Часть 2 из 5 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
И все. Лед был сломан. Мы еще немного поболтали. Потом он как бы между прочим сказал:
– Я крестословец.
Я ответила уклончиво: «Хм…» или «Угу…» Я не поняла этого слова.
По словам Джейка, он хотел, чтобы его команда называлась «Солипсист». Значение этого слова я тоже не знала, но вначале решила притвориться, будто знаю. Несмотря на его осторожность и замкнутость, сразу было заметно, что он необычайно умен. И совсем не напорист. Он не пытался меня «снять». Не говорил пошлостей. Ему просто приятно было со мной болтать. Мне показалось, что он нечасто встречается с девушками.
– Кажется, я не знаю этого слова, – сказала я. – И того, первого, тоже. – Я решила, что ему, как большинству мужчин, наверное, захочется тут же мне все растолковать. И так ему будет приятнее, чем если бы он думал, что я уже знаю эти слова и у меня такой же богатый словарный запас, как у него.
– Солипсист – это человек, который признает собственное сознание единственной несомненной реальностью; это от латинского solus, что значит «единственный», и ipse – «сам».
Знаю, его объяснения кому-то могут показаться педантичными, занудными и обескураживающими, но, поверьте, он вовсе не такой. Совсем нет! Джейку свойственны мягкость и подкупающая, естественная кротость.
– Я подумал, что такое название для нашей команды будет неплохо звучать, учитывая, что нас много, но мы не похожи ни на одну другую команду. А из-за того, что мы играем в одной такой команде, мы как будто сливаемся воедино… Прости, не знаю, есть ли смысл в моих словах, и это определенно скучно.
Мы дружно рассмеялись, и мне показалось, что мы одни во всем пабе. Я выпила пива. Джейк показался мне странным. Но у него, по крайней мере, было чувство юмора. И все же вряд ли он был таким же странным, как я. Большинство моих знакомых мужчин не такие.
Позже он сказал:
– Люди в целом не слишком странные. Странность встречается редко… – Он произнес эти слова так, словно точно знал, о чем я думала раньше.
– Не знаю, так ли это, – возразила я. Мне понравилась определенность, с какой он говорил о «людях в целом». За его внешней сдержанностью таилась глубокая убежденность.
Когда стало ясно, что их команда собирается уходить, я подумала, не попросить ли его телефон. По крайней мере, можно было дать ему свой номер. Я отчаянно хотела попросить у него телефон, но просто не могла. Ни к чему, чтобы он считал себя обязанным позвонить мне. Хотя, конечно, мне хотелось, чтобы он захотел мне позвонить. Очень хотелось. И все же я решила, что рано или поздно мы с ним встретимся. Мы живем в университетском городке, а не в большом городе. Где-нибудь мы обязательно столкнемся. Как оказалось, ждать удобного случая мне не пришлось.
Должно быть, он сунул записку ко мне в сумочку, когда прощался. Придя домой, я нашла ее:
«Будь у меня твой телефон, мы могли бы поговорить, и я рассказал бы тебе что-нибудь забавное».
Внизу он приписал свой номер.
Перед тем как лечь спать, я посмотрела в словаре, что такое «крестословец». Я рассмеялась и поверила ему.
– И все-таки я не понимаю. Как нечто подобное могло случиться?
– Мы все в шоке.
– Здесь еще ни разу не происходило ничего столь же ужасного…
– Да, такого – нет.
– За все годы, что я здесь работаю…
– Да уж, это точно.
– Я вчера так и не заснул. Глаз не сомкнул.
– Я тоже. Никак не мог успокоиться. И аппетита не было. Видел бы ты мою жену, когда я ей сказал. Мне показалось, ее вот-вот стошнит.
– Кстати, как он это осуществил, с чего вдруг? Такие вещи не делаются случайно, по наитию. Это просто невозможно.
– Просто жуть что такое. Жутко и страшно…
– Значит, ты был с ним знаком? Вы с ним дружили?..
– Нет, нет. Не дружили. Мне кажется, друзей у него вообще не было. Он был одиночкой. Одиноким по натуре. Замыкался в себе. Был нелюдимым. Кто-то знал его чуть лучше, чем остальные. Но… ты ведь понимаешь.
– Безумие какое-то. Как будто не на самом деле.
– Да, это ужасно, но, к сожалению, все произошло на самом деле.
– Как дорога?
– Неплохо, – говорит он. – Немного скользко.
– Хорошо, что снега нет.
– Будем надеяться, он не пойдет.
– Похоже, сейчас холодно.
