Финн опускает защитные роллеты и слышит, как за спиной кто-то восхищенно присвистывает. — Кончай свистеть, — говорит он, не поворачиваясь, и, слегка согнувшись, вставляет ключ в замочную скважину. Но за спиной снова слышится свист. На сей раз более протяжный и эмоциональный. Финн встряхивает головой и широко улыбается. — Да хватит тебе прикалываться! Выпрямляется и смотрит влево. Син Дейли маячит в дверях своей мясной лавки, скрестив руки на груди. — Как раз для тебя вещица! Самое то! — восклицает он, окидывая взглядом новенький велосипед: рама — сиреневато-голубая, с красным отливом. — Купил вот в подарок ко дню рождения Уны. — Финн перекидывает ногу, устраиваясь в седле. — Самый быстрый и удобный способ доставить подарок имениннице. — Сколько же ей? — Сегодня исполняется шестнадцать. — Ничего себе! — снова восклицает Син удивленным голосом и тоже энергично трясет головой. — Давненько я не видел твою дочурку в наших краях. — Это точно! — соглашается с ним Финн. — Она здесь больше не появляется. Сказать по правде, лично ему очень не хватает этих ежедневных визитов дочери в магазинчик. Придёт и тихо-тихо так поскребётся в заднюю дверь. Дескать, папа, я пришла. Обычно Уна приходила к нему каждый день после обеда. Он открывал ей дверь, а она тем временем парковала свой велосипед у стены рядом с его велосипедом, после чего шла прямиком в торговый зал и со всего размаха швыряла на пол свой школьный ранец — и этого ему тоже не хватает сейчас! Потом наваливалась на прилавок и принималась во всех подробностях рассказывать ему, как прошёл день в школе. От нее всегда так приятно пахло яблочным шампунем, было в этом что-то детское и милое. А ведь получается, из яблочного шампуня она тоже уже выросла. Финн с ностальгией вспоминает, как они вместе возвращались после закрытия магазина домой, каждый на своём велосипеде. Но прежде Уна успевала сделать домашнее задание, устроившись в маленькой подсобке и терпеливо ожидая, пока он наведет порядок в торговом зале после закрытия, посчитает выручку и упрячет её в сейф. Увы! Все эти милые мелочи в прошлом. В последнее время дочь предпочитает проводить время после школы в компании одноклассников. Все вместе шумной ватагой они шатаются по городу. Это ведь интереснее, чем коротать время в обществе старикана-отца. Всё правильно! Так и должно быть. И, однако, ему не хватает здесь Уны, и он скучает по тем временам, когда она регулярно навещала его. — Вишь ты, как время летит, — задумчиво роняет Син. — Не успеешь оглянуться, и ухажёры в дом зачастят. — Да уж! Впереди у нас сплошное веселье! — Финн отталкивается ногой от тротуара и делает прощальный взмах рукой. — Будь здоров! Увидимся завтра! Не увидятся! Он вообще никогда больше не увидит Сина. Солнечный день, лёгкий морозец. То, что надо! Такая погода ему всегда по душе. В этом он полная противоположность Дафнии, которая обожает тепло. Стоит только выглянуть солнышку, и она тотчас же начинает паковать корзинку для пикника и тащит его на природу. А на него жара действует угнетающе, высасывает все внутренние силы, лишает энергии, руки-ноги делаются вялыми, а тело покрывается липким потом. Вот сегодняшняя погода — именно то, что ему так нравится: достаточно холодно, вон даже пар валит изо рта, но при этом ясно и солнечно. Отличный день для велосипедной прогулки. Финн легко скользит по дороге, умело лавируя между потоками транспорта, заполнившего до отказа проезжую часть. Ничего не поделаешь! Час пик! Да и велосипед явно мал ему. Но пока он лихо справляется со всеми препятствиями на своём пути: случайный пешеход, выскочивший на дорогу, бесхозный зонтик с торчащими наружу спицами, вот кто-то рассыпал прямо на дороге жареный картофель, а бумажный пакет выбросил в сточную канаву. Финн минует ряд припаркованных машин, инстинктивно фиксируя боковым зрением, есть ли там люди, чтобы — не дай бог! — не наскочить ненароком на неожиданно открывшуюся дверцу. И почему-то сразу же вспомнил, что именно при подобных обстоятельствах и произошла его первая встреча с Дафнией. Он до сих пор помнит выражение испуга на её лице, словно это не он упал, а она должна была вот-вот выпасть из кабинки своей машины. Интересно, будет ли ему прощение после утренней ссоры? Скорее всего — да. Дафния ведь не из тех