– Нет, это моя вина. Я сумел заполучить материалы по делу Кэмерона Янга и зачитался. Потерял счет времени. Перед Эйвери стоял бокал белого вина. Уолт заказал официанту ром и принялся изучать меню. – Вы ели тут раньше? – спросил он. – Конечно. Сегодня я, может, и живу в Южной Калифорнии, но выросла в Нью-Йорке, – сказала Эйвери. – Где? – спросил Уолт, на мгновение забыв, что он опоздал на ужин, потому что потерял счет времени, читая выданное ему толстенное досье на Эйвери Мэйсон, она же Клэр Монтгомери. Он задавался вопросом, как она различает две свои жизни: ту, которую ведет как одна из самых популярных журналисток на телевидении, и прошлую жизнь дочери Манхэттенского вора. – На Манхэттене, – сказала Эйвери. – Верхний Ист-Сайд. Уолт знал: она росла в пентхаусе в «Ряду миллиардеров». Он видел фотографии здания и архивные фотографии, разлетевшиеся по всему интернету и относящиеся к Гарту Монтгомери. Он также видел фотографии того, как ее отца выводили из известного здания в пижаме и наручниках. Официант принес ром Уолта и и спросил, что они будут заказывать, обеспечив плавный уход от темы прошлого Эйвери. Они оба заказали стейки – филе, средней прожарки, с корочкой из хрена. – Итак, что вы нашли? – спросила Эйвери. – Когда просматривали дело Кэмерона Янга. – Я смог достать материалы дела и последние пару дней перечитывал его. Это была та еще прогулка по воспоминаниям. Должен сказать вам, когда я прошелся по делу и вспомнил его более четко, улики были неопровержимые. Просто, чтобы быть честным с вами. – Это все, о чем я прошу, Уолт. Я приехала в Нью-Йорк, чтобы больше узнать об истории судебно-медицинской экспертизы останков жертвы одиннадцатого сентября в знаменательный момент двадцатой годовщины трагедии. Но поговорив с сестрой Виктории Форд, я обнаружила нечто совершенно иное. Эмма Кайнд, как мы обсуждали на днях, уверена, что ее сестра невиновна. Но ее решимость подкреплена не только бескорыстной любовью и сестринскими узами. Утром одиннадцатого сентября Виктория Форд звонила своей сестре и оставила несколько сообщений на ее автоответчике. Эмма включила их для меня. Сообщения душераздирающие и были оставлены вскоре после того, как первый самолет врезался в северную башню, и Виктория оказалась в ловушке внутри. Уолт покачал головой: – Могу только представить. Каждый год я заново переживаю часть того дня. Все переживают. Но иметь близкого человека, так тесно связанного с трагедией, и иметь записи того утра… – Но это еще не все. На записях Виктория говорит сестре, что она невиновна и просит ее найти способ очистить ее имя. Виктория клялась, что улики против нее были сомнительными и не могли быть достоверными. Она понимала, что умрет в тот день, и ее последние слова – по крайней мере последние записанные слова – были обращены к сестре с мольбой, чтобы ее запомнили не обвиняемой в убийстве. – У ее сестры есть эти записи? – Да. Два сообщения. Они душераздирающие. И при этом чертовски убедительные. Так что, несмотря на доказательства, так явно указывающие на виновность Виктории Форд, она умерла, упорствуя в своей невиновности. Я должна хотя бы ради Эммы пересмотреть дело против ее сестры. Уолт вспомнил то время, двадцать лет назад, когда он был молодым, неопытным детективом, назначенным вести расследование громкого убийства. Это повышение беспокоило его и тогда. – Я не стремлюсь доказать невиновность Виктории миру, – сказала Эйвери. – Не уверена, что спустя столько лет это будет возможно, даже если окажется правдой. У меня нет планов изобразить вас или БУР в плохом свете. Вы провели свое расследование, и все, что вы обнаружили, указывало на Викторию Форд. Таковы факты. Я просто хочу еще раз рассмотреть все улики и услышать о расследовании от начала до конца. Это будет играть важнейшую роль в журналистском расследовании, которое я планирую. – Это можно, – сказал Уолт. – Что вы задумали? – Моя цель – рассказать Америке про Викторию Форд. Про ее жизнь, ее недостатки и трагический день, когда она погибла вместе с тремя тысячами других людей. И