Ни одного из нас по отдельности не назовешь ярким. Это важно отметить. И кажется, что мы совсем не сочетаемся – Джейк долговязый, а я низкорослая. Когда я одна в толпе людей, меня будто сжимает, меня трудно заметить. Джейк, несмотря на свой рост, тоже не выделяется в толпе. Зато, когда мы вместе, я замечаю, что на нас смотрят. Не на него или на меня, а на нас. По отдельности я сливаюсь с пейзажем. И он тоже. А вместе, как пара, мы выделяемся.
После нашего знакомства в пабе прошло всего шесть дней, а мы успели три раза пообедать вместе, два раза погулять, выпить кофе и посмотреть кино. Мы все время разговаривали. Сближались. Дважды после того, как Джейк видел меня голой, он говорил, что я напоминаю ему – как он подчеркнул, в хорошем смысле – молодую Уму Турман, так сказать, «компактную» Уму Турман. Он звал меня «компактной». Именно так. Его словечко.
Он никогда не называл меня привлекательной, но я не в обиде. Что неплохо. Он называл меня хорошенькой, а пару раз сказал «красавица» – типично по-мужски. Однажды он назвал меня «целительной». Раньше я ни от кого ничего подобного не слышала. Он сказал так сразу после того, как мы с ним занимались петтингом.
Я думала, что мы с ним будем обниматься, но, когда это произошло, все началось спонтанно. Мы просто начали обниматься на моем диване после ужина. Я приготовила суп. На десерт распили бутылку джина. Передавали ее друг другу и пили прямо из горла, как школьники, которые пьют для храбрости перед танцами. Тогда дело зашло дальше, чем прежде, когда мы просто обнимались. Выпив пол бутылки, мы легли в постель. Он снял с меня майку, а я расстегнула на нем брюки. Он позволил мне делать все, что я хотела.
Он все повторял: «Целуй меня, целуй меня». Даже если я останавливалась всего на три секунды, он снова и снова просил: «Целуй меня». А кроме этого, ничего не говорил. Свет был выключен, и я почти не слышала его дыхания. Я не очень хорошо его видела.
– Давай руками, – сказал он. – Только руками.
Я думала, мы займемся сексом. Я не знала, что ответить. И согласилась. Раньше я никогда так не делала. Когда мы закончили, он упал на меня, и какое-то время мы лежали с закрытыми глазами, тяжело дыша. Потом он скатился с меня и вздохнул.
Не знаю, сколько прошло времени, но в конце концов Джейк встал и пошел в ванную. Я лежала, наблюдая за ним, глядя ему вслед. Потом он включил воду. Спустил воду в туалете. Он пробыл в ванной довольно долго. Я смотрела на пальцы ног, шевелила ими.
Тогда я подумала, что надо рассказать ему об Абоненте. И все же не рассказала. Не смогла. Я хотела об этом забыть. Мне казалось: если я расскажу, все будет выглядеть серьезнее, чем мне хочется. Тогда я действительно чуть не рассказала ему.
Я лежала одна и вдруг кое-что вспомнила. Когда я была маленькой, лет шести или семи, как-то ночью я проснулась и увидела у себя за окном мужчину. Я давно не вспоминала тот случай. Я нечасто говорю или даже думаю о нем. Воспоминание выцвело, стало расплывчатым. Но те части, которые все же воскресают в памяти, я помню четко и ясно. Такое не расскажешь на званом ужине. Что обо мне подумают? Я и сама не знаю, что обо всем этом думать. Не знаю, почему мне вдруг все вспомнилось в тот вечер.
Откуда мы знаем, что кто-то или что-то нам угрожает? Что намекает на нечистые намерения? Чутье всегда побеждает разум. Ночью, когда я просыпаюсь одна, то давнее воспоминание по-прежнему приводит меня в ужас. И чем старше я становлюсь, тем больше оно меня пугает. С каждым новым разом, когда воспоминание воскресает в памяти, оно кажется все более зловещим. Может быть, всякий раз, когда я об этом вспоминаю, я невольно наделяю его все более зловещими чертами? Не знаю.
Тогда я проснулась среди ночи – вдруг, без всякой причины. Не из-за того, что мне захотелось в туалет. В моей комнате было очень тихо. Просыпалась я не постепенно, а сразу, резко, что для меня необычно. Мне всегда требуется несколько секунд или даже минут для того, чтобы полностью прийти в себя. А в тот раз я проснулась как от толчка.
Я лежала на спине, что тоже было необычным. Обычно я сплю на боку или на животе. Я была плотно укрыта одеялом, как будто меня подоткнули со всех сторон. Мне стало жарко, я вспотела. Подушка стала влажной. Дверь спальни была закрыта, а ночник, который я всегда оставляла включенным, был выключен. В комнате было темно.
