Открывается дверь в кухню. — Доброе утро! — Дафния пытается изобразить лучезарную улыбку на лице. — С днём рождения! Уна бросает на нее мимолётный взгляд. По выражению её глаз трудно понять, о чём она думает. Потом бормочет в ответ что-то нечленораздельное, отбрасывает с лица пряди волос и направляется к столику, на котором стоят чайник и тостер. У неё красивые волосы. Кудри цвета старинной бронзы густой пеленой ниспадают, рассыпаясь по плечам в живописном беспорядке. Сейчас волосы еще влажные. Видно, она только что принимала душ. — Я уже загрузила тостер, — сообщает ей Дафния, и в подтверждение её слов зарумянившийся ломтик хлеба тут же выскакивает наружу. Уна молча берёт тост и, зевая, включает чайник. Потом открывает холодильник и достаёт оттуда ореховое масло. Сегодня ей исполняется семнадцать лет. Красивая дата! Но отныне все дни рождения Уны будут омрачены печальными воспоминаниями о том, что случилось в этот день. «Неудивительно, что она так вяло отреагировала на поздравление», — думает Дафния. Вот и у неё самой все дни рождения тоже теперь будут ассоциироваться с Финном. Только если у его дочери это связано с гибелью отца, то у неё — с очередной годовщиной их свадьбы. Они с Финном поженились в день её рождения, когда Дафнии исполнилось тридцать два года. Сколько ещё таких дат ей предстоит встретить без него. Годы ведь летят, стремительно мелькают, словно те нарядные лошадки на детской карусели. Но каждый очередной год, прожитый без него, будет напоминать о том, сколь велика, сколь невосполнима её утрата. Уна кладёт себе в чашку несколько ложек растворимого кофе. А ведь пока Финн был жив, она даже не прикасалась к кофе. Зато сейчас каждый свой день начинает с этого напитка. Наверное, не в последнюю очередь потому, что именно так начинал свой день и сам Финн. Она садится за стол, и Дафния замечает подозрительную красноту её лица. И глаза припухшие. «Наверняка плакала», — понимает Дафния. Сама она успела выплакаться ещё до того, как спустилась падчерица. Инстинктивно она протягивает руку, чтобы погладить Уну по руке, но та успевает отдёрнуть свою и хватается за молочник. Рука Дафнии безвольно зависает в воздухе. Дурацкое положение! Она чувствует себя обиженной. «Впрочем, за что? Уна ведь ещё ребёнок. Разве можно на неё обижаться?» Она тычет пальцем в свёрток, который лежит возле тарелки Уны. — Это тебе небольшой подарок на память. На всякий случай я не выбрасывала чек. Вдруг ты захочешь обменять его на что-то другое… Подарок был приобретён несколько дней тому назад в бутике, что находится рядом с агентством по недвижимости, где она работает. Подарок действительно небольшой по размеру, но зато цена, проставленная на ярлыке, довольно внушительная. Впрочем, он того стоит. Главное, чтобы понравилось Уне. Хотя… хотя, скорее всего, падчерица не станет возиться с обменом. И носить будет вряд ли. Еще один молчаливый выпад против Дафнии. Уна бросает безразличный взгляд на подарок, запакованный в жёлтую оберточную бумагу. — Спасибо, — нехотя роняет она, не делая ни малейшей попытки развернуть пакет и посмотреть, что там внутри. Вместо этого она откручивает крышку на банке с маслом, опускает туда нож и извлекает кусок масла, который начинает аккуратно размазывать по тосту. До получения школьного аттестата остаётся всего ничего, год с небольшим, но пока никаких внятных заявлений на предмет того, чем она хочет заниматься в будущем. Безусловно, у девочки есть определённые артистические способности, но, судя по всему, она не собирается развивать их или тем более превращать в свою профессию. «Ты уже решила, в какой колледж будешь поступать после школы? — поинтересовалась у неё Дафния несколько месяцев тому назад. — И вообще, какие у тебя планы на будущее?» Тогда Уна лишь равнодушно пожала плечами в ответ и сказала, что она ещё ничего для себя не решила. Можно поспорить на что угодно, что решение не принято до сих пор. Что же происходит? Что за кошка пробежала между ними? Такое ощущение, что всё вернулось на круги своя, в то далёкое время, когда они впервые увидели друг друга. Финн познакомил её с дочерью спустя месяц с небольшим после их встречи. Уне