женщин, которые могут надуться, а потом не разговаривать неделями. Хотя… хотя она так и не перезвонила ему в течение дня. А ведь наверняка прочитала его эсэмэску, и потом он звонил ей. Тоже ведь увидела по дисплею, что звонок от него. Наверное, заработалась и забыла перезвонить. Или просто хочет заставить его попереживать ещё немного. А что, если она сейчас колдует над приготовлением лимонного торта, его любимого? Впрочем, Уна больше любит шоколадный. Так что надеяться не на что. Должно быть, со стороны он выглядит очень комично! Крутит педали на велике, который для него слишком мал. Это всё равно что втиснуть какого-нибудь здоровяка в кабину малолитражки. Вон как коленки разъехались в разные стороны, хотя вроде бы и есть место, можно держать ноги прямее, когда нажимаешь на педали. Да и раскраска у велосипеда… Явно не для мужчин! Ну и что? Кому какое дело? Скоро он будет дома. А пока пусть кто-нибудь и посмеётся при виде столь забавного велосипедиста. Большой беды в том нет. Он на полной скорости проскакивает мимо туристического агентства и вдруг вспоминает о том сюрпризе, который собирается преподнести жене в конце месяца, и сердце быстрее бьётся в предвкушении всех тех радостных событий, которые готовит им недалёкое будущее. Наверняка к тому времени они уже успеют помириться и их размолвка окажется в прошлом. А если жена всё еще будет дуться, то от одной только новости, которую он сообщит ей, Дафния моментально забудет обо всех своих обидах. Здорово будет уехать прочь и провести вместе какое-то время, только он и она. Он уже договорился со своей матерью, и та пообещала на время переехать к ним, чтобы не оставлять Уну одну в пустом доме на те несколько дней и ночей, что они будут отсутствовать. Но до поры до времени она тоже пообещала молчать, дала клятву. Финн сворачивает с шоссе и едет прямо по лужайке. Осеняет себя крестным знамением, слегка коснувшись лба, когда проезжает мимо церкви. Минут через пять он будет дома. Явно Уна еще не вернулась из школы. Скорее всего, развлекается вместе с одноклассниками в каком-нибудь боулинге. Что ж, тем лучше! У него будет время для того, чтобы навести окончательный блеск на свой подарок. Насухо протрет велосипед тряпочкой, потом отполирует кусочком замши. Уна должна увидеть подарок во всём его великолепии. Он специально поставит велик в холле на самом видном месте, чтобы дочь прямо с порога увидела его. Может, у Дафнии завалялась где-нибудь нарядная лента, тогда они ещё украсят руль красивым бантом. Так, ради смеха… Он подъехал к магазинчику на углу улицы. На мгновение мелькает мысль остановиться и зайти, чтобы купить батончик шоколада «Восточные сладости». Жена очень любит такой. Своеобразный шаг к примирению, если в нём ещё будет нужда. Но нет! Не сейчас! И вдруг в голове всплыло — он забыл взять с собой замок-предохранитель для велосипеда. Не стоит рисковать в такое время дня и оставлять на улице новенький велосипед без страховки. В конце концов, если Дафния встретит его холодно, то что мешает ему прогуляться за шоколадкой и пешком? Но позже… Финн сворачивает за угол, на дорогу, ведущую к дому. Прямо навстречу с рёвом и грохотом мчится на всех парах мусоровоз. Из палисадника возле дома Бакли выскакивает кот. Громкий лай собаки, устремившейся вслед за котом, был последним, что он услышал. 2 апреля, пятница (год спустя) Дафния дарлинг В тот день, когда он погиб, утром, они повздорили из-за сливочного масла. Потом Дафния тысячу раз мысленно прокручивала в голове эту пустячную ссору. Кошмар какой-то! Такое ощущение, что кто-то просто забыл выключить кинопроектор в зале для просмотра и плёнка, забытая всеми, всё крутится и крутится в полной тишине. И эта её последняя реплика, дурацкая реплика: «Ну почему ты никогда ничего не помнишь?» Сейчас эти слова жгут её, словно калёное железо. Господи! Подумать только! Она ругалась с ним в тот самый день, когда он погиб. Дафния наливает себе чай из жёлтого чайника и добавляет немного молока. Потом размешивает ложечкой и, поднеся чашку ко рту, делает глоток. Ещё нет восьми. Она вскочила до того, как зазвонил будильник. Вдруг почувствовала, как мерзнут ступни, хотя на ногах толстые шерстяные носки тёмно-синего цвета. Но она по жизни мерзлячка, страшно боится холода. Скоро в