— Звоните, — кивнула та. Опер подошел к телефону и стал звонить в отдел. А Марина Юрьевна, достав из папки бланк, приступила к осмотру места происшествия. Докладывая обстановку дежурному, Фролов попросил последнего помочь с установлением адреса Крюка, личности довольно известной органам милиции, не раз подвергавшейся приводам в отдел за различные правонарушения, особенно после того, как он погорел с бизнесом. Пока дежурный и оперативник обменивались информацией, помощник дежурного, пролистав журнал о лицах, доставленных в ОМ, нашел требуемую запись и сообщил адрес дежурному, а тот, соответственно, оперу. С установлением места жительства другого возможного подозреваемого Цыбина, приходилось потерпеть до утра. Ночью адресное бюро не работало. «На начало и двух подозреваемых достаточно, — решил про себя опер. — С третьим утром разберемся. Если потребуется…» — Клыков, за мной! — позвал участкового и выскочил из квартиры. Участковый Клыков молча последовал за ним, даже не спросив у следователя, как руководителя СОГ, разрешения. Отвертелся опер от нудной работы — допроса свидетеля. Точнее, не самого допроса, а ведения записи этого допроса в бланк протокола, писанины. Как говорится, богу — богово, кесарю — кесарево, а оперу — оперово! Соответственно, следователю — всю грязную работу и писанину! Несмотря на тяжесть совершенного преступления, осмотр предполагаемого места происшествия много времени не занял. На кухне и в комнатах был порядок, так что осматривали только небольшой коридорчик, где с пола и со стен были изъяты мазки с веществом бурого цвета, похожим на кровь. Эксперт-криминалист сделал несколько снимков, ослепляя всех на мгновение фотовспышкой. — Марина Юрьевна, в квартире все заснято и все взято, а что не взято, то затоптано, — полушутя, полусерьезно докладывал он свои действия следователю. — Полный ажур. — Спасибо, — говорила следователь, не отрываясь от своих дел. — Большое спасибо. Без тебя я, как без рук… То же самое выполнили в коридоре подъезда и перед подъездом, исходя из предположения, что основные события разворачивались именно в подъезде, на площадке перед дверью квартиры. Когда Марина Юрьевна оканчивала зачитывание вслух протокола перед тем, как дать расписаться в нем понятым и остальным участникам осмотра, возвратились на дежурном автомобиле Фролов и Клыков. Фролов, уже не спрашивая повторно разрешения на пользование телефонным аппаратом, позвонил в дежурную часть и что-то быстро доложил дежурному. Потом подождал, когда Подаркова освободится, и, отозвав ее в сторонку, стал что-то тихо объяснять. — Даже так? — воскликнула Подаркова. — Будем проверять. А пока помогите мне: вдвоем с участковым Клыковым вкратце допросите понятых в качестве свидетелей, пока я буду допрашивать Мальвину Васильевну. Водитель Игорек и эксперт тем временем постерегут Крюка, чтобы не сбежал. О, кей? Примостившись, кто где смог, стали записывать показания. На этот раз оперу от писанины отвертеться не удалось. Чем быстрее будут опрошены люди, тем быстрее следственная группа покинет место происшествия, а, значит, тем быстрее все, в том числе и опер, окажутся в родных пенатах. Стимул, как говорится, налицо. Как не поторапливались, но в полчаса ели уложились. — Стоило еще кого-нибудь допросить, — посетовала Подаркова, — да уж, ладно, не будем людей ночью булгачить. И стала выписывать повестки на утро жене и сестре Нехороших Олега и супруге Лухина Михаила. — Передайте своим. Пусть завтра, точнее, сегодня, — поправилась она, — подойдут в отдел для допроса. — И вам, — обратилась она к притихшей Мальвине, — придти днем в отдел тоже не мешает. Надо будет показания поподробней записать. Может, что нового вспомните. Мало ли чего… — Я утром придти в отдел милиции не смогу: поеду в больницу к мужу. — Тогда в течение дня. Но обязательно подойдите. — Хорошо. Все были готовы к возвращению в отдел милиции. Ждали только команды следователя. — Трогаемся, — поступила команда. Нехороших Олега допрашивал Фролов. Тот пояснил, что ничего не видел, ничего не слышал, так как спал. Проснулся от крика Мальвины, которая что-то орала на мужа. — Вообще, она часто на мужа орет. Неуравновешенная особа, — по собственной инициативе информировал оперативника Олег. — Вздорная баба. Такая на что угодно способна… Как уяснил опер, Нехороших не исключал, что Мальвина сама порезала мужа. Мало того, он постоянно, хоть и в мягкой форме, заострял на этом внимание. Потом, мол, испугалась содеянного — вот и вызвала «Скорую» и милицию. — Стерва она, что хочешь отмочит! — пряча глаза, повторял тихо, чтобы другим не было слышно. И нервно тянулся за пачкой сигарет. Пальцы его руки при этом слегка дрожали. Но вспоминал, что не у себя дома и что тут не покуришь, он прятал сигареты вновь в карман спортивной куртки. «Э-э-э, брат, — увидев это, подумал опер, — мандражируешь, словно кур воровал! Наверное, впервые такого раненого