– Я бы его засек. – Может, и засекли бы. А может, и нет. Сумасшедшие порой обладают потрясающими способностями. Они проявляют чудеса хитрости, изворотливости. – А мне что теперь? Ждать, пока он не решит покончить с проклятым прихвостнем буржуазии? – Вот что, приведите-ка его ко мне. Я попытаюсь разговорить его, вызвать на откровенность. Все ваши навыки допроса тут бесполезны. Вы ничего не добьетесь. Я – другое дело. Заставить разоткровенничаться душевнобольного можно, лишь встав на его позицию, проникнув душой в его мир. Надо проникнуться его взглядами. Его пониманием бытия. Это очень нелегкое дело. «И опасное для психики», – подумал я, когда профессор стряхнул в очередной раз с меня невидимую пылинку. – Когда вам его привести? – Можете хоть завтра, – он протянул мне карточку с адресом клиники. Я твердо решил завтра взять Шлагбаума за шкирку и притащить его на «партийный диспут» к Дульсинскому. А после соберу на него все документы и постараюсь отправить обратно в дом скорби. Ночь я провел как-то беспокойно. Ворочался, просыпался. Заснул только под утро, чтобы проснуться в холодном поту. Тут же вспомнил, что утром мне ехать к Шлагбауму, и почему-то эта мысль отдавалась холодом в солнечном сплетении. – Что ты дергаешься так? – спросил я свое отражение в ванной. Но ответа не мог сформулировать… После утреннего совещания я выпросил у шефа машину – тащить «партийца» в общественном транспорте мне не хотелось, страшно было представить, что он может учудить, особенно если вспомнить слова из справки о том, что он в совершенстве умеет заводить толпу. А завести московскую толпу – вообще нечего делать. – Куда едем? В какой дурдом? – ехидно поинтересовался водитель нашей отдельской бежевой «семерки», выруливая со двора Петровки, 38, через открывшиеся с металлическим лязгом ворота. – За психом одним. Особо опасным, – мстительно надавил я на особо опасного. – Нужно его эксперту показать. – Чего, мы его в салоне повезем? – заерзал на сиденье водитель. – Не в багажнике же. – Э, надо было группу взять. Наручники там… Как же… – Да не трясись. Ну, укусит он тебя за ухо. Ничего. До смерти еще никого не загрыз. – Тебе бы шутить, Гоша. А у меня жена, дети… – Давай крути баранку. Справимся… – Ну тебе и линию дали, – покачал он головой, выруливая на Петровку и устремляясь к Садовому кольцу. Впрочем, боялся наш доблестный водитель совершенно напрасно. Когда я поднялся по лестнице и начал названивать в дверь квартиры Шлагбаума, то еще не знал, что опоздал. В местном отделении милиции лежало заявление сестры Шлагбаума об исчезновении ее горячо любимого братца… * * * Жизнь состоит из случайностей. Правда, скорее всего кто-то наверху, в небесах, подсовывает нам их, исходя из каких-то своих соображений. Нам эти соображения знать не дано. Поэтому где найдешь, где потеряешь – неизвестно. Например, кто бы мог подумать, что из истории с гостиницей «Русское поле» выйдет что-то путное. С утра я сидел за своим письменным столом, зарывшись в справки и доклады. Набрал я их немало. Пришлось связываться с ФСБ, Минюстом, Минздравом, обществом борьбы с общественно опасными сектами. Я встречался с людьми, получал у них документы, выслушивал мнения и обрывки сведений и слухов. Можно считать, что кое-какой банк данных, правда, весьма скудный, я набрал. Было видно, что Россия переживала нашествие «духовных террористов». «Белые», «желтые», «голубые» братья, мунисты, клуб любителей Богородицы, общество Святого Варфоломея дружно и с нетерпением ждут конца света, чтобы враз стало понятно, какими прозорливыми они оказались и как все остальное человечество осталось в дураках. Они по восемнадцать часов в день предаются молитвам, самобичеваниям и целованию нечищеных ботинок своих гуру. И презрительно косятся на погрязший в пороке