«А не попытаться ли мне добраться до Онионтауна и О’Пэтченов?» – подумал Хьюстон. Но до Онионтауна было не меньше двадцати миль, а Эд О’Пэтчен вполне мог при встрече пристрелить его – без малейшего колебания. У Хьюстона сохранились бумажник, банковские карточки и, наверное, немного наличности. Но все это принадлежало другой жизни – жизни порушенной и перечеркнутой. А жить дальше ему уже не хотелось. И Хьюстон хорошо это понимал. Но прежде чем прервать свою жизнь, он должен был сделать одну вещь… Хьюстон подумал о коллегах, с которыми работал, и о студентах, которых учил. Может ли он положиться на кого-либо из них и попросить о помощи? Едва ли… Они уверяли его в своей любви и восхищались им. Но это было вчера или днем раньше. Это было в том, закончившемся сне. Неужели ему некому довериться? Да, есть, конечно, Нейтан. Но не стоит вовлекать его во все это. Пусть живет своей жизнью. Ему и собственных трудностей хватает. Остается только Аннабел. Только Аннабел сможет понять его. Только Аннабел он сможет все рассказать. Возможно, она не захочет ему помочь. А вдруг захочет? Она стольким ему обязана! Он помогал ей всегда, когда она нуждалась в помощи. И не с легким сердцем, а с печалью в обоих их сердцах. И он верил, что она тоже захочет ему помочь. То, что случилось с ним, было ужасно. Ужасней некуда. Но он должен попробовать встретиться с Аннабел. Но как с ней связаться не на работе, Хьюстон не знал. И Аннабел не работала по вечерам во вторник, пятницу и субботу, не считая выходных. Сколько дней осталось до вторника? Некоторые вещи Хьюстон представлял себе очень четко. Другие воспринимал так, словно смотрелся в осколки разбитого зеркала. Эта куртка, к примеру. Ее происхождение было ему неясно. Откуда она взялась? «Какой сегодня день?» – снова задался вопросом беглец. И мысленно вернулся назад, в поздний субботний вечер. Ему это стоило немалых трудов, но еще труднее оказалось войти в дом. Он не захотел этого делать в своих воспоминаниях. И теперь блуждал по окрестным улицам… человек с ножом в руке. Большим, отвратительным ножом, которым он рассекал темноту, а потом туман и который тянул его вниз своей тяжестью. Хьюстон вспомнил, как нож вонзился в водную гладь, распорол ее почти без брызг, уверенно устремился ко дну и исчез в темноте. «Нет, подожди, – сказал себе Хьюстон. – Разве это было не на следующий день? Да. Да! Воскресную ночь я провел в пещере. Как я в нее попал? Я не знаю. По-видимому, я долго шел. Весь день. И потом нашел эту пещеру, нарезал веток и заполз внутрь. Значит, нож был тогда при мне. А куртка? Я не помню, откуда она взялась, но нож у меня точно был. Я хотел порезать им себя, – это я помню. Я хотел вскрыть им вены на запястьях и наполнить пещеру кровью. И я почти сделал это, разве нет? Или это мне только приснилось? Нет, я почти сделал это. Я приложил нож к запястью. Я хотел сделать это. Боже, как я хотел сделать это! А затем наступило утро… понедельника. Да, понедельника. Я вышел к дороге. Я собирался поймать машину и вернуться домой. Я хотел все вернуть назад. Но никто не хотел останавливаться, видя в моей руке нож. И я выбросил его в воду. Я стоял и смотрел, как он падает вниз. Я ненавидел его, но не хотел расставаться с ним. Почему мне было так тяжело расстаться с этим проклятым ножом? Это было в понедельник, так? Или все же в воскресенье?» Хьюстон поежился. «А что ты сделал потом? А потом ты вспомнил, что не можешь вернуться домой. Там не было ничего и… никого. И ты снова пошел. Ты пошел к болоту. Прошел вниз по течению ручья. И вышел к дороге и водоотводной канаве. Ты больше не мог идти и поэтому залез в водосливную трубу. А дальше? Что было дальше? Ты нашел куртку. Ты был в нее одет. Ты обнаружил эту куртку, когда понял, что одет в нее. А затем ты проспал всю ночь. Нет, – вспомнил Хьюстон. – Сначала я увидел свои посиневшие ноги. Я держал их в руках, как куски замороженного мяса. И какое-то время я их растирал. А потом мне стало все равно, и я заснул. Когда я проснулся, было