– Это был ребенок Кэмерона Янга? – Да. Я разговаривал об этом с Викторией, и она подтвердила. – То есть версия была, что она убила Кэмерона Янга потому, что он не захотел ребенка от нее, но сделал ребенка своей жене? – Частично да. Ревность была большой частью косвенных доказательств обвинения. Кэмерон Янг обещал любовнице, что бросит жену, но так и не сделал этого. А затем сделал жене ребенка. Но есть еще один довод. Те же истребованные медицинские записи показали, что во время аборта у Виктории были осложнения, из-за которых она не могла иметь детей в будущем. – Боже, – сказала Эйвери. – Серьезный аргумент для любых присяжных. – Как я сказал, косвенные доказательства были крепкими. – Дело кажется таким непреодолимым. Почему вы взялись за него? – Как я сказал, у меня есть недостаток. Чем сложнее дело, тем более соблазнительно оно для меня. Но есть кое-что еще, что вам нужно знать о расследовании дела Кэмерона Янга и окружном прокуроре, стоявшей за ним. – Мэгги Гринвальд? – Да. Много лет назад ее лишили лицензии. – Почему? – Мэгги Гринвальд была своего рода кровожадной до быстрых раскрытий убийств и добавления их в качестве отметок на ремне. Боюсь, это распространенный синдром среди обвинителей. Они как акулы, которые не могут остановиться, учуяв в воде запах крови. Через несколько лет после того, как дело Кэмерона Янга растаяло как дым, сотрудники ее офиса начали жаловаться на то, что она срезает углы, чтобы быстрее закрывать дела. – Какие углы? – Давайте скажем, что Мэгги Гринвальд подгоняла квадратные улики под круглые дыры. После того как она покинула офис окружного прокурора и начала кампанию за пост губернатора, аноним заявил об одном конкретном деле и началось расследование. Выяснилось, что она скрыла улику, которая могла оправдать обвиняемого. В судебной системе ничего не происходит быстро, но, когда появилась новая, связанная с ДНК улика, она доказала, что обвиняемый был невиновен. Обвинительный приговор отменили. В следующие месяцы отменили еще два ее дела. – Из-за новых улик? – Не новых, а скрытых. – Она скрывала улики? – Пыталась. Но аноним много знал о действиях Мэгги Гринвальд. Ходили слухи, что ее сдал помощник окружного прокурора и, вероятно, только чтобы спасти собственную задницу, пообещав правду в обмен на иммунитет. В наших краях есть поговорка: если хочешь, чтобы все твои тайны выплыли наружу, выстави свою кандидатуру на выборы. Во всяком случае, я подумал, что стоит упомянуть, что карьера Мэгги Гринвальд покатилась вниз. Я слышал все эти слухи о том, что Мэгги срезает углы и склонна манипулировать уликами. Так что, когда вы спрашиваете, почему я взялся за дело Виктории Форд, когда оно выглядело таким безнадежным, это потому, что Мэгги была окружным прокурором, а мне не терпелось заполучить улики и увидеть их своими глазами. Дело против Виктории Форд было очень крепким на первый взгляд, но мне не выпала возможность изучить или опротестовать улики. Будь у меня такая возможность, все могло бы сложиться иначе. Эйвери записала про Мэгги Гринвальд и помедлила, прежде чем задать следующий вопрос. – Вы можете рассказать мне про утро одиннадцатого сентября? Что произошло с Викторией в тот день? От ее сестры я узнала, что тем утром Виктория совершила серию телефонных звонков после удара по северной башне. Вы можете пролить свет на то, что происходило с вами и Викторией в тот день? Манчестер кивнул. Эйвери видела, что его память преодолевает десятилетия, дотягиваясь сквозь года до подробностей, которые, может статься, он пытался забыть. – Тем утром Виктория приехала около половины девятого. По понятным причинам у меня не осталось записей о встрече. Но за эти годы я много раз пересказывал свои воспоминания для других документальных фильмов, рассказывающих истории выживших, которые выбрались из башен до их обрушения. Так что я знал, что в восемь тридцать утра у меня встреча с клиенткой. Этой клиенткой была Виктория Форд. Мы рассмотрели дело против нее и обсудили участие Большого жюри, которое собиралось на неделе. Мы разговаривали о том, как ей собрать деньги, которые ей понадобятся. Мы разговаривали минут двадцать, когда первый самолет врезался в башню. – Где располагался ваш офис? – На восьмидесятом этаже северной башни. Виктория сидела перед моим столом, когда произошел огромный взрыв. Лучше всего это можно описать как взрывную волну. Здание качалось и гремело. Оно действительно накренилось в сторону, и на мгновение мне показалось, что башня рухнет. Все ломалось и билось. Картины попадали со стен, предметы со стола застучали по полу, потолочная плитка обвалилась, и включилась система пожаротушения над головой. Флуоресцентные лампы погасли, и включилось аварийное освещение. Я помню внезапную темноту снаружи. Яркое солнечное утро превратилось в полночь. И, конечно, запах. Я не мог его определить, но он был повсюду, это до меня дошло только вечером, когда