И тут он вздрогнул и затряс сильно ногой: я понял, что собачка вонзила в него свои зубки. Не давая опомниться, бодая лоб в лоб, я заорал в его пасть: — Собачка! Собачка! Собачка! А он, до этого тугой и живучий, он вдруг расслабился — точно расплылся. Я ослабил давление — он лежал подо мной кисель киселем. Вскочив, я замахнулся ногой на собачку. Если б попал, ох, и досталось бы ей! Но она отскочила, как ветром сдуло ее. — Кто ты? — спросил его я. Он не ответил. Лежал безучастно и вяло. Я понял, что больше не смогу и пальцем тронуть его. — Ну что? — сказал из последних запасов упрямства. — Видишь: это собачка! Смотри, какая породистая, какая красивая. Как больно укусила тебя! Он жалобно смотрел на меня и молчал. А мною овладело садистское чувство. Я больше не мог бить его, давить, хватать, но зацепить, подковырнуть его словом очень хотелось. И слова появлялись — я сам удивлялся: откуда? — такие они были меткие, безошибочные. Я наслаждался. — Запомни! — говорил я ему. — Друзья провожали тебя в открытое плавание, кого взял ты с собой? Ну? Отвечай! Эту собачку! Паршивую, дрянную собачку! Он дернулся, крутанул шеей, сплюнул и быстро облизал языком губы. Ух, как противен! — Ты сам пренебрег крепкой, спокойной женщиной, тебя прельстила природа! Красивое, бесполезное существо, которое разве и годится на что, так это — позабавить друзей! Что говорил я? Не знаю. Слова мои били в цель! Но тут вновь объявилась собачка свернулась калачиком вокруг шеи его — между прочим, не переставая потявкивать! — а он зарылся в тщедушное тельце лицом! Что-то мешает мне продолжать, Тяжелая капля падает на затылок, добирается через волосы до кожи. Я вздрагиваю. У меня вдруг резко, до боли сохнет в носу. Чувствуя преддверие шторма, я кричу ему: — Говори! Говори, кто ты есть! Кто эта собачка? Он бурно хохочет в ответ. Визгливо, как-то по-женски скалит серые зубы. Как так случилось — я не пойму, но это уже я лежу навзничь, и нету сил вырваться, потому что он жмет меня. Я гляжу в небо: невероятно, но тучи заволокли его, и птицы летят боязливым полетом, густыми ударами ветер их сносит, летят листья, бумага и всякий хлам. И неожиданно синим сполохом метнулась зловещая молния, бешено стеганули длинные струи, все вокруг охватило журчанием грязных ручьев. — Поднимайся! — услышал я. — Но ты меня держишь! — Немедленно поднимайся! — громом вторили тучи этим словам, вспышки молний освещали искаженное злорадством лицо, в грохоте и блеске холодного, иссиня-белого света я перестал что-либо понимать. — Пивосос! — Поток тяжелой воды ударил в лицо. Я задохнулся, чихнули мигом очнулся. Над самым ухом надрывался транзистор, с улицы через окно доносился заливистый лай, надо мной стояла жена с кувшином в руке. — Пивосос! — визгливо говорила она. — На чистом диване, в костюме, в ботинках? И галстук не снял! Неизжитый инстинкт мешает лежать, когда над тобою стоят. Но все во мне возмущается, забытая злобность охватывает меня, ах, как не хочется мне подниматься! — Сын двойки таскает из школы, в туалете бачок прохудился, и денег нет на меховое пальто, а квартиры нам не видать, потому что надо искать ходы-выходы, а не дрыхнуть! — Значит, не собираешься полы циклевать? — Блестя настороженным глазом, жена наблюдает за мной. Ослабив воротничок, который безжалостно тер, я взглянул за спину жены: на полке стояла модель непотопляемой яхты с впечатляюще алым килем — друзья подарили на свадьбу! «Непотопляемая» — с горечью прочитал я название. — Весь дом заражен тараканами! — часто и шумно дыша, жена оскалила мелкие, острые зубы. Как они ржали, друзья-прозорливцы, желая нам счастливого плавания! Где ты, моя крепкая, спокойная женщина с ногами плотными, круглыми, точно ножки