доме потеплеет. Пару минут тому назад она уже включила в подсобке бойлер и сейчас вслушивается в то, как он тарахтит. «Ах, если бы это проклятое масло хоть что-то значило! Ну, забыл вечером достать масло из морозильника и забыл себе. Из-за чего было заводиться?» Именно пустячный повод для самой ссоры и угнетает её больше всего. Она ведь даже не поцеловала его в то утро, уходя на работу. Как обычно. Подойдёт, бывало, на цыпочках к нему, легко коснётся губами его губ, а потом обхватит его лицо руками и так замрёт на несколько мгновений. «Но это масло, будь оно неладно!» Из-за него она ушла в тот день без прощального поцелуя, только из-за него. А потом оказалось, что в то утро, последнее утро их супружеской жизни, она в последний раз видела перед собой лицо мужа, живого. И у нее не нашлось даже тёплого слова для него или желания проявить какую-то нежность по отношению к мужу. Куда там! Она просто схватила со стола свою красивую кожаную сумочку (настоящая винтажная вещь!), которую Финн подарил ей на Рождество, и молча вышла из кухни. Сказала ли она ему хоть «до свидания» на прощание? Не помнит! И он тоже не сделал ни малейшей попытки последовать за ней, остановить, что-то объяснить… Она даже не помнит, когда они целовались с ним в последний раз. «Эти провалы в памяти убивают. Просто убивают!» Мо проявила полнейшее безучастие к её горю. Ну, мать Финна — это отдельный разговор. Она вообще скупа на проявление каких бы то ни было человеческих чувств. Разве что когда происходит нечто такое, что не укладывается ни в какие рамки. Конечно, она тоже горевала, но уж как-то слишком формально, что ли… Могла бы найти и более тёплые слова утешения. «Прекрати немедленно хныкать! — приказывает ей свекровь строгим тоном всякий раз, когда Дафния начинает плакать, снова и снова укоряя себя за ту глупую ссору. — Ну, повздорили и повздорили! С кем не бывает? В любой семье такие ссоры случаются что ни день. Думаешь, я никогда не ругалась с Лео? Включи, наконец, мозги. Посмотри на всё случившееся трезвым взглядом! Откуда тебе было знать, что всё так обернётся? Что случится такое?» И голос свекрови в этот момент звучит беспристрастно и холодно. Ни капли теплоты или нежности. Но какой ей прок от того, что «в любой семье случаются такие ссоры» или «откуда ей было знать»? Однако… Хоть и с трудом, хоть и ценой титанических усилий, Дафния пытается как-то держать себя в руках, чтобы окончательно не погрузиться в пучину отчаяния. Щёлкнул тостер, выдавая порцию поджаренных хлебцев, и от этого щелчка что-то ёкнуло в груди. Она не хочет завтракать. Она вообще утратила всякий интерес к еде. И тем не менее каждое утро она зажаривает себе тост, а потом съедает его. Потому что по утрам все люди завтракают. Значит, и она должна! После ухода мужа из жизни всё её нынешнее существование превратилось в сплошную цепь неких действий и поступков, которые она совершает по большей части бессознательно, словно во сне. Она берет тост, перекладывает его на тарелку, достает масло. В день похорон пришло письмо на его имя. Почтальон просунул конверт в щель для корреспонденции, и он упал на коврик возле входной двери адресом вверх. Даже один вид фамилии мужа вызвал в Дафнии такую бурю чувств, что казалось, ещё немного, и сердце её разорвётся на части и она умрёт тут же, прямо в холле возле дверей. Помнится, она с трудом подняла конверт с пола и, совершенно обессилев, уселась прямо на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Обхватила озябшими руками колени и стала машинально растирать их, не обращая внимания на то, что мнёт своё траурное платье. Когда приступ слабости немного отступил, она открыла конверт и обнаружила внутри квитанцию, подтверждающую получение оплаты на счёт какой-то туристической фирмы. Дафния принялась разглядывать её, ничего не соображая, увидела их с мужем имена, пункт назначения — Рим, указанный рейс самолёта и время вылета. Но какое это имело теперь значение? Они уже никогда и никуда не полетят вместе. И тут взгляд её выхватил дату отправления: 29 апреля. И всё моментально сложилось воедино. Он готовил ей сюрприз! Подарок ко дню её рождения, который совпадал с третьей годовщиной их свадьбы. А ведь она никогда не была в Риме. «Я обязательно свожу тебя в Рим», — как-то раз пообещал