— А где Громов был весь прошлый год? — этот вопрос настолько резко всплывает в моей голове, что я даже не поняла, как озвучила его вслух. — Вроде за бугром учился по обмену. То ли в Америке, то ли в Канаде... не помню, — отмахивается от меня Настя, не переставая гипнотизировать конспект по экономике. — Ясно, — вздыхаю я, потирая глаза у переносицы. Черт! Как же непривычно и неудобно. Пришлось сегодня надевать линзы. Спасибо Громову. Подперев затылком стекло, бросаю взгляд на время в телефоне. И вздыхаю опять. Сидеть ещё нам в коридоре полчаса точно. В связи с внезапно нагрянувшей проверкой в вуз, третью пару отменили. И теперь у нашей группы полуторачасовое окно до следующего занятия. Всё разбрелись кто куда, а я и Настя нашли укромное местечко для наших пятых точек на подоконнике в конце коридора второго этажа. — А чего ты вдруг интересуешься? — Семёновна отвлекается от конспекта и подозрительно прищуривается. — Просто, — как можно равнодушнее веду плечами. Правда, мои щеки моментально багровеют. Я бы, может, и хотела отрицать свое любопытство по поводу Марка Громова, если бы оно не нарастало во мне с каждым присланным им сообщением. И пока не могу даже понять. Меня раздражает такая настойчивость? Или уже забавляет? Но вот Плюш реально классный. Оказывается, у Марка есть кот. Вчера я проигнорировала все сообщения Громова. Даже его селфи с моими очками, но каюсь. Не смогла проигнорировать фото огромного белоснежного британца с апельсиновыми глазами, греющегося на солнышке. Я ответила Марку смайликом с сердечками вместо глаз. А следом мне прилетело смс с адресом и подпись: «Приезжай. Потискаешь моего котика» И я не удержалась. Нет, я не поехала тискать кота, просто ещё раз отправила ответ Марку, но уже буквами: «Звучит как-то пошло»». Номер с пятью восьмерками: «Какое пошло? Плюш кастрированный» А следом же вдогонку еще одно смс от этого же абонента: «Затоя - нет...» Это была самая отвратительная «шутка», которую мне за восемнадцать лет пришлось услышать, но... В общем, я не знаю. Вряд ли информация о некастрированном Марке заставила меня отвечать ему и дальше. Какого-то черта мы переписывались с ним часов до трех ночи. Обо всем и ни о чем. Об универе, фильмах, музыке. Громов оказался еще той болтушкой. Иногда мне приходилось глушить подступающие порывы смеха, уткнувшись носом в подушку, чтобы не разбудить девочек в комнате. А также выяснилось, Марк ненавидит зеленый чай, шоколад и в совершенстве знает французский. И к моему удивлению, речь шла не о поцелуе. Он клятвенно заверял, что Цветаева на французском языке - «ваще не проблема». «Спокойной ночи, Лика. Ecoute ton coeur...» Пришлось лезть в гугл. «... Слушай свое сердце...» А мое сердце непривычно тянуло и давило где-то под ребрами, пока я пыталась найти сон на подушке. Правда, на первой паре мне вдруг стало стыдно. И за полотно из тысячи ночных сообщений и за то, что на присланном с утра фото с котом, я уже смотрела не на кота. Обнаженный торс Марка оказался рельефным холстом для татуировок. Вензельная надпись на одной стороне ребер, какое-то когтистое животное на другой и еще несколько абстрактных тату на накаченной груди и крепких плечах. Их рассматривать я уже не смогла. По моей коже пополз такой жар, что пришлось расстегнуть дополнительную пуговицу рубашки, пуская воздух под шифоновую ткань. И теперь после вопроса Насти, с чего это я интересуюсь Громовым, мне снова нестерпимо жарко. — Лика-а-а? — Настя смотрит на меня с ехидной улыбкой. Я торможу с ответом, быстро обдумывая его в голове. И врать не хочется, и признаваться во вчерашней активной переписке как-то. Но мои внутренние колебания нарушает звук пришедшей смски. И сообщение падает не только мне. Телефон Насти пиликает то же. Достав мобильник из сумки, вижу оповещение из общего чата нашей группы. — Офигеть. Это что? У нас? — Настасья спрыгивает с подоконника, пока я изумленно смотрю на экран с фотографиями холла нашего университета. И он выглядит весьма. необычно. Практически все пространство занимают охапки цветов в вазах. Переглянувшись, я и Настя, не сговариваясь, сгребаем сумки с окна и, распираемые любопытством, мчим на первый этаж. — Интересно, кто это учудил? — пыхтит подруга