мир, в котором остальные люди греховно трудятся в поту, греховно создают материальные ценности и зарабатывают деньги, греховно растят детей и смотрят греховные телесериалы. Основными жертвами сект являются, конечно, сами сектанты. Но иногда достается на орехи и посторонним. Встречаются смутные упоминания о черных мессах, сатанинских орденах, увлекающихся жертвоприношениями. Якобы на местах обнаружения изуродованных трупов следственно-оперативные группы находили и ножи с тремя шестерками – символом дьявола. Но конкретики маловато. Милиция с этой средой практически не работает. ФСБ в последнее время с излишним пиететом, граничащим с обычным бездействием и халатностью, относится к свободе совести. Информации в правоохранительных органах крайне мало. И, что для меня самое главное, нигде нет ни одного упоминания о секте «Чистильщиков Христовых». Я попросил наших аналитиков загнать имеющиеся данные в компьютер и попытаться найти какие-то закономерности, ниточки. Ах, эта вера в прогресс. Ничего полезного мне эта железяка не сказала. С моими психами, за всеми этими заботами я постепенно начал забывать, что такое нормальная жизнь нормального опера. И мне решили об этом напомнить. – Подъем, тревога, – сказал шеф, собрав сотрудников в своем кабинете. – Сегодня большой шмон в «Кавказской пленнице». – Опять? – Сколько можно? – А нельзя ли слинять? Галдеж поднялся, как в растревоженном улье. – Слинять? – нахмурился шеф. – Фиг вам. Приказ начальника главка – с отдела семь человек. – У меня засада. – А у меня встреча с человеком. – А у нас с Егорычем отчет срочный не сдан. Очень быстро выяснилось, что сотрудники отдела досыта наигрались в шахматы и компьютерные игры, перепились чая и как-то сразу вспыхнули трудовым энтузиазмом. У всех появились неотложные дела, которые никак нельзя сделать завтра. – Семь человек, и баста, – поднял руку шеф. – Пофамильно объявляю. Шеф зачитал список. Естественно, место для капитана Ступина в нем нашлось. «Кавказской пленницей» прозвали в народе гостиницу «Русское поле» в центре Москвы. Шмонали ее постоянно. Наверное, опять кто-то из мэрии решил гульнуть в тамошнем ресторане, не обнаружил там никого, кроме детей кавказских народов и парочки негров, был обруган по-азербайджански, а то еще и смазан по физиономии жюльеном. Нажаловалась чиновничья душа мэру. А тут еще подоспели очередные угрозы исламских террористов взорвать к чертовой бабушке реактор в Курчатовском институте и Спасскую башню. И вот в ГУВД спущено грозное указание – навести порядок в гостинице, принять меры к укреплению, изобличению, усилению – короче, обшмонать гостиницу «Русское поле» и пинком вытурить оттуда незаконно проживающих, рассажать по клеткам подозрительных типов. Ну и вообще – как получится. Это секретное мероприятие уже неделю обсуждалось в верхах, и о нем знали в ГУВД все, начиная от генералов и кончая последней собакой в служебном питомнике. Все будет как всегда. Соберется пара сотен вооруженных до зубов милиционеров, всю ночь будут вытряхивать номера, найдут двадцать граммов анаши, стреляющую авторучку и занесенную прошлогодними листьями краденую машину на автостоянке, да еще набьют морду нескольким особо наглым горцам. А наутро в министерство и мэрию полетят телеграммы и письма – грандиозные успехи в борьбе с преступностью, наведение конституционного порядка и так далее. Все будут довольны, кроме кавказцев и капитана Ступина, невыспавшегося и злого. В полдевятого вечера секретная операция началась. Сотню сотрудников МУРа, РУБОПа и других служб выстроили в шеренгу в подвальном этаже гостиницы. Шишка из МВД вещал что-то о непримиримой борьбе за законность в столице. Потом выступил руководитель гостиничного отдела милиции. Долго и нудно он объяснял, где искать наркотики и оружие. В это