– Это что, океан? – бабушка удивилась. – Мы же вроде не собирались к океану? – Крыжовничек, это озеро Мичиган, – дедушка поцеловал палец и прижал к бабушкиной щеке. – Ничего бы так не хотела, как остудить ноги в воде! – сообщила бабушка. Дедушка, недолго думая, пересёк все встречные полосы и вырулил на съезд. Вы и корову подоить не успели бы, как мы уже стояли босыми ногами в холодных водах озера Мичиган. Волны шлёпали прямо по нашей одежде, а крикливые чайки кружились над нами и орали так восторженно, как будто ждали нас всю жизнь. – Па-даб-ду-ба! – напевала бабушка, ввинчивая пятки в песок. – Па-даб-ду-ба! Вечером мы остановились переночевать в пригороде Чикаго. Из окна мотеля «Говард Джонсон» я рассматривала доступную взгляду часть Илла-хоя, и это место могло быть где угодно – хоть в семи тысячах миль отсюда, от озера. По мне всё это ничем не отличалось от северного Огайо, с его плоскими равнинами и бесконечными прямыми дорогами, и я не могла не думать о том, какой долгий путь нам ещё предстоит. С темнотой ко мне снова пришёл шёпот: спеши-спеши-спеши. Той ночью я лежала в постели и пыталась представить себе Льюистон, штат Айдахо, но воображение отказывалось создавать облик того места, где я никогда не бывала. И вместо этого я постоянно возвращалась в Бибэнкс. Когда в том апреле мама уехала в Льюистон, штат Айдахо, первым делом я подумала: «Как она могла так поступить? Как она могла нас бросить?» И хотя с каждым днём горе росло и справляться с ним было всё труднее, некоторые вещи, как это ни странно, становились проще. Когда мама была со мной, я была как зеркало. Если она была довольна, я тоже была довольна. Если она грустила, я тоже грустила. Первые несколько дней без неё я ничего не чувствовала, была как замороженная. Я просто не знала, что значит чувствовать. И я постоянно ловила себя на том, что хочу оглянуться на неё, чтобы понять, что мне нужно чувствовать. Однажды, примерно через две недели после её ухода, я стояла возле изгороди и смотрела на новорождённого телёнка, пытавшегося встать на ножки. Он путался в ногах, и спотыкался, и качал тяжёлой головой, и смотрел на меня так умильно! «Ух ты! – подумала я. – Вот сейчас я точно довольна!» И меня удивило, как я смогла понять это самостоятельно, без маминой подсказки. И впервые в тот вечер я заснула без слёз. Я сказала себе: – Саламанка Дерево Хиддл, ты можешь стать счастливой и без неё! И хотя эта мысль могла показаться некрасивой и мне было очень стыдно, она ощущалась правильной. В мотеле, когда я вспоминала всё это, ко мне пришла бабушка и села на мою кровать. Она спросила: – Ты скучаешь по папе? Хочешь ему позвонить? И хотя я скучала и ужасно хотела позвонить, я сказала: – Нет, я в порядке, правда. – Ведь если я буду звонить ему сейчас, он может подумать, что я вредничала. – Ну тогда хорошо, цыплёночек, – ответила бабушка, и, когда она наклонилась, чтобы меня поцеловать, я почувствовала запах детской присыпки, её любимой. Этот запах навевал на меня грусть, хотя я не понимала почему. На следующее утро, когда мы заблудились в поисках выезда из Чикаго, я молилась: «Прошу, не дай нам попасть в аварию, прошу, дай нам приехать вовремя…» – По крайней мере, сегодня отличный день для поездки в автомобиле, – сказал дедушка. Наконец нам удалось найти дорогу, идущую на запад, и выехать на неё. В наши планы входила поездка по южной окраине Висконсина, заезд в Миннесоту и оттуда напрямик через Миннесоту, Южную Дакоту и Вайоминг – в Монтану, там пересечь Скалистые горы и попасть в Айдахо. Дедушка рассчитывал, что у нас уйдёт приблизительно по одному дню на каждый штат. Он не собирался нигде задерживаться до самой Южной Дакоты, зато Южная Дакота занимала особое место в маршруте. – Мы побываем в Бэдлендс! – приговаривал он. – Мы побываем в Блэк-Хилс[3]! Мне совсем не нравились оба этих названия, да и сами эти места, но я понимала, почему они так хотят туда