Часть 24 из 46 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Впрочем, надо было ответить на последний вопрос адвоката, на вопрос по своей «невинности» из того же разряда, что только был задан следователем.
— А кто признается? — улыбнулся Паромов. — Тут как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь!
Засмеялись оба.
— Ну, что? Один — один? — поинтересовался сквозь смех адвокат.
— Согласен, — не стал оспаривать счет интеллектуальной разминки следователь.
Поднял трубку телефона внутренней связи и попросил оперативного дежурного доставить в кабинет подозреваемого Апыхтина.
— Сейчас приведут.
— Хорошо. Я перед допросом переговорю с ним. Хоть и не собираюсь в дальнейшем его защищать, но соблюсти закон следует. Ты как на это смотришь?
— Не возражаю, только будьте добры, побыстрее. Время поджимает.
— Что, не терпится отправить в ИВС? — усмехнулся всепонимающе адвокат. Когда-то давным-давно, после окончания юридического университета, он работал в прокуратуре и все оперские заморочки, связанные с ИВС, знал не хуже самих оперов.
— А что их тут голодными держать, — нейтрально отозвался следователь, — там хоть покормят.
— И покормят, и уложат, и подложат, — засмеялся коротким смешком адвокат, намекая на «наседку».
Следователь игру адвоката не принял. Тут открылась дверь кабинета: помощник оперативного дежурного привел Апыхтина.
— Доставлен в целости и сохранности, — молодцевато отрапортовал помощник больше для адвоката, чем для следователя. — Можно идти?
— Спасибо, пусть садится вон на тот стул, и идите.
Помощник, усадив Апыхтина на указанный следователем стул, удалился, а адвокат стал знакомится со своим клиентом.
Какими бы данными о клиенте Кулик не располагал предварительно, он никогда не игнорировал личного опроса своего клиента, пусть и временного, как в данном моменте. Обязательно выяснял, с кем тот живет, какие отношения с родителями, с супругой, если клиент был женат, какие отношения с товарищами по работе, с соседями, с потерпевшим или потерпевшими. И обязательно интересовался о материальной базе клиента. Но так исподволь, ненавязчиво, в шутливой форме, так, что не всякий клиент и понимал, для чего адвокату понадобились сведения о его материальном положении.
Кое-кто из собратьев-адвокатов подшучивал по этому поводу над Михаилом Юрьевичем, но он на такие шутки-подколки и внимания не обращал, руководствуясь все тем же подходом: дифференцированный подбор клиентов и такой же дифференцированный способ оплаты его услуг. Кто победнее — платил меньше, кто побогаче — соответственно покрывал издержки бедных клиентов.
Некоторые следователи завидовали адвокатам, что имеют приличный заработок, некоторые возмущались адвокатской «обдираловкой» клиентов. Паромов и не завидовал и не возмущался. Он радовался тому, что мягкость судебных решений, особенно по делам несовершеннолетних обвиняемых, в значительной мере компенсировал Кулик, налагая на родителей или родственников, или на самого обвиняемого — это как кому повезет — денежные расходы в виде адвокатских гонораров. В стране, где с моралью стал большой дефицит, только подстегивание рубликом и ощущалось. Остальное уже давно не действовало. Ни мораль, ни совесть, ни общественное мнение.
— Мы минуты две-три, как договаривались, побеседуем наедине, — попросил адвокат после того, как записал к себе в тетрадь данные нового клиента.
— Хорошо, — ответил Паромов и пошел из кабинета. — Только смотрите, чтобы он тут чего-нибудь не отмочил. Хоть я и спрятал в сейф все колюще-режущие предметы, но для того, кто ищет, то всегда что-нибудь да найдется…
В отделе уже был случай, когда один обвиняемый с неуравновешенной психикой, во время подобного собеседования со своим адвокатом тет-а-тет, выпрыгнул, разбив окно, из кабинета следователя с третьего этажа. Тогда все обошлось: упал по касательной на крышу автомобиля и отделался только ушибами. Повезло! Повезло обвиняемому: остался жив-здоров, повезло адвокату — отделался легким испугом, повезло и следаку — не сбежал, не скрылся главный фигурант дела, не нарушил график окончания дел и срок следствия. Замяли потихоньку. Поматерились немного: следователь на адвоката, адвокат на своего подзащитного, и оба на судьбу злодейку. На том и разошлись. А то было бы вони на всю область.