сейчас, через двадцать лет, ее останки наконец идентифицировали. То, что она связана с расследованием сенсационного убийства, просто часть ее жизненной истории. То, что она до последних минут жизни утверждала, что невиновна, тоже один из фактов дела. Каждый может услышать записи, и они формируют сюжетную линию этой истории – от начала до очень печального и трагического конца – которой я хочу поделиться со своими зрителями. Вы и ваше расследование – часть истории, так что, даже если ваши высказывания противоречат убеждениям Эммы, меня это устраивает. Ваша роль в истории ключевая, и мне надо услышать и понять все. – Теперь я понимаю, почему ваша программа так популярна, – сказал Уолт. – У вас такой подход ко всем своим историям? – Да. – Хорошо. Давайте пройдемся по делу от начала до конца. Во время ужина Уолт рассказал о своей роли в расследовании Кэмерона Янга с момента, когда ступил на территорию особняка в Катскилах до каждой сенсации, которые обнаружил во время своего расследования. Он обсудил место преступления и обнаружение висевшего под балконом Кэмерона Янга. Рассказал про кровь и мочу, изъятые с места преступления, и отпечатки пальцев, снятые с винных бокалов, – и все это указывало на Викторию Форд. Объяснил, что флешка, найденная в ящике письменного стола в кабинете, содержала домашнее порновидео, которое привело его к Виктории Форд. Повторил выводы вскрытия, которые рисовали яркие образы последних мгновений Кэмерона Янга. Он обсудил созыв Большого жюри, доводы обвинения, что Виктория Форд была обманутой любовницей, которую вынудили сделать аборт, оставивший ее неспособной выносить ребенка, и неминуемый обвинительный акт, который грозил ей до того, как утро одиннадцатого сентября положило ужасный конец делу. Разговаривая, он наблюдал за Эйвери, за тем, как ее пальцы оставляли заметки на страницах желтого линованного блокнота. Было что-то элегантное, и в то же время мощное в том, как она писала, и Уолт обнаружил, что она его привлекает так, как он не позволял себе некоторое время. Ситуация, в которой он обнаружил себя сегодня вечером – ужин с умной, талантливой и привлекательной женщиной, – заставила его задуматься, а не потратил ли он последние три года на душевные страдания, когда их можно было провести лучше, встречая жизнь лицом к лицу и позволяя естественному течению времени смыть его боль. Тарелки опустели. Они отказались от десерта, но заказали себе по бокалу портвейна и продолжили обсуждение. Эйвери листала свои заметки и задавала уточняющие вопросы, пока Уолт не почувствовал, что она удовлетворена информацией, которую он предоставил. – Полагаю, это все, что я додумалась спросить сейчас, – сказала она. – Каковы шансы, что я смогу взглянуть на материалы дела сама? Со временем мне бы хотелось иметь возможность, чтобы моя съемочная группа сделала фотографии дела для «Американских событий»: фото расшифровок допросов, записи из видеоинтервью, фотографии места преступления и даже – отредактированные, конечно, – несколько кадров из домашнего видео, которое помогло вам раскрыть дело. – Все это у меня в отеле. Мне придется обратиться к начальству и получить их подписи, но я уверен, это можно устроить. Позволите мне сделать несколько звонков? – Буду признательна. В их разговоре возникла короткая пауза, пока оба искали причину продолжать, хотя цель их ужина была достигнута. Они оба смотрели друг на друга, пока наконец Эйвери не заговорила: – Итак, Уолт, я горжусь своими инстинктами. – Ого. Эйвери улыбнулась: – Мне интересно кое-что, что вы мне не рассказываете. Уолт поднял брови. На краткий миг ему показалось, что его каким-то образом раскрыли до того, как он начал следить по-настоящему. Что эта умная, наблюдательная журналистка вычислила план Уолта, и Джима Оливера, и всего ФБР внедрить его в ее жизнь в попытке отыскать ее отца. – Что я вам не рассказываю? – спросил он. – Что на самом деле привело вас обратно в Нью-Йорк. Он вращал портвейн в бокале, размышляя над вопросом. – Ну же, – сказала Эйвери. – Вы привлекательный, успешный мужчина, в