Потолочный вентилятор работал на полную мощность. Хорошо помню, что лопасти крутились быстро. Можно сказать, стремительно. Казалось, вентилятор вот-вот улетит с потолка. Только этот звук я и слышала – мерное жужжание мотора и свист режущих воздух лопастей.
Дом был не новым, и, просыпаясь по ночам, всегда можно было слышать, как гудят трубы, потрескивают полы – в общем, какие-то звуки. Тогда мне показалось странным, что я ничего такого не слышала. Я лежала и прислушивалась – встревоженная, сбитая с толку.
Тогда-то я и увидела его.
Моя комната находилась в тыльной части дома. Она была единственной спальней на первом этаже. Прямо передо мной было окно – самое обыкновенное, не слишком широкое, не слишком высокое. И тот тип просто стоял возле него. Снаружи. Лица его я не видела. Оно приходилось выше рамы. Я видела его туловище – вернее, половину. Он слегка покачивался. Живо помню его руки. Они все время двигались; время от времени он потирал их друг о друга, как будто пытался согреться. Он был очень высоким, очень костлявым. Его пояс – помню его вытертый черный пояс – был затянут так, что лишняя часть свисала вниз, как хвост, только спереди. Такого высокого человека я в жизни не видела.
Я долго наблюдала за ним. Я не шевелилась. Он тоже не сходил с места, так и стоял возле окна и все время потирал руки. Выглядел он так, словно отдыхает после тяжелой физической работы.
Но чем дольше я за ним наблюдала, тем больше мне казалось, вернее, ощущалось, что он тоже может меня видеть, хотя его голова и глаза находились выше окна. Я ничего не понимала. Все вообще было странно. Если я не вижу его глаза, как он меня видит? С одной стороны, было понятно, что все происходящее – не сон. Но и явью это тоже нельзя назвать. Тот тип следил за мной. Вот почему он там стоял.
Снаружи доносилась тихая музыка, но ее я не помню отчетливо. Музыка была едва слышна. Я не замечала ее, когда проснулась. Услышала после того, как увидела того типа. Не знаю, что за музыка; возможно, играла запись, а может быть, он мурлыкал себе под нос. Так пролетело много времени – много минут; возможно, целый час.
А потом тот тип помахал рукой, чего я совсем не ожидала. Откровенно говоря, я не знаю, помахал он мне или просто дернул рукой. Может быть, его жест просто напоминал взмах.
Тот жест все изменил. Он стал доказательством злого умысла, как будто намекал на то, что больше я никогда не буду совершенно одна, он всегда будет рядом, он еще вернется. Неожиданно мне стало страшно… Дело в том, что сейчас то чувство для меня так же реально, как и тогда. И зрительные образы тоже реальны.
Я закрыла глаза. Хотела закричать, но не стала. Я заснула. Когда я наконец открыла глаза, наступило утро. А тот тип исчез. Но я знала, что тот раз не последний и он еще объявится. Будет стоять за окном и наблюдать за мной. Хотя этого не произошло. Во всяком случае, у моего окна.
Но мне всегда казалось, будто он рядом. Тот тип всегда рядом.
Иногда мне кажется, будто я его вижу. Бывает, ночью подхожу к окну и вижу высокого мужчину, который сидит, скрестив ноги, на скамейке у моего дома. Он сидит неподвижно и смотрит в мою сторону. Не знаю, как человек, сидящий на скамье, может излучать опасность, но он именно такой.
Он сидит достаточно далеко, так далеко, что трудно разглядеть его лицо. Невозможно даже понять, куда он смотрит – на меня или нет. Не люблю, когда он появляется. Такое случается нечасто. И все же я терпеть не могу такие явления. И ничего не могу с ним поделать. Он не делает ничего плохого. Более того, он вообще ничего не делает. Не читает. Не разговаривает. Просто сидит. Зачем он приходит? Вот что, наверное, хуже всего. А может быть, тот тип всецело у меня в голове. Такого рода абстракции иногда кажутся самыми настоящими.
Когда Джейк вернулся из ванной, я лежала на спине, в той же позе, что и до его ухода. Одеяло было смято. Одна подушка лежала на полу. Из-за того, что наша одежда кучками валялась вокруг кровати, комната напоминала место преступления.
Он стоял в изножье кровати и, как мне показалось, неестественно долго молчал. Я видела его голым, когда он лежал, но никогда не видела, как он стоит. Я притворилась, будто не смотрю. Он очень худой и жилистый, а кожа у него почти белая. Он подобрал с пола свои трусы, надел их и снова лег в постель.
– Хочу сегодня остаться здесь, – сказал он. – Здесь так хорошо. Я не хочу тебя покидать.