тогда было двенадцать лет, и к появлению чужой женщины в жизни отца она отнеслась со всей враждебностью ребёнка. Помнится, тогда это страшно напугало Дафнию. Ведь если они с Финном собираются сойтись, а он с некоторых пор стал очень нужен и важен для неё, то как же она справится со всеми теми сложностями, которыми грозит ей постоянное общение с Уной? Хватит ли у неё сил? Терпения, наконец… Что она знает о двенадцатилетних девочках-подростках? Или о том, каково это быть матерью таких девочек? Или мачехой… Вскоре после того как Финн сделал ей предложение, Дафния поделилась своими страхами с ним. Однако он тут же отмёл их в сторону как безосновательные. «Мы долго жили с Уной вдвоём, — пояснил он свою позицию. — Только она и я. И она привыкла к тому, что нас двое, и больше никого. В этом всё дело. Со временем она поймёт, и всё образуется. Нужно просто запастись терпением. Сама увидишь. Характер у неё, конечно, сложный, но и на то есть свои причины. Ведь она потеряла мать, когда была ещё совсем маленькой. Мы даже сразу не стали ей говорить об этом. И только когда она подросла немного, мне пришлось открыть ей всю ужасную правду. Бедное дитя! Для неё это было таким потрясением!» Словом, они поженились. И всё произошло именно так, как и говорил Финн. Мало-помалу Уна впустила Дафнию в свою жизнь. И всё у них было просто замечательно. Супер! Конечно, это не были отношения матери и дочери. Но Дафния никогда и не стала бы претендовать на такую роль. Зато она старалась изо всех сил, и у неё даже кое-что получалось. К своему большому облегчению, ей не пришлось обучать падчерицу некоторым интимным подробностям повседневного бытия, которые неизбежно возникают по мере взросления девочки. Когда, после нескольких недель тяжёлых раздумий, как лучше подступиться к столь щекотливой теме, Дафния наконец решилась и завела разговор, то Уна оборвала её на полуслове, пояснив, что им уже всё рассказали в школе. Дафнии осталось лишь следить за тем, чтобы в ванной появились специальные гигиенические полотенчики для падчерицы, когда в том возникла нужда. А когда у девочки стала оформляться грудь, она отправилась вместе с Уной в магазин и помогла выбрать бюстгальтер нужного размера. Она же убедила Финна в том, что ребёнку необходимо купить мобильный телефон, как только Уна стала приставать к отцу с подобными просьбами. Конечно, никто не собирается спорить о том, что к отцу Уна была привязана гораздо сильнее, чем к ней. Но Дафнии всё же удалось подружиться с девочкой. Разве они не были самыми настоящими подружками? К тому же они обе беззаветно любили Финна, и это их тоже сближало. Словом, им было хорошо втроём. Сколько чудесного времени они провели вместе. И вот, Финна больше нет, а Уна снова спряталась в своей комнате. Закрылась там, как в неприступной крепости, и никого не хочет видеть. В самые первые дни после гибели Финна Мо буквально силком стаскивала её вниз, чтобы она хоть поела чего-нибудь. А потом Мо собрала свои вещи и уехала к себе домой. Усилием воли Дафния заставила себя поддерживать прежний распорядок дня в их доме. Каждый вечер она накрывала ужин, как это бывало и раньше. Они сидели за столом с падчерицей друг против друга и… молчали. Слишком велика была утрата, слишком трудно было поверить в то, что Финна больше нет. Горе сломило каждую из них, и обе они замкнулись в себе, не желая или не умея поделиться своими переживаниями и таким образом поддержать друг друга. И вот прошёл уже год, как с ними нет Финна, но в их отношениях с падчерицей мало что изменилось. Какое-то хрупкое равновесие восстановилось, но не более того. Обе они сейчас похожи на пациентов в приёмной врача в ожидании вызова. Какие-то пустячные разговоры ни о чём, но никакой близости и никаких откровений о личном. Дафния старалась изо всех сил и делала то, что могла. Она исправно посещала родительские собрания, каждую пятницу выдавала Уне деньги на карманные расходы, кормила и одевала этого ребёнка, волей судьбы оказавшегося всецело на её попечении. Да что там ребёнка! Уна уже почти взрослая женщина. Но под внешне безукоризненно вежливым общением друг с другом скрывается вся голая и