он ей. И вот он, его прощальный подарок! Он сдержал-таки своё слово и выполнил обещание. Снова учащённо забилось сердце. Банка с джемом почти пуста. Она поднимается из-за стола, пересекает комнату, подходит к грифельной доске, которая висит на стене рядом с полкой со всяческими кулинарными книгами. На доске уже помечено то, что надо не забыть купить: жидкость для мытья полов, зубная паста, кофе. Мармеладный джем, — дописывает она мелом неразборчивым почерком. Словно курица лапой нацарапала… Потом снова возвращается к столу. Сверху доносится шум. Слышится негромкое шарканье ног над потолком в кухне, потом раздаётся звук раздвигаемых ночных штор, негромко хлопает дверь. Дафния загружает тостер новой порцией хлеба и нажимает на кнопку включения. Свекровь переехала к ним с Уной на следующий день после похорон Финна. Она даже не удосужилась поставить их в известность о своём намерении, позвонить, предупредить, сообщить, и всё такое. Просто утром следующего дня возникла на пороге их дома с мокрым то ли от слёз, то ли от дождя лицом. Под мышкой сумочка — явно чья-то, передаренная ей за ненадобностью, у ног видавший виды потёртый чемодан голубого цвета, тоже наверняка позаимствованный у кого-то. «Я тут подумала и решила, что поживу у вас какое-то время». Голос звучал ровно, несмотря на влажные щёки. Несмотря на то что лишь накануне в землю опустили её единственного сына, её единственного ребёнка. Дафния была слишком раздавлена собственным горем, чтобы отказать свекрови. Да у неё и слов-то не было подходящих, чтобы сказать ей «нет». А потому она молча подняла чемодан и переставила его в холл. Следом вошла свекровь. Какое-то время они обитали в доме Финна втроём: его дочь, его мать и его жена. И всех их, сошедшихся под одной крышей, объединяло лишь одно: общая утрата, общее горе, та пропасть, которая образовалась в жизни каждой из них после его трагической гибели. Спустя пять дней Мо уехала так же неожиданно и стремительно, как и появилась в их доме, без всяких объяснений или уведомлений. Однажды вечером вошла в гостиную, волоча за собой свой голубой чемодан. «Поеду домой, — объявила она с порога. — Я перезвоню вам попозже, узнаю, как вы тут справляетесь без меня». Помнится, от неожиданности Дафния даже перестала выгребать пепел из камина. Она повернулась к свекрови. В дверях застыла маленькая упрямая фигурка. Плотно замотанный вокруг шеи шарф синего цвета, чёрный стёганый жакет, из-под колёсиков чемодана выглядывали ярко-оранжевые теннисные туфли. «Вам никуда не надо ехать», — сказала она тогда. В самом деле! Какая сейчас разница, кто где живёт? Но Мо всё равно уехала. Первые недели и месяцы были самыми страшными. Каждый вечер, укладываясь в кровать, Дафния думала об одном и том же. «Как я очутилась в этом доме? Почему моя жизнь завершилась таким крахом?» Она представляла себе унылую вереницу дней впереди и каждый новый день, который станет встречать с тем же ощущением полнейшего провала и собственной никчёмности. Самой себе она напоминала воздушный шарик, который совершенно неожиданно лопнул. И всё вокруг пусто, и внутри тоже одна пустота. «Интересно, — размышляла она, — какие еще испытания приготовила жизнь в будущем?» Но время… это такая странная штуковина. Бывает, что один час тянется целую вечность, а месяц пролетает как одно мгновение. Неожиданно для себя самой она вдруг оказывалась в супермаркете. И совершенно не помнила, как она туда попала! Иногда, стоя в пробке на дороге, Дафния вообще забывала о времени. Куда и зачем она едет, подпираемая вереницей машин спереди и сзади? Понятия не имеет! А порой замирала как вкопанная на перекрёстке перед светофором и простаивала там бог знает сколько времени, погружённая в свои невесёлые мысли. И какое ей было дело до призывно мигающего зелёного света? Пусть себе мигает, сколько ему заблагорассудится. Горечь утраты близкого человека сопровождалась массой других больно ранящих душу хлопот, связанных со смертью Финна. Но все эти дела надо было решать, причём безотлагательно. Закрыть его банковский счёт, получить официальное свидетельство о его гибели, перевести на своё имя оплату всех счетов и выплат по медицинской страховке, аннулировать его заказы, членство в клубе велосипедистов, подписку на профессиональные