позади меня. Даже с лестницы уже видно, что холл универа без преувеличения весь заставлен огромными букетами. От такой пестроты начинает рябить в глазах. Я делаю шаг с последней ступеньки, и замираю в полнейшем ступоре, а моя челюсть готова поцеловаться с полом. Потому что ответ на вопрос «кто это учудил?» уже перед моими глазами. Темноволосый, широкоплечий силуэт в чёрной футболке и джинсах заметно выделяется на фоне изобилия цвета и яркости вокруг. Заметив меня, «чудило» разводит татуированными руками и, как всегда, широко улыбается. — Привет. — Марк, это что? — Я делаю несколько шагов вперёд и застываю перед ним. — Это цветы, — торжественно заявляет он, сияя притягательно-белоснежной улыбкой. — Ты вчера не ответила на мой вопрос, какие тебе нравятся больше. Поэтому я решил не тыкать пальцем в небо, а предложить все, что нашёл в ближайших цветочных. Обвожу взглядом букеты, а потом ошалело хлопаю ресницами, смотря на невероятно счастливого Марка. Боже. Да он выглядит как ребёнок, получивший самый заветный и желанный подарок! — Ты реально скупил все цветочные магазины? Хотя, зачем я спрашиваю? Это и так очевидно. В холле тупо не протиснуться. Цветы заполоняют каждый его метр. Сколько их здесь? Сто? Сто пятьдесят? Двести? Не меньше это точно. — Да. Так что выбирай любой букет, — спокойно и не без гордости произносит Марк. А потом, как ведущий прогноза погоды, ведёт в сторону сначала одной, потом другой рукой. — Здесь розы голландские и пионовидные. А там есть лилии и... У меня не получается сдержать эмоций. Уголки моих губ медленно ползут вверх, собственно как и ползет вверх ритм пульса. — Ты дурак?— перебиваю Марка и прикладываю ладони к пылающим щекам. Не моргая смотрю на него. Этот двухметровый татуированный богатырь, стоящий с горящими глазами посреди цветочной армии, просто не оставляет мне выбора. Я очень глупо улыбаюсь. — Ну почему сразу дурак? — Громов делает шаг ко мне. — Я не смог выяснить, что тебе нравится. Принёс бы алые розы, а ты любишь ромашки. Кстати, они там тоже где-то есть. Марк останавливается напротив меня и так близко, что я мгновенно оказываюсь окутана аурой его парфюма. И этот аромат щекочет мои рецепторы, слегка кружа голову. И это странно. даже гораздо страннее того, что я и он опять в центре внимание всех, кто сейчас не на паре, а глазеет на этот стихийный цветочный бутик. — Лика, — усмехается Марк, — отомри. Ты вообще дышишь? Растерянно киваю. Конечно, дышу. Я-то кроме цитрусовых нот его парфюма ничего больше и не чувствую. Склонив голову набок, Марк молчит, не прекращая наблюдать за моей реакцией. А я просто переглядываюсь то с ним, то с цветами. Господи! А сколько же это стоит? — Нет. Ты точно не в себе, Громов, — судорожно выдыхаю, убирая руки от лица. Марк вдруг хмурит брови и с серьезным видом делает ещё небольшой шаг ко мне. Пронзительно впивается взглядом мне в глаза, а его ладонь тянется к моему лицу. Я замираю, ощущая, как дрожит сердце в ожидании того, что Марк вычудит дальше. Но зычный женский возглас за моей спиной рушит его намерения: — Громов! Опять ты! Я резко оборачиваюсь, а Марк обреченно вздыхает. И мгновенно становится понятно, что сейчас кому-то устроят полный разнос, потому что перед нами сама декан экономического факультета. И её ходящие по лицу желваки не сулят ничего хорошего. Оглядев все это цветочное безобразие, она просто холодно отрезает: — Я даже больше с тобой разбираться не буду. Немедленно в кабинет ректора! — Марина Михална, — нацепив свою преобаятельную улыбку, Марк прячет ладони в карманы джинсов и непринужденно пожимает плечами, — это же всего лишь цветы. Не знаю, что меня заставляет развязать свой язык, но ничего не обдумав, я просто уверенно ляпаю: — А мы все сейчас уберём. Правда! А декан тут же переводит убийственно жесткий взгляд теперь и на меня: — Фамилия? — Соболевская... — уже не так уверенно лепечу я, втягивая голову в плечи. Мария Михайловна важно одергивает полы своего пиджака и цедит раскатисто и чётко на весь холл: — Громов и Соболевская, к ректору. Живо! Глава 5 Я бы могла назвать кабинет ректора весьма уютным, если бы пришла сюда по доброй воле и собственному желанию. А не под конвоем в виде декана и её жесткого взора.