все старые песни кантри кажутся мне одинаковыми. Почему я ничего не помню о последней поездке куда бы то ни было? Более того, не помню, когда была такая поездка. Я смотрю в окошко, но на самом деле ничего толком не вижу. Провожу время так, как принято в машине. В машине все пролетает мимо гораздо быстрее. Что очень жаль. Джейк много рассказывал мне о здешних пейзажах. Он любит эти места. Он сказал, что скучает по ним всякий раз, как уезжает отсюда. Особенно, по его словам, он скучает по полям и по небу. Уверена, здесь красиво, тихо. Правда, трудно судить, когда едешь на машине. Стараюсь разглядеть как можно больше. Мы проезжаем мимо брошенной фермы; от бывшего дома остался один фундамент. Джейк говорит, что ферма сгорела лет десять назад. За домом обветшалый сарай, а в палисаднике качели. Но качели выглядят новыми. Не старые, не ржавые, не пострадавшие от непогоды. – Откуда здесь новые качели? – спрашиваю я. – Что? – На сгоревшей ферме. Там ведь больше никто не живет. – Если замерзнешь, сразу скажи. Тебе холодно? – Нет, не холодно, – говорю я. Стекло прохладное. Прижимаюсь к нему лбом. Чувствую вибрацию мотора, которая передается через стекло; чувствую каждую выбоину на дороге. Мягкий массаж мозга. Действует гипнотически. Я не говорю ему, что стараюсь не думать об Абоненте. Вообще не хочу думать ни об Абоненте, ни о его сообщении. Особенно сегодня. Кроме того, я не хочу говорить Джейку, что избегаю смотреть на свое отражение в окошке. Сегодня я не хочу видеть свое отражение. Как в тот день, когда мы с Джейком познакомились. Такие мысли я держу при себе. Вечер викторины в пабе кампуса. В тот вечер мы познакомились. Паб в кампусе – не то место, где я часто бываю. Я ведь не студентка. Больше не студентка. Там я чувствую себя старой. Я никогда не ем в пабе. А тамошнее разливное пиво отдает пылью. В тот вечер я не ожидала, что с кем-нибудь познакомлюсь. Сидела с подругой. Хотя в викторине мы не участвовали. Взяли кувшин пива и болтали. По-моему, моя подруга предложила встретиться в пабе на кампусе, потому что рассчитывала, что там я познакомлюсь с парнем. Хотя она так не сказала, по-моему, так думала. Джейк и его друзья сидели за соседним столиком. Викторины меня не особенно интересуют. Не настолько они забавные. Что называется, не мое. Предпочитаю ходить не в такие шумные места или сидеть дома. Дома пиво никогда не отдает пылью. Команда Джейка называлась «Брови Брежнева». – Кто такой Брежнев? – спросила его я. В пабе было шумно, и мы почти кричали, чтобы услышать друг друга на фоне музыки. К тому времени мы пообщались несколько минут. – Он был советским инженером и работал в металлургии. В эпоху застоя. Вместо бровей у него были две чудовищные гусеницы. Теперь вы понимаете, о чем я? Взять, к примеру, название команды Джейка. Оно должно было быть смешным, но вместе с тем достаточно непонятным, чтобы участники могли продемонстрировать свои познания в области советской коммунистической партии. Не знаю почему, но такие штуки меня бесят. Команды всегда так называются. Или с явным сексуальным подтекстом. Еще одна команда называлась «Мой диван легко разложить и меня тоже». Я призналась, что не в восторге от викторин, особенно в таких местах. Джейк ответил: – Иногда здесь нужно знать очень многое, вплоть до мелочей. Здесь дух соперничества маскируется безразличием. Странная смесь! Джейк не красавец – его трудно назвать красавцем. В основном он привлекает неправильностью черт. Он был не первым парнем, которого я заметила в тот вечер, но оказался самым интересным. Я редко клюю на безукоризненную красоту. Он не слишком активно принимал участие в викторине. Мне показалось, что остальные силой затащили его на игру; возможно, другие члены команды рассчитывали на его ответы. И он сразу же привлек мое внимание. Джейк высокий, сутулый. У него асимметричное лицо с выпирающими скулами. Он выглядит мрачноватым. Как только я увидела его скулы, похожие на скулы скелета, они мне сразу понравились. Но за голодающего его нельзя принять благодаря губам – толстым, мясистым, пухлым. Особенно пухлая у него нижняя губа. Волосы у него были короткие, растрепанные. Вроде бы с одной стороны они были длиннее или вообще лежали по-другому, как будто у него с двух сторон головы разные прически. Голова не выглядела ни грязной, ни недавно вымытой. Он был чисто выбрит и то и дело рассеянно прикасался к правой дужке очков в тонкой серебристой оправе. Иногда он указательным пальцем сдвигал очки на переносицу. Кроме того, я заметила у него одну бессознательную привычку: когда он на чем-то сосредотачивался, нюхал тыльную сторону одной ладони, во всяком случае, подносил ее к носу. Так он часто делает и сейчас. В тот день он надел простую серую футболку – серую или, может, синюю – и джинсы. Футболка выглядела застиранной. Он часто моргал. Я сразу поняла, что он застенчив. Мы могли просидеть за соседними столиками весь вечер, и он не сказал бы мне ни слова. Однажды он мне улыбнулся, но только и всего. Если бы я предоставила инициативу ему, мы бы так и не познакомились. Я сразу поняла, что вряд ли он первый что-нибудь скажет, поэтому заговорила сама. – Вы, ребята, молодцы, хорошо отвечаете. – Вот первые слова, которые я сказала Джейку. Он поднял стакан с пивом: – К счастью, у нас есть чем подкрепиться.