— Не волнуйся, товарищ следователь, мы дурных мыслей в голове не имеем, верно, Анатолий? — отреагировал Кулик, заверяя следователя о собственной бдительности и одновременно призывая своего клиента к благоразумию.
Клиент недоуменно промолчал.
— Надеюсь, — закрывая за собой дверь, сказал Паромов.
Когда Паромов через три минуты возвратился в свой кабинет, то увидел, что адвокат Кулик и подозреваемый Апыхтин уже успели обсудить необходимые вопросы и молча сидят на своих местах.
— Мой клиент решил пока воспользоваться статьей 51 Конституции, — прервал паузу Кулик. — Он желает еще немного подумать, прежде чем начать давать показания.
— Дело хозяйское, — ответил Паромов, скрывая досаду на такой оборот дела, так как где-то в самой глубине души рассчитывал, что после беседы с адвокатом Апыхтин пожелает дать признательные показания, и стал оформлять протокол допроса подозреваемого. — Однако я все же задам пяток вопросов. Вдруг Апыхтин да передумает играть в молчанку. А то не раз уже было, что сначала статьей 51 Конституции пользуются, а потом в суде еще жалуются, что, дескать, они хотели дать показания, но следователь, «такой сякой и нехороший», не захотел их записывать.
Старший следователь не зря обозначил эту тему. Из Промышленного райсуда уже не раз поступали нарекания в адрес следователей, что они не дают возможности подозреваемым и обвиняемым давать показания, которые последние хотели бы дать, злоупотребляя применением статьи 51 Конституции. Особенно в этом усердствовала заместитель председателя суда — Бессонова Елена Александровна — эталон судебной этики и непререкаемый авторитет.
Но на заданные вопросы был получен один и тот же ответ: «Отвечать не желаю, воспользовавшись статьей 51 Конституции РФ».
Когда протокол допроса подозреваемого Апыхтина был оформлен и подписан всеми присутствующими, следователь вызвал вновь помощника оперативного дежурного, и тот повел подозреваемого в камеру, предварительно спросив, можно ли его отправлять в ИВС.
— Можно, — ответил Паромов. — Пусть там посидит, подумает.
— Хорошо, что мое участие в данном деле на этом и заканчивается, — не скрывал своего удовлетворения принятым решением адвокат Кулик. — Что бы там о нас, адвокатах не судачили, но я не люблю защищать всяких мерзавцев даже за большие деньги. Хоть и говорят, что деньги не пахнут, но они пахнут, еще как пахнут! И я не желаю, чтобы мои деньги пахли человеческой кровью.
— А что, обещал большие деньги за свою защиту? — простодушно поинтересовался следователь.
Однако адвокат маневр следователя разгадал и хитровато улыбнулся.
Обычно такие вопросы адвокатам не задают, соблюдая этические нормы и неписаные законы приличия. Но Паромов и Кулик были знакомы сто лет, поэтому были уже не столь щепетильны в вопросах этики. К тому же, как было видно из предыдущего повествования, между ними была постоянная игра.
— Большие, не большие, но обещал… — последовал неопределенный ответ.
— Откуда у него деньги?
— Я и сам так считаю, но говорит, что знакомые позаботятся.
— Случайно, это не Олег Нехороших?
— Не знаю, я не уточнял. Ну, будь здоров! Пойду к себе. — Кулик встал, пожал следователю руку и покинул кабинет.
— Если увидишь Лунева, поторопи его, — бросил вдогонку Паромов.
— Увижу — потороплю! — отозвался уже из-за двери адвокат.
Кулик ушел, а Паромов принялся накручивать диск телефонного аппарата в поисках адвоката Лунева, одновременно с этим анализируя полученную информацию.
Ничего не было сказано, но то, что Кулик не пожелал защищать Апыхтина, даже при обещании оплаты адвокатских хлопот, говорило о многом. В том числе и о том, что адвокат убедился, что Апыхтин по уши увяз в инкриминируемом ему преступлении и раскаиваться не собирается. В противном случае, даже бесплатно, он бы стал защищать его. Раскаявшийся подозреваемый или обвиняемый всегда вызывает сочувствие. И не только у адвоката, но и у следователя, и у потерпевшего.
