Но вскрываю конверт без раздумий. И, наверное, мой мат слышит вся клиника. У меня в руках оказывается обручальное кольцо Лики. Глава 35 Несколькими часами ранее... Аккуратно складываю в сумку все, что ещё не успела сложить и поглядываю на часы, висящие над дверью в мою палату. Меня наконец выписали, осталось только освободить койко-место и дождаться Марка. Ещё никогда так сильно не нуждалась в его присутствии рядом. С самой первой секунды того кошмара я нахожусь словно в густом тумане. И только сейчас получается немного из него выплывать. Хоть в груди и тлеет какая-то давящая тревога. Справившись со сбором вещей, я наконец-то меняю эту угрюмую белую больничную рубашку на свободный свитер, скрывающий пояс джинсов, болтающийся на моей талии. Бросаю настороженный взгляд на зеркало у стены и делаю к нему шаг. Оттуда меня дублирует что-то угловатое, худое и со взлохмаченными рыжими прядями, безжизненно лежащих на плечах. Собираю волосы в высокий хвост и решаю больше не заглядывать в поверхности, умеющие отражать. Но глаза предательски смотрят лишь в одну точку на зеркале, скрытую под тяжелой вязкой свитера. Мне нужно еще время привыкнуть видеть себя. не беременной. Трель стационарного телефона на прикроватной тумбочке разрезает тишину палаты. Вздрагиваю, отлипая взглядом от своего отражения и попятившись к кровати, тянусь за звонящей трубкой: Да. — Анжелика Александровна, к вам посетитель, — оповещает меня голос администратора. Хмурясь, присаживаюсь на кровать и поднимаю взгляд на часы. Странно? Еще больше часа до нашей встречи. Да и зачем Марку так официально заявлять о своем приходе? Всю неделю он появлялся у меня без всяких предупреждений. — Скажите моему мужу, что он может подняться. Я уже готова, — отвечаю недоуменно. — Это не Марк Викторович. К вам посетительница. Представилась Соболевской Натальей. Я ошарашено чуть ли не подпрыгиваю на кровати. — Мама? — не сдерживаю удивлённый возглас. — Нам пропускать ее к вам? Я настолько сбита с толку ее появлением, что даже не нахожу времени обдумать надо мне это или нет. Просто растерянно даю своё согласие. И не менее растерянно жду ее появления. Я совершенно не помню, чтобы мы хоть как-то обговаривали нашу встречу. Особенно здесь, в стенах клиники. Все чем я ограничилась в общении с мамой - один короткий звонок без подробностей произошедшего. Всего несколько невыносимо тяжёлых фраз. И в ответ такое же невыносимое «я сожалею». А теперь ее решение заявиться ко мне прямо сюда, мягко говоря, обескураживает. — Лика, девочка моя. Как ты? — мама ещё толком не переступила порог палаты, как уже посыпались причитания, и я оказываюсь сдавлена в материнских объятиях, едва успев привставать с кровати. — Ты как здесь оказалась? — отлипаю от нее. Осматриваю маму с головы до ног, будто бы это может быть не она. Но нет. Знакомое черное пальто, брюки и сочный зеленый шарф, подчеркивающий рыжий цвет волос, собранных на затылке. — Доченька, — она словно и не слышит моего вопроса. Ее ладони ощупывают меня со всех сторон: руки, плечи, шея, голова, а взгляд, неожиданно обеспокоенный, бегает по моему лицу. — Бледная такая, худенькая... Я так переживала. — Мам, ты какими судьбами? — повторяю вопрос уже твёрже. — Я за тобой приехала, Лика. Она проговаривает так легко, как будто это прописная истина. А меня коробит от фразы «за тобой». — Спасибо, — выдавливаю из себя и усаживаюсь обратно на кровать, рядом с лежащей на ней собранной сумкой, — но Марк скоро должен приехать. Я думаю, что мне проще добраться домой с ним. — Солнышко мое, давай поговорим, — расстегнув пальто и стянув шарф, мама отодвигает мои вещи, кладет на их место свою сумочку и садиться рядом. — Извини, но не думаю, что сейчас удобный момент. Мы договорились с Марком, что... — Об этом-то и разговор. Он не приедет. Поэтому я здесь, — твердо заявляет она. — Это как? — та самая тревога внутри меня становится еще ощутимее. — С ним что-то случилось? — Лика, ты же у меня уже девочка взрослая и сообразительная. И то что я тебе сейчас скажу. — мама вздыхает, уводя взгляд в сторону. — Марк сам попросил меня приехать сюда. — Почему именно тебя? — Потому что ты поедешь домой. К нам домой. Обратно. Я хмыкаю, не сдержав смешок. Это шутка? Молчу на заявления мамы, потому что они какие-то дебильные. В ответ на мое молчание она лишь разводит руками: — Доченька, ведь ты же понимаешь, что теперь вас ничего не связывает. Вас связывала лишь эта случайная беременность. Я понимаю, что тебе очень хотелось бы верить в другое, но. — Он решил меня бросить. — шепчу я, и до конца все еще не верю в это. Внутри меня все сопротивляется. — Это логично. Он богатенький мажор. — Он был здесь все время со мной. Каждый день, мам. — Банальная жалость, — она пожимает плечами. — А вдруг ты с собой что-нибудь сделала бы, реши он порвать с тобой сразу же после? — Слова мамы остро вонзаются в мое сердце, сбивая дыхание. — Зачем ему эти проблемы? Вспомни, Марк не был в восторге от новости, что станет отцом. Такие, как Громов на таких, как ты просто так не женятся. А теперь его ничего не