неприглядная правда, и обе они хорошо знают это. Они не выбирали друг друга по жизни. Вот в чем беда! Их связывал только Финн, только он один. А сейчас его больше нет. И хотя в глубине своего сердца Дафния чувствовала искреннюю привязанность к Уне (А как же иначе? Ведь её так любил Финн!), открыто демонстрировать свою любовь к девочке она не решалась. Кто знает, как отреагирует на подобные проявления чувств её норовистая падчерица? На сегодня жизнь Уны остаётся для неё закрытой книгой. После гибели Финна прежние друзья девочки — Эмма, Дженнифер, Кьяра, которые раньше бывали у них в доме что ни день, — перестали появляться вовсе. Сама Уна регулярно наведывается к подружкам. Хотя бы раз в неделю обязательно обедает у кого-нибудь из них, но на все предложения Дафнии пригласить девочек к себе на воскресный обед или ужин отвечает категорическим отказом. Никаких внешних проявлений того, что у неё завёлся парень, тоже нет. Но это вовсе не значит, что у Уны никого нет по мужской части. «Нет! Всё же нам надо сесть и поговорить по душам! Давно пора. Надо излить друг другу все свои горести, разрушить ту стену непонимания и отчуждения, которая выросла между нами за минувший год. Легко сказать! Да только как это сделать?» Дафния даже понятия не имела, с какой стороны подступиться к девочке. Вдруг её благой порыв будет воспринят в штыки? И она снова — в который уже раз? — почувствует себя обиженной и униженной. А потому всё пока в их отношениях остаётся на прежнем уровне, и Дафния всё ещё не рискует переступать ту грань, за которой уже не будет чувствовать себя в полной безопасности. — Как настроение? Всё в порядке? Она обязана спросить об этом. Ведь Уна плакала у себя в комнате. И потом, сегодня — день её рождения. — Всё нормально. В комнате зависает хрупкая тишина, нарушаемая лишь приглушённым тиканьем часов над раковиной. Слышно даже, как Уна медленно жуёт свой бутерброд и проглатывает очередной кусок. — Сегодня у тебя тяжёлый день, — с трудом выдавливает из себя Дафния. — Постарайся продержаться. Что-то неуловимое — тревога, испуг, сомнение? — проскальзывает на лице Уны. — Со мной всё будет в порядке! — роняет она коротко и рывком поднимается из-за стола, словно хочет отшвырнуть Дафнию прочь, чтобы та не путалась у неё под ногами. — Ты же ведь ещё не допила свой кофе! Чашка полна на три четверти, на тарелке лежит добрая половина тоста. — Я не голодна. — Ты забыла подарок. Уна молча сгребает пакет со стола. «Что ж, хорошо, что хоть взяла». Слышится быстрый звук шагов по лестнице. На прямом ходу громко стучат школьные форменные туфли без каблука. Дафния тоже встаёт и начинает убирать посуду со стола. На часах — двадцать пять девятого. Пора ехать. Они никогда не затрагивают эту тему. Никаких комментариев! И так каждое утро. Ибо каждое утро они проезжают мимо того самого места, где оборвалась жизнь Финна. В каких-то пятидесяти ярдах от дома, всего лишь за несколько секунд до встречи с ней. Какая нелепая смерть! Но, как говорится, дальнейшее — молчание. Вот и сегодня ни Дафния, ни Уна не проронили ни слова, минуя роковое место. И тем не менее каждое утро Дафния сжимается от ужаса, проезжая мимо. Всякий раз, когда они подъезжают к дому Бакли (Да! Вот здесь! Оно, то самое место!), память её снова и снова возвращается в тот страшный день. Образы сменяются в голове с калейдоскопической быстротой, мелькают, словно карты в руках опытного фокусника, демонстрирующего свое искусство перед зачарованным зрителем. Вот она открывает парадную дверь и видит на пороге Энни и Хью Моулони. У обоих совершенно раздавленный вид. Она ещё в кухонном фартуке, радостно улыбается, но улыбка тотчас же сбегает с её лица, как только Хью начинает говорить… Искорёженные велосипедные колёса, сломанный руль, вывернутая наружу велосипедная рама какого-то непривычного цвета — лаванды. Весь этот металлолом свален в кучу возле стены дома Бакли. Чуть поодаль валяются помятые крылья… Прямо на дорожке, ведущей к дому, сидит водитель мусоровоза, низко опустив голову, отчётливо видна его лысая макушка. Он нервно вертит в руках красную чашку с чаем, расплёскивая содержимое в разные стороны… То