я благополучно добрался домой. Тогда-то, пока я снова и снова смотрел новостные репортажи, я понял, что учуял запах авиационного топлива. Эйвери ждала, не хотела давить слишком сильно. – Забавно, как возвращаются воспоминания, – наконец продолжил Манчестер. – Я помню, как подошел к окну и выглянул, когда черный дым рассеялся. Помню бумаги, летящие по воздуху, словно конфетти, помню, как посмотрел вниз на улицу и увидел обычную для Нижнего Манхэттена толпу, но заметил что-то странное. Только позже я догадался, что это было. Толпа, машины, автобусы и такси – они не двигались. Все снаружи здания остановилось, как будто сам Господь Бог направил пульт управления на Нью-Йорк и нажал на паузу. Потом помню медленно стекающую по окну прозрачную слизь. Она была похожа на гель, густая и жидкая. И снова в тот момент я понятия не имел, что вижу. Только позже вечером я понял, что это было авиатопливо, растекавшееся снаружи здания. Эйвери молчала. По телу пробежал мороз при мысли о том, через что прошел этот человек. – Как бы то ни было, – продолжил он, – после первого взрыва я убедился, что все мои работники и партнеры в порядке, и затем мы начали эвакуироваться. Было рано. Некоторые из партнеров не приходили раньше девяти, так что в офисе нас было немного. Мы все знали, что в случае пожара пользоваться лифтами нельзя, поэтому пошли к лестнице и начали спускаться. Эйвери свела брови. – Вы спускались вниз? – Да. Восемьдесят лестничных пролетов были трудной задачей, и мы не знали, в какой части здания горит, так что мы молились о том, чтобы пройти этажи под нами. – Вы спускались вниз? – повторила Эйвери, на этот раз почти про себя. – А Виктория была с вами? Манчестер покачал головой. – Знаете, мне стыдно признавать, что я проследил за своими людьми – своими работниками и партнерами – и мы все быстро пересчитались по головам перед выходом на лестницу. – Он покачал головой и на секунду закрыл глаза. – Я не помню, чтобы видел Викторию Форд после того, как начался хаос. Я… забыл про нее. Скорбь в его голосе была почти осязаема. Эйвери предположила, что это чувство вины выжившего, обусловленное тем, что тебе удалось обмануть смерть во время происшествия, забравшего так много жизней. – Я слушала запись сообщения, которое Виктория оставила на автоответчике сестры. На ней она сказала, что находится с группой людей, которые решили пойти вверх по лестнице, не вниз. На крышу, где, как они считали, их могут спасти. Вы это помните? Манчестер кивнул. – Да. На нашем этаже было, наверное, сто человек, и мы все оказались в коридоре и на лестнице в одно время. Не было главных, и все было сумбурно. Было много криков растерянности и ложной информации, как вы можете представить. Теперь, через двадцать лет, мне трудно различить, что я знал в те мгновения, а что узнал потом. Все это словно смешивается и формирует собственную реальность. Но совершенно точно в тот момент никто из нас не знал, что в здание врезался самолет. Мы думали, что это просто какой-то взрыв. Новость о том, что в здание врезался самолет, начала распространяться только после того, как люди стали звонить домой. В том хаосе никто не знал, чему верить или кого слушать относительно стратегии того, как выбираться из здания. Как только народ начал организованно спускаться по лестнице, это было как вакуум и почти все последовали. Мы прошли двадцать этажей или около того, когда наткнулись на затор. Долгое время почти не двигались. Всего шаг в минуту или около того. Потом мы услышали второй взрыв, позже я узнал, что это второй самолет врезался в южную башню. Когда это произошло, люди запаниковали. Пошли разговоры о том, что лестница под нами заблокирована, и некоторые отделились. Кто-то пошел обратно наверх, кто-то – к другой лестнице с другой стороны здания. – Что сделали вы? – Я остался. Я не ушел с первой лестницы. Постепенно бутылочное горлышко рассосалось, и мы снова пошли. – Сколько времени вы выбирались? Манчестер покачал головой. – Не уверен. Не помню, чтобы смотрел на часы тем утром, но полагаю, от сорока минут до часа. Знаю, что десяти часов еще не было. И задокументировано, что первый самолет врезался в восемь сорок шесть. Выйдя на улицу, я осмотрел апокалиптический вид и пошел прочь от центра. Метро не работало, поэтому я пошел пешком. Я дошел до парка Вашингтон-сквер, когда рухнула южная башня. – Значит, после первого удара вы больше никогда не видели Викторию Форд? – Я видел лица. Я разговаривал с людьми, но не помню, что мы обсуждали или кто они были. После того, как я проверил своих коллег, я едва помню их присутствие. Виктория могла идти на одного или двух человек впереди меня, но я не помню. Помню только, как люди бредут вниз по лестнице. – Когда вы узнали про Викторию? – Не сразу. Моя адвокатская практика пропала: все клиенты, все дела, все компьютеры. Я не слышал о Виктории Форд несколько недель. Столько времени