За те годы, в течение которых Паромову приходилось сотрудничать-соперничать со своим вечным оппонентом Куликом, он уяснил одну истину, что Кулик любил осуществлять защиту искренне раскаявшегося подследственного или подсудимого, так как это давало широченное поле действий. В ход шли и ходатайства коллектива, и ходатайства соседей, и общественный защитник, и обработка потерпевшего, да такая, что тот чуть ли сам себя виновным в инциденте не считал. И, как правило, такой способ защиты всегда имел успех. Подзащитные искренне благодарили, слава опытнейшего адвоката катилась по пятам Кулика. Недостатка в клиентах он не испытывал. На хлеб с маслом всегда хватало. Поэтому и позволял себе роскошь в выборе клиентов.
Размышления старшего следователя вскоре были прерваны появлением Лунева, шумно ворвавшегося в кабинет со своим неизменным «дипломатом», в котором порой, кроме бумаг, могла находиться и бутылочка водочки или коньяка.
— Слышал, что искал меня? Не врут? — бросив на этот раз, по-видимому, пустой дипломат на ближайший стул, даже не здороваясь и не присаживаясь, начал прямо от порога своим громогласным голосом адвокат с итальянским прозвищем.
— Не врут. Один молодой подозреваемый только тебя требует. Но сначала приличные люди все-таки здороваются, а потом уж вопросы задают. Привет!
— Привет! И извини — совсем задергали. То в один суд, то в другой. Лунев — сюда, Лунев — туда, а Лунев всего один. Так что, извини.
— Извиняю.
— Что требует, это хорошо, — возвратился Лунев к началу разговора, — значит, не забывают меня.
— Да кто же тебя забыть посмеет? Бандитов все больше и больше, — усмехнулся Паромов, — и не каждый адвокат соглашается такую мразь защищать. Только на тебя они и уповают… Да на заезжих время от времени москвичей, — подначил заводного адвоката следователь.
— Все кричат: бандиты, бандиты. А как дело доходит до судебного разбирательства, так ни 209, ни 210 статьи УК, — парировал Лунев выпад следователя. — Или скажешь — не так? — И прищурил хитро один глаз.
— Так, — развел руками следователь. — Все верно. Суд наш, хоть уже и не советский, а российский, но как был самый гуманный в мире, так и остался. Для бандитов.
— Это ты брось: суд… Суд — он и есть суд. Просто предварительное следствие, привыкшее завышать объем фактического обвинения, в целях перестраховки, на всякий случай, и лепит больше, чем следует! Что, скажешь, не так?
— Воспользуюсь статьей 51 Конституции, — отшутился Паромов, так как в словах адвоката доля истины имела место быть, следователи подстраховывались перед судом и завышали объем обвинения. — Хоть раз в жизни воспользуюсь. А то все ты, да твои клиенты и пользуетесь…
— Сплюнь через плечо и не зови лихо, — враз посерьезнел Лунев. — Честное слово, не хотел бы, чтобы ты или кто-нибудь из твоих коллег стал моим клиентом. Хоть на день. Лучше мы, по-прежнему, будем лаяться друг на друга, но по разные стороны баррикады.
Лунев, конечно, был своеобразный адвокат, и бандитов защищать не гнушался, и с многими следователями ругался до хрипоты в голосе, и ходатайства по делам на трех-четырех листах писал, но с Паромовым находился в нормальных отношениях, и тут душой не кривил, не желая видеть следователя в числе своих клиентов.
— Впрочем, достаточно о погоде. Пора и к делам приступать. Что там у нас?
— Что у вас, не знаю, но у нас имеется подозреваемый по статьям 111 и 162 УК. Некто Злобин Иван Иванович, восемнадцати лет. Ордерок на стол — станет и у вас, — пошутил Паромов.
Лунев достал из дипломата ордерскую книжку и выписал очередной ордер на осуществление защиты Злобина.
— Опять, по-видимому, подстраховка, перебор, — намекая на тяжесть статей, не удержался он от очередной колкости.
— Если честно, — отозвался Паромов, принимая выписанный адвокатом ордер, — то скорее недобор. Клиенту твоему, как пить дать, париться по 105 через тридцатую. Так что, тут полный недобор.
— Это мы еще посмотрим… Где протокол задержания?
— В деле.
— Дай-ка взглянуть.
— Без вопросов. — Паромов вынул из дела протокол задержания подозреваемого Злобина в порядке статьи 122 УПК РСФСР.
— Смотри. Твой подзащитный с ним ознакомился.