там, то здесь вдоль дороги замерли группки соседей. Её замечают, люди начинают толкать друг друга локтями, все головы поворачиваются в её сторону. Кто-то не выдерживает и громко всхлипывает… Тело Финна закрыто серым одеялом, из-под которого наружу выглядывает его коричневый ботинок. Она рывком сдёргивает одеяло: невидящие глаза полуоткрыты, ярко-алая кровавая дорожка стелется по земле от того места, откуда его поднимали на носилки… Почерневшее от горя лицо Мо в морге. Финн лежит на холодном каменном столе. А они беззвучно застыли с двух сторон. У Мо дёргается нижняя губа и чуть слышно стучит челюсть. Но больше никаких проявлений отчаяния. Работник морга молча снимает простыню с тела, чтобы она могла взглянуть на мёртвое лицо сына… — Спасибо за подарок. — Что? — Дафния непонимающе смотрит на Уну, всё ещё погружённая в свои мысли. — Мне понравился топик. Очень миленький. — Правда? Я там на всякий случай оставила чек. Вдруг ты захочешь… — Нет, он мне нравится! Я точно оставлю его себе. — А по размеру? Я не вполне была уверена… — Всё отлично, размер мой! — Тогда хорошо! Я очень рада, что он тебе понравился. Она включает сигнал поворота. «Хватит! — приказывает она себе. — Больше никаких невесёлых мыслей!» Она уже устала от собственных горестей. Когда же в её жизни забрезжит хоть какой-то лучик света? Может, уже пора гнать прочь собственную грусть? Они поворачивают за угол, объезжая магазин, в котором продаются любимые шоколадные батончики Мо с ореховой начинкой. — Я говорила тебе, что пригласила сегодня Мо на ужин? Она ведь ни за что не захочет пропустить твой день рождения. — Да, ты говорила! Вполне возможно, Мо с радостью постаралась бы забыть о дне рождения Уны и не стала бы возражать, если бы её и обошли приглашением. Но ничего! Они обе наклеят себе на лица весёлые улыбки — всё ради именинницы! — и будут стараться изо всех сил, чтобы этот ужасный день стал менее ужасным. Даже если девочке не хочется ничего отмечать, а ей наверняка не хочется, всё равно! Есть весомый повод для торжества: семнадцать лет. Такую дату надо отметить, по-любому! — Что делаешь после уроков? Какие планы? — Да ещё сама не знаю… — Пожалуйста, постарайся не задерживаться, ладно? Я пригласила Мо к восьми. — О’кей! Мысли Дафнии перескакивают на шоколадный торт: она заказала его в новой кондитерской, которая открылась всего лишь несколько месяцев тому назад. Всякий раз, проезжая мимо, Дафния отмечала, что внутри полно народу. Хороший знак! Значит, с качеством выпечки у них всё в порядке. Она позвонила в кондитерскую в понедельник и заказала большущий шоколадный торт с надписью (золотистые буковки на фоне разноцветной сахарной глазури): «С днём рождения, Уна!» Год тому назад она как раз занималась приготовлением шоколадного торта ко дню рождения Уны, когда в дверь позвонили и на пороге возникли Энни и Хью. Она хорошо помнит, что, когда они наконец уже ближе к полуночи вернулись домой от Мо, на кухонном столе всё еще стояла миска с недоделанным тестом. Рядом валялись скорлупки от яиц, крошки шоколада, разорванный пакет из-под масла, а пол и всё вокруг было покрыто тонким слоем муки и порошка какао. Помнится, она тогда просто плюхнулась на стул среди этого хаоса и застыла в полнейшем оцепенении, всё ещё не в силах осознать масштаб произошедшего. А отец и Джордж принялись наводить порядок, как умели. Они даже о чём-то переговаривались друг с другом, но вот только о чём? Слов их она не помнила. Но они говорили, это точно! Роняли слова, словно пытались с их помощью безуспешно достучаться до неё и до Уны и хоть как-то облегчить их горе. Впрочем, Уна почти сразу же пошла наверх и заперлась у себя. Цена за торт, которую ей озвучили в новой кондитерской, была просто астрономической, но она заплатила, не торгуясь, благодарная им уже хотя бы за то, что они в этом году сделают за неё ту работу, которую сама она никак не смогла бы осилить. Торт она заберёт на обратном пути домой. Они подъехали к школе. Дафния поворачивается к Уне и извлекает из кармана бумажку в десять евро. — Вот. Это тебе. На случай, если вы решите после школы заглянуть куда-нибудь. Уна молча смотрит на деньги.