попасть. Там бывала моя мама. Автобус, на котором она ехала в Льюистон, делал остановки во всех популярных туристических местах. И мы ехали по её следам. Глава 8 Псих Мы успели изрядно отъехать от Илла-хоя, когда бабушка вспомнила: – Давай дальше про Пипи. Что случилось потом? – Ты хочешь послушать про психа? – Боже правый! – воскликнула она. – Только если это не очень кровавая история. Эта твоя Пипи совсем как Глория! Псих… Ничего себе! – А что, Глория и правда положила на меня глаз? – поинтересовался дедушка. – Может, да, а может, нет, – ответила бабушка. – Ну, чтоб тебя, я же только спросил… – Сдаётся мне, – заявила бабушка, – пока ты за рулём, тебе и так есть о чём беспокоиться, помимо Глории… Дедушка подмигнул мне в зеркале заднего вида: – Сдаётся мне, наш крыжовничек ревнует! – Ничего подобного, – отрезала бабушка. – Цыплёночек, рассказывай дальше про Пипи. Я была только рада продолжать историю про Фиби, ведь я совсем не хотела, чтобы дедушка с бабушкой поссорились из-за Глории. Как-то в субботу утром мы были у Фиби, когда позвонила Мэри Лу Финни и пригласила нас в гости. Фибиных родителей не было дома, и Фиби сама старательно обошла весь дом, проверяя, заперты ли все до одной двери и окна. Её мама уже всё проверила, но заставила пообещать Фиби, что она проверит ещё раз. «Просто на всякий случай», – сказала миссис Уинтерботтом. Я недоумевала: что же это за «всякий случай» такой? Неужели кто-то случайно может пробраться тайком в их дом и отпереть двери и окна за те пятнадцать минут, что прошли между выходом Фибиных родителей и нашим? «Осторожность никогда не бывает лишней», – выдала на прощание миссис Уинтерботтом. И тут позвонили в дверь. Мы с Фиби выглянули в окно. На крыльце стоял парень лет семнадцати-восемнадцати (хотя я не так точна в определении возраста людей, как миссис Партридж). Парень был одет в чёрную футболку и синие джинсы, а руки держал в карманах. И вообще казался каким-то дёрганым. – Мама терпеть не может незнакомцев, – заявила Фиби. – Она уверена, что однажды такой вот незнакомец ворвётся в дом с пистолетом и окажется, что это псих, сбежавший из-под замка. – Ох, Фиби, да ладно тебе, – сказала я. – Хочешь, я пойду и открою? Фиби с трудом перевела дух и решила: – Мы сделаем это вместе. Она открыла дверь и заговорила ледяным тоном. – Это дом 49 по Грей-стрит? – спросил парень. – Да, – сказала Фиби. – Так значит, Уинтерботтомы здесь живут? Фиби подтвердила, что да, здесь живут Уинтерботтомы, а потом выпалила: – Простите, я на минуту! – И захлопнула дверь. – Сэл, как по-твоему, он псих? Хотя пистолет ему вроде бы прятать некуда. Джинсы слишком тесные. Может, у него нож заткнут в носок? Да, воображение у Фиби хоть куда! – Фиби, он вообще без носков, – сказала я. Фиби снова открыла дверь. – Я бы хотел повидаться с миссис Уинтерботтом, – сказал парень. – Она дома? – Дома, – соврала Фиби. Парень в нерешительности оглянулся. Его волнистая шевелюра растрепалась, а на щеках алели яркие пятна. Он избегал смотреть нам прямо в глаза, и его взгляд метался туда-сюда. – Я бы хотел с ней поговорить, – сказал он. – Она не может выйти прямо сейчас, – отрезала Фиби. Я подумала, что он прямо сейчас расплачется, когда Фиби это сказала. Он прикусил губу и быстро-быстро заморгал: – Я подожду. – Минутку, – сказала Фиби и закрыла дверь. Она сделала вид, будто пошла искать маму. – Мама! – крикнула она громко. – Ау! – громко топая, Фиби стала подниматься по лестнице, повторяя: – Мама! Наконец мы обе вернулись к двери. Он так и стоял на месте, держа руки в карманах и растерянно глядя на Фибин дом. – Вот незадача, – сказала ему Фиби. – Я была уверена, что она дома, но она, должно быть, куда-то вышла. Хотя здесь ещё полно народу, – торопливо добавила она. – Здесь целая толпа народу, вот только нет миссис Уинтерботтом. – Миссис Уинтерботтом – твоя мать? – спросил он. – Да, – сказала Фиби. – Передать ей что-то?