журналы. Сгрести всё, что осталось от его прежней жизни, в одну кучу и выбросить вон за ненадобностью, словно этой жизни и не было вовсе. И каждый её очередной поход по инстанциям казался Дафнии еще одним гвоздём, который она вколачивает в крышку его гроба. Каждая новая анкета, заполняя которую она в графе «Семейное положение» писала уже не «Замужем», а «Вдова», тоже ранила её сердце и даже оскорбляла своей несправедливостью. Ведь ей так нравился статус замужней дамы! Она просто обожала быть замужем. И вот вам, пожалуйста! Она — ничто и никто, и звать её — никак! Нет, она не просила Мо помочь ей справиться со своим горем, а сама свекровь тоже не удосужилась предложить такую помощь. Правда, через какое-то время они стали видеться регулярно. Дафния возобновила прежнюю традицию, существовавшую при жизни Финна: каждые выходные Мо приезжала к ним на ужин. Но, сидя за столом, они почти не упоминали его имени. Говорили о чем угодно, только не о нём. В феврале, десять месяцев спустя после гибели мужа, Дафния наконец вскрыла конверт с письмом, присланным ей из городского муниципалитета. Внутри был чек на внушительную сумму и короткое сопроводительное письмо, напечатанное на машинке, с выражением соболезнования, и всё такое. Почему-то дежурные слова сочувствия ранили её особенно больно, словно кто-то чужой неожиданно отвесил ей звонкую пощёчину. Нет, её совершенно не тронула сумма компенсации. Она даже не обратила на неё внимания. Оскорбляла сама мысль о том, что все эти люди думают, будто деньги, количество нулей на чеке, способны облегчить её горе и ослабить её страдания. «Выражаем свои соболезнования и сожалеем, что один из наших мусоровозов сбил Вашего мужа», — прочитала она и подумала, что было бы честнее, если бы они написали так: «Ступай в магазин, купи себе новую сумочку, потом отправляйся в путешествие. И всё у тебя будет распрекрасно!» Первым её желанием было порвать чек на кусочки, вложить их в конверт и отправить обратно чиновникам. Или просто сжечь и превратить их никчёмные деньги в пепел. Но рядом ведь была Мо, непреклонная, рассудительная, начисто лишённая всяческих сантиментов. Она запретила. «Не глупи, — сказала она. — Положи деньги в банк и забудь о них. В один прекрасный день они тебе очень даже пригодятся. Или Уне». Итак, по наущению свекрови был открыт новый банковский счёт, и туда перевели всю сумму, указанную в чеке. Там они продолжали пока пылиться, не востребованные никем. Сама Дафния скорее прошлась бы по раскалённым углям, чем сняла хотя бы цент с этого счёта. Магазин по продаже велосипедов, который принадлежал Финну, после его гибели так и не возобновил своей работы. За минувший год никто из них даже близко не подошёл к магазину. Иногда Дафния мысленно представляет себе крохотный торговый зал с рядами новеньких велосипедов, выстроившихся у стены. Наверняка все они тоже покрылись толстым слоем пыли и потеряли свой первоначальный блеск. Запчасти пылятся в ящиках и коробках, на полках разложены никому больше не нужные насосы, на крючках болтаются защитные шлемы, рядом лежат предохранители, лампы подсветки, инструментарий для починки проколотых шин. Этот товар сейчас никому не нужен, и никто за ним не торопится в магазинчик Финна. И никто и никогда больше не услышит мелодичный перезвон колокольчика над дверью. Сейчас колокольчик онемел и завис в молчании. Ведь больше ему не надо оповещать хозяина о приходе очередного покупателя. Мысли о заброшенном бизнесе Финна выводят Дафнию из себя. Всякий раз, когда она думает о магазинчике мужа, у нее даже кожа покрывается пупырышками, как это бывает при соприкосновении с грубой шерстью. «С магазином надо что-то делать! Как-никак, а это — семейный бизнес, который учредил ещё его дед, Лео, более полувека тому назад» Но сейчас у неё нет ни сил, ни желания заниматься этим хлопотным делом. «Кстати, Мо тоже пока хранит молчание на сей счёт, что означает — у неё также пока нет готового решения, что нам делать с магазином». И вот снова второе апреля. Уже ровно год они прожили без Финна. Триста шестьдесят пять дней… Дафния изо всех сил старается гнать от себя страшные воспоминания о том, что случилось в этот роковой для всех них день ровно год назад. Но пока, несмотря на все её усилия, ничего не получается.