буфета? — Тяф-тяф-тяф! — услыхал неожиданно я. Жена кинулась на меня, в глазах ее вспыхнула ненависть. Бросился к двери. Как по заказу — звонок! — Рыба нужна вам? — На пороге приземистая, коротконогая женщина. Ее руки были огромны, и в этих огромных руках возлежала огромная копченая рыба-вкуснятина! — Тяф-тяф-тяф! — звучал настигающий лай. — Кто ты? — воскликнул я в полубеспамятстве от остроты ситуации, от запаха рыбы, от близости женщины. И осторожно дотронулся до царственной плоти. — Пойдем! — сказала мне эта то ли рыбачка, то ли торговка. — Туда! — сказала она, — где волны — как горы, где горы — как океан! Где жизнь проста и серьезна! — и протянула свои крепкие и надежные, словно из гладкого камня, руки ко мне. Ох, этот лай! Этот бешеный вихрь под ногами! — Я не могу! — быстро откликнулся за меня кто-то. Этот кто-то, сидящий внутри меня, он вдруг высунул мой язык и, облизнув языком губы, мелко сплюнул. — Жена у меня! — сказал за меня он, и в этот момент острые зубки вонзились мне в голень. — Эта собачка? — насмешливо спросила рыбачка. — Какая собачка? Нет здесь собачек! Терпеть не могу я собачек! — резко выкрикнул тот, кто сидел во мне. Женщина хлопнула дверью. Поведя шеей, как бы вытягивая ее из слишком тесного воротника, я обернулся. Оскалив мелкие зубы, трясясь от бешенства и потявкивая, жена зыркала своими углистыми пуговками из-под обшарпанной табуретки. И имя этой собачки — Ассоль? В один этот миг все изменилось, я увидел себя — одинокого, всеми покинутого. Яхта без команды, парусов и руля, затерянная в штормовых океанских просторах! И только горели углями два злобных глаза-огня! Рука моя нащупала костяную рукоятку старинного кортика. Стальной тяжелый клинок. Большим пальцем я стянул с него за спиной ножны… Нет, он ее не прикончил. Эта возня, эти похоронные хлопоты, этот суд… Эти дети-сироты… И он не развелся. Эти, знаете, хлопоты, этот суд, эти дети… И он не повесился. Эта веревка, вы понимаете, этот крюк… эти сироты… Здравствуй, Солнце, великое Солнце! Я, ничтожная и мгновенная пылинка Твоя неотъемлемая, говорю Тебе: Здравствуй! Говорю Тебе: Устреми луч Твоей необъятной Энергии на меня, и Я — обещаю Тебе! — зеркально верну его в Тень, тем, кто ищет там, не зная Пути! Говорю Тебе: обещаю! Александр Жулин. Из цикла «Монолог человека, ранним утром трусцою бегущего к Солнцу». РЕСТОРАН «ДЕТСКИЕ ГРЕЗЫ» Записки упавшего У Коляныча папа — мыслитель. Часами размышляет о каком-нибудь дверном шпингалете. Ничего такого особенного, по справочнику — просто задвижка, состоящая из гнезда и обоймы, в которой размещен передвижной стерженек; обойма крепится к двери, гнездо размещают в дверном косяке… но! Но как заставить сей сверкающий стержень впрыгивать под скобу, если ты действуешь изнутри, в то время как шпингалет пришпандорен снаружи? Папа скрывается в ванной и то действует скрюченной проволокой, та манипулирует тонкой бечевкой — все безуспешно. — Ты согласна, что для этого требуется размышление? — раздается глухой голос из ванной. — Согласна! Согласна! Ах, со всем я согласна! — отвечает жена. — Если согласна, то отчего «ах»? — мгновенно взрывается папа. Выходит из ванной. И так безмерно устал, а тут еще это кислое, это мимоходное «ах». — Ах, согласна, что для этого требуется размышление! — просто отвечает она. — Согласна, что ты — мыслитель! — заглядывает мужу в глаза. — Ах, со всем я согласна! — такая пухлая немолодая блондинка, на мой взгляд — обыкновенная образцовая мама, по мнению папы — красавица. — Однако, мыслитель, не пора ли тебе на собрание в школу? У папы возникает желание издать какой-нибудь грохот, но, но… жена так прелестна в своем коротком цветастом халате! И он опускает в карман плоскогубцы.