сорок лет получивший ранение во время работы и затем решивший жить отшельником на тропическом острове. И вдруг вам звонит телевизионная журналистка и вы бегом возвращаетесь? – Она покачала головой. – Извините, но я на такое не куплюсь. – Кто сказал, что я жил отшельником? – Хорошая попытка. И я ценю попытку отвлечь, но в вашей истории должно быть что-то еще. Уолт поднял голову и сделал глоток портвейна. – Не позволяйте никому критиковать ваши инстинкты. – Он смотрел на вино, прежде чем заговорить, и вспоминал свой план быть насколько возможно честным. – Мне стало скучно на Ямайке. Я отправился туда, чтобы прочистить мозги после ранения, но выяснил, что какая бы паутина еще не осталась после трех лет, вряд ли ее выметет время. Вы позвонили, и я подумал, что это хорошая возможность выбраться из рутины. Плюс, я же говорил, я поклонник программы. Он смотрел, как она делает медленный глоток портвейна. У него сложилось впечатление, что его ответ ее не устроил. – Знаете, – сказала она, – может, правильнее спросить, почему вы изначально отправились на Ямайку? – Вы журналист. До мозга костей. – Еще одна увертка. Как по-мужски. Не думала, что вы типичный мужчина, но я и раньше ошибалась в людях. Уолт улыбнулся, застигнутый врасплох неожиданным интересом Эйвери к его личной жизни. Однако теперь он понял, что ее расспросы вызваны естественным любопытством, а не шестым чувством насчет его истинных намерений или работы, которую ему поручило ФБР. Она просто задала очевидный вопрос. Возможно, это сбило его с толку потому, что за последние три года всем его ямайским друзьям – поголовно мужчинам – было наплевать, что привело его на их крошечный островок. Уолт покупал их ром и рассказывал свои истории, и им этого хватало. Он явно слишком много времени провел без женского общества. – У меня здесь незаконченное дело, и после вашего звонка стало очевидно, что пришло время о нем позаботиться. – А-а, – сказала она. – Все-таки здесь замешаны человеческие чувства. Это незаконченное дело, не хотите поделиться им с почти идеальной незнакомкой? – Может быть, – сказал он. – Но чтобы углубиться в подробности, понадобится подходящий напиток. – Вам нужен крепкий алкоголь, чтобы рассказывать о себе? – Нет, алкоголь для вас, чтобы вы меня не осуждали. – Все настолько плохо? – Позволю решать вам. И это действительно не такая уж загадка, – сказал он, вставая из-за стола и показывая на барную стойку в другом зале. – Любовь или закон. Две единственные проблемы человека в этом мире. Глава 31 Манхэттен, Нью-Йорк пятница 2 июля 2021 г. Они пересели к бару. В десять вечера в пятницу он был почти пуст, в полной мере проявился массовый исход на выходные в честь Четвертого июля. За стойкой сидела только еще одна пара. Темное красное дерево обрамляло стены и потолок «Кинс» и отбрасывало на все красновато-коричневые тени. Они сели на соседние стулья. Уолт заказал ром, Эйвери водку. – Поскольку вы часть закона, – сказала Эйвери, – полагаю, дело в любви. Расскажите мне о ней. – Когда вы так говорите, звучит очень легко. Просто и прямо. – Я списываю свою прямоту на юрфак. Там учат сосредотачиваться на задаче и отодвигать все остальное в сторону. – Вы учились на юриста? – спросил Уолт, на мгновение забыв, что сидящая перед ним женщина имеет целую другую жизнь, о которой он, как предполагалось, ничего не знает. Он ощутил изменение в ее поведении, когда два ее мира наложились друг на друга. Она медленно кивнула: – Училась, но оказалось, что адвокатура не мое. Я поняла это после окончания, переехала в Лос-Анджелес, чтобы найти применение своей специальности журналиста. Но эти самые инстинкты теперь часть моей работы. Когда я нащупываю историю или чувствую, что есть что-то интересное, я сосредотачиваюсь на этом с раздражающим упорством. Извините, если я слишком прямолинейна. Вы не обязаны мне ничего рассказывать, если это личное. – Нет, я не возражаю. Наверное, мне даже полезно поговорить об этом. Во всяком случае, так сказал бы мозгоправ. – Я не могу анализировать, я могу только слушать.