темно. Темно везде, и я весь дрожал. Я подумал, что нахожусь под водой, и попытался всплыть на поверхность, но ударился головой о трубу и снова заснул. Отключился… еще на какое-то время я отключился. А сейчас опять светло. Опять утро. Значит, сейчас – утро вторника». Хьюстон посмотрел на свои ноги без ботинок. Дотронулся рукой до каждой ступни. Носки уже не были мокрыми, а ступни на ощупь не были ледяными. Он где-то потерял большую часть дня. Может быть, этот день в водосливной трубе унесла струя воды под его ногами? Интересно, куда текла эта вода? Хьюстон некоторое время смотрел на эту струю – и видел себя, уносящегося куда-то вместе с ней. А затем он пришел в себя. «Сегодня вторник, – повторил он себе. – „Ремесло сочинительства“. Но урока сегодня, скорее всего, не было. Ведь меня там не было. Значит, и урока быть не могло, если только меня не подменил Дентон. А кого еще они могли попросить? Не Конеску же, в самом деле. Дворник и то лучше его». «Это не важно! – сказала Хьюстону его вторая половинка. – Тебе нужно поговорить с Аннабел». Но Аннабел он мог увидеть в четверг. Он знал, где ее найти в четверг. А сегодня был только вторник. «Значит, надо подождать, – принял решение Хьюстон. – Надо оставаться живым и ждать». Еще два ужасных, невыносимых дня. Он снова скрючился, обхватил руками колени, затрясся в рыданиях и громко пробормотал: – Еще целых два дня, два гребаных, чертовых дня. Глава 12 Стоя под полосой флуоресцентного света посередине хранилища вещдоков, Демарко изучал нож в прозрачном полиэтиленовом пакете. Скошенное лезвие длиной восемь дюймов, полный хвостовик, к которому тремя заклепками прикреплены накладки рукояти, сделанной из блестящего черного композитного материала. – Привлекательный образчик искусной работы, – сказал наконец сержант. – Этот образчик называется поварским ножом, – подал голос Морган. – И все жертвы были убиты им? – уточнил Демарко. – Эксперты заверили, что характер повреждений у всех четырех жертв соответствует параметрам этого ножа. Прищурившись, Демарко попытался прочитать надпись на лезвии, но так ничего и не разобрал. – Чертовы флуоресцентные лампы, – пробурчал он. – «Вюстхоф, сделан в Золингене, Германия», – подсказал Морган. – И это точно нож Хьюстонов? – В подставке для ножей одно отделение пустовало. Как раз для такого ножа. – А остальные ножи в ней были той же фирмы? – Все двадцать пять. – Двадцать пять? Похоже, кто-то из них был помешан на ножах. – Это профессиональный, высококачественный набор. Стоимостью около штуки баксов. – Ты это серьезно? – Мы нашли в ящике стола квитанцию с гарантиями производителя. Оплата была произведена с карточки Клэр 12 декабря прошлого года. Так что набор, вероятно, принадлежал ей. – Если только она не купила его для Хьюстона в подарок к Рождеству. Морган указал на зубчатую кромку лезвия: – Эти выемки предназначены для уменьшения прилипания пищи к ножу. В стиле «сантоку». – Полагаю, ты знаешь, что это значит. – Три вида использования: нарезание тонкими ломтиками, нарезание кубиками и мелкая рубка. – Боже ж ты мой! – воскликнул Демарко. – К гарантийному талону прилагалось описание. Там обо всем и говорилось. – А там ничего не говорилось о том, зачем он это сделал? Демарко поднес нож к свету и покрутил его. В двух выемках, ближе к больстеру, виднелись крошечные, похожие на ржавчину пятнышки. – Бьюсь об заклад, это не ржавчина, – буркнул Демарко. – Это кровь малыша. – Других следов нет? – Ничего, что можно было бы идентифицировать. – Удивительно, что на ноже вообще остались какие-то следы. Как долго он пробыл в воде? – Около тридцати восьми часов. – Достаточно для того, чтобы все отпечатки на рукояти смылись. – К сожалению, да. – Значит, мы не можем утверждать со всей уверенностью, что им орудовал определенный человек. – Но мы знаем, что это орудие убийства. – Ура-ура! – Демарко вернул нож патрульному Моргану. – Что-нибудь еще? – Эксперты подготовили отчет о постельном белье. Я оставил копию на вашем столе. – Перескажи мне его вкратце.