видел. Кровица не водица, большинство нос воротят. Но зачем так нервничать, коли сам не виноват… Или виноват?.. — искрой блеснуло в крутой оперской голове. — Впрочем, — гася искру подозрения, внес поправку опер сам себе, — занервничаешь, когда полутруп с отрезанной головой узришь». И дальнейшему развитию мысли о необычном поведении Нехороших опер не дал. Некогда было заниматься психоанализом. Время поджимало. К тому же другие вопросы интересовали. Стал спрашивать о Цыбине и Крючкове. — Не знаю таких, — честно ответил Нехороших, теперь уже открыто глядя в лицо опера. — Не встречались. Сосед, возможно, и знал, и общался, а я нет. — Не знаешь, так не знаешь… — поморщился Фролов. — Еще Козьма Прутков говорил, что нельзя объять необъятное и все знать. И на том спасибо. Но имей в виду, что, возможно, нам еще потребуешься… — добавил для проформы, не величая по имени-отчеству — привычка всех оперов. — Так что заранее постарайся вспомнить все обстоятельства… А если что знаешь, да таишь, то пеняй тогда на себя. ОПЕР И КРЮК Фролов, выяснив у дежурного адрес Крючкова, прибыл к месту его жительства. На звонок к двери долго никто не подходил. Но настойчивость опера, не убиравшего палец с кнопки звонка, не пропала даром. И вот, матерясь, к двери подошел мужчина. — Кто? — Свои. Открывай! — Кто «свои»? — Свои, — опять повторил Фролов и стал лихорадочно вспоминать кого-нибудь из жуликов, проживающих в данном микрорайоне, чтобы представиться его кликухой. — Перец! — наконец-то вспомнил он кличку недавно освободившегося воришки среднего пошиба. — Какого черта? — упорствовал Крюк, не желая открывать дверь. — Похмелиться притаранил! — Точно? — Как в аптеке на весах… — Погоди, сейчас открою… — и завозился в замке. Крюк слышал про Перца, и это в какой-то мере послужило паролем и толчком, чтобы открыть дверь квартиры. Но волшебным словом, своеобразным «Сим-сим, отворись!» явилось, конечно же, упоминание о спиртном. Эта «отмычка» все двери открывала! Не устоял перед ней и Крюк. Когда Фролов и Клыков вошли в освещенный коридор Крюковой квартиры, то Крюк предстал пред ними во всей своей красе. С разбитыми губами, на которых запеклась корочкой кровь, в порванной и, самое главное, со следами подсохшего бурого вещества, одежде. — Не, вы не… Перец! — впялился, как баран на новые ворота, Крюк мутным взором на форменную одежду участкового. — И… и валите отсюда. Я вас не вызывал. — Это уже не важно, — спокойно ответил опер. — Слышал песню: «Вы нас не ждали, ну, а мы пришли… и нам достались тут тузы и короли»! Так вот, мы пришли, и тузы с королями у нас на руках. А участковый в тон оперу добавил: — Мы, точно, не перец, но проперчим так, что долго будешь чихать! И помнить! — Видишь, как хорошо получается, — усмехнулся опер, — тебе и одеваться не надо, уже одет. Пошли! — Никуда я не пойду. Не имеете права забирать меня из собственной квартиры, — стал трезветь и дерзить Крюк. — Я буду прокурору жаловаться. — Да ради бога, — оскалил клыки Фрол, так как передних зубов у него не было. Давно стали законной добычей стоматологов. — Сколько угодно. Только при этом не забудь сказать прокурору, за что человека угробил! Лады? — Какого человека? — продолжал артачиться Крюк, даже головой своей закрутил в знак отрицания. — Что ты, мент, несешь? На понт берешь? Никого я не гробил. Кажется, с кем-то подрался… Было дело. Подрался, но не гробил. Так-то! — Может, оно и так, а, может, и иначе, — ухмыльнулся опер, уже веря в удачу, — но трупешник на тебе висит… К отмщению взывает! Справедливости требует! И наилучшее подтверждение этому твоя разбитая харя и окровавленная одежда. Зенки свои, Крючок поганый, протри и взгляни реально на жизнь. Пошли веселей. Не заставляй меня злиться… Опер для острастки взял Крюка за шиворот и слегка встряхнул. Крюк не был хлипким, но в руках скалообразного опера враз ощутил себя котенком в лапах волкодава. И к словам его поневоле прислушался. Огляделся. Действительно его одежда была порвана и в крови. — Не трожь, я сам… — Давай, пошевеливайся! — чуть повысил голос Фролов, которому уже стала надоедать пустая перепалка с возможным убийцей. — Мне некогда тут с тобой тары-бары растабаривать, да дискуссии устраивать! Не на диспуте в институте благородных девиц. Сам не пойдешь, под мышкой понесу, но тогда пеняй на себя. Словом, пошевеливайся и не зли меня. Опергруппа ждет… Как бы ни был Крюк пьян, но до него дошло, что милиция не шутит и предъявляет ему счет по крупному. «А черт его знает, — осоловело подумал он, — может и прибил в драке кого ненароком? Башка трещит, ничего не помню». И перестал пререкаться и упираться. Сам, охая и матерясь, нашел свой паспорт и отдал его оперу. Сам пошел к выходу и замкнул квартиру. Сам, предварительно досмотренный участковым на предмет наличия колюще-режущих предметов и иной дребедени, без милицейской «помощи», забрался в задний отсек оперативной машины.