понадобилось, чтобы спасти практику. Но Виктория была новой клиенткой. Я не начал процесс ее защиты. Она не заплатила мне гонорар. Меня ждали более срочные клиенты и подготовка к судебным заседаниям, как только осела пыль одиннадцатого сентября. Прошло какое-то время, прежде чем я услышал, что Виктория погибла. Эйвери кивнула: – Хорошо, я не хочу занимать слишком много вашего времени. Большое спасибо, что рассказали, я уверена, тяжелые воспоминания. – Конечно. – Вы не возражаете, если я позвоню вам в другое время, может попозже летом, если запущу эту историю и начну официальные интервью? К тому времени у меня будет возможность посмотреть на все улики против Виктории, и я с удовольствием послушала бы ваше мнение о них и какую защиту вы могли бы построить, будь у вас такая возможность. – С удовольствием. Через несколько мгновений Эйвери была на улице. Она посмотрела в сторону, где когда-то стояли башни-близнецы. Она никак не могла избавиться от мысли, которая продолжала всплывать в голове. Роман Манчестер и все остальные из его офиса пошли к лестнице и спустились вниз. Виктория Форд поднялась наверх. Если бы она просто последовала за толпой, сложилось бы все по-другому? Глава 29 Манхэттен, Нью-Йорк пятница 2 июля 2021 г. В список контактов, который составила Эмма, входила и лучшая подруга Виктории, Натали Рэтклифф. Эйвери не обратила внимание на имя, пока не вернулась в свой номер, а потом прочитала дважды. Натали Рэтклифф была одной из самых популярных авторов в стране. Ее книги продавались в каждом книжном магазине, аптеке и киоске в торговых центрах. По всему миру было продано больше ста миллионов экземпляров ее романов, поэтому связаться с ней было не так просто, как позвонить. Поиски Эйвери показали, что издатель Натали Рэдклифф – дочерняя структура «Эйч-Эй-Пи Медиа», так что она задействовала свои контакты, чтобы выйти на связь и назначить встречу. Натали Рэтклифф жила в манхэттенской высотке, выходящей окнами на Центральный парк, в том самом комплексе зданий, которые составляли скандальные пентхаусы в «Ряду миллиардеров»[2], где выросла Эйвери. Когда-то медик в отделении неотложной помощи, работавшая двенадцатичасовыми сменами, сегодня Натали Рэтклифф далеко ушла от своих ночей в больнице. Теперь она писала романы – женские детективы, которые ругали критики, но поглощали обожающие поклонники. За пятнадцать лет женщина написала пятнадцать романов, и каждый стал бестселлером. Лучшая подруга Виктории Форд и соседка по комнате в колледже, Натали Рэтклифф находилась в первых строчках списка людей, с которыми Эйвери было интересно пообщаться. После своего визита к Роману Манчестеру предыдущим днем Эйвери заглянула в книжный и выбрала парочку романов Натали Рэтклифф. Она обнаружила две полки с книгами женщины и вернулась в отель с целой сумкой романов в мягких обложках. Несмотря на то, что она гонялась за историей и у нее было много работы, Эйвери засосал один из романов Натали. Главная героиня – пухленькая частный детектив по имени Пег Перуджо – расследовала темные делишки привлекательного врача неотложного отделения, в процессе выяснив, что хороший секс важнее, чем махинации с «Медикэр»[3]. История была глупой и дилетантской, но она не давала Эйвери спать до двух ночи, пока та не заставила себя закрыть книгу и немного поспать. Утром Эйвери быстро пошарилась по Интернету и узнала, что Натали Рэтклифф делит свое время между Нью-Йорком и Северной Каролиной. Каждый год она балует себя роскошным месячным отпуском на греческих островах, чтобы завершить новую книгу. Она замужем за руководителем круизной линии и имеет троих детей – двое уже взрослые и самостоятельные, а один еще учится в колледже. Натали восемь лет проработала врачом, прежде чем уволиться, чтобы писать романы. Она живет на двадцать втором этаже небоскреба «One57», и дверь в ее апартаменты распахнулась, стоило Эйвери выйти из лифта. Эйвери увидела, как женщина рассмеялась и покачала головой. – Эйвери Мэйсон в моем лифте. Это правда? – Я должна задать такой же вопрос. Сама Натали Рэтклифф встречается со мной. – Как будто я отказалась бы, – сказала Натали. – Я ваша большая поклонница. Пожалуйста, проходите. Квартира была большая, красивая, профессионально оформленная и открывала хороший вид на Центральный парк. Этот вид Эйвери помнила с детства. Справа от гостиной располагался отделанный красным деревом кабинет, обозначенный распахнутыми французскими дверями. На стенах висели помещенные в рамки обложки романов Натали, а полки от пола до потолка занимали ее книги. Эйвери заметила «Багаж», слегка вульгарный и бестолковый роман, который не отпускал ее большую часть ночи. – Должна признаться, – сказала Эйвери, – что не читала ваших романов, когда разговаривала с вами, но вчера купила несколько ваших книг, и одна из них безнадежно затянула меня ночью. Не могла отложить ее. Так что можете считать меня новой поклонницей.