время обвешанные автоматами омоновцы шатались по вестибюлю, жадно пялясь на лотки с импортным пивом. Со «внезапным» и «стремительным» напором выходило явно что-то не то. Под конец нас разбили на группы из трех человек – два опера и омоновец. Каждой определили этаж и крыло. Нам достался «север», восьмой этаж. Единственное, что искупало скуку и тягостность задания, – хорошая компания. В напарники мне достался мой старый друг Донатас Магомедович Стаценко, служащий старшим опером по особо важным в РУБОПе. Вряд ли кто из посторонних людей заподозрил бы его в принадлежности к правоохранительным органам. Больше он походил на отпетого лиходея, дежурящего с кистенем на большой дороге и ждущего караван с купцами. Бородатый, здоровенный, драчливый – настоящий борец с оргпреступностью. Еще с нами был старшина из ОМОНа со своим приятелем под названием автомат Калашникова на плече. Старшина уныло плелся за нами, шаркая по гостиничным коврам десантными ботинками сорок пятого размера. – Чего мы тут делаем? – возмущался Донатас. – Тут мои бандюки в одном из номеров заложника держали. В тот же день, как наверху приняли решение о шмоне, они его отсюда перевезли на съемную хату. Какие выводы, Гоша? – Ясно какие. – Правильно. Скорость стука превышает скорость звука. Информация сливается моментально. И все порядочные бандиты давно уже отсюда снялись. Работа началась. Все это повторяется который раз. Тук-тук, кто в теремочке живет? Стоять нужно в стороне от двери – в этом случае тот, кто решит поздороваться с тобой выстрелом из пистолета, промахнется. «Здрассьте, милиция. Проверка режима проживания. Оружие, наркотики есть? Ваши документы». Потом надо аккуратненько осмотреть номер. Обшмонать вещи. Обязательно посмотреть за батареей. Не позабыть снять вентиляционную решетку. Под ванной тоже может быть тайник с ящиком гранат. Как, ничего нет? Тогда покедова. Извиняемся за беспокойство, мы вас случайно приняли за мусульманских террористов. Спите спокойно. Бандитам не открывайте. Мероприятие шло вяло. Донатасу, как всегда, хотелось подраться с преступным элементом. Омоновцу хотелось пострелять. Мне же хотелось послать все к чертовой матери и завалиться спать в свободном номере. Восемьдесят процентов номеров были наполнены гостями с Кавказа и Средней Азии. У многих из проживающих не было штампов регистрации, да и вообще они не должны были находиться в этих номерах. «Хенде хох, выходить по одному» – существовали команды на такие случаи жизни. Беспрописочников мы доставляли в «обезьянник» – так в простонародье именуется камера доставленных. Процентов десять проживающих составляли иностранные негры, иностранные арабы и прочие иностранные иностранцы. Еще десять процентов – участники всемирного (никак не меньше) конгресса по сайентологии. Уже в котором подряд номере нам попадались исключительно сайентологи. – Это что-то вроде орнитологии? – спросил я у Донатаса, когда мы вышли из очередного номера. – Близко не лежало. Сайентология – одно из самых нахальных и дурацких сектантских учений. Основатель Лафайет Рон Хаббард, сколотивший огромное состояние с помощью новой религии. Донатас тут спец. Экстрасенсы. Сайентология. Телетайпограммы инопланетного разума. Он тут как рыба в воде. Донатас – активный член московского уфологического общества и половину свободного времени тратит на поиски мест посадок НЛО и на беседы с пришибленными пустым мешком контактерами. Очередная дверь. Тук-тук. – Кому не спится, мать вашу? – донесся рык разбуженного медведя. – Милиция. – Вот и валите в свою ментовку. Не пущу. Мое право. – Как хочешь, – кивнул Донатас. Мы взяли у дежурной ключ, встали по обе стороны от двери. Донатас осторожно отпер замок. – Прошу, – пригласил он первым омоновца. Тот с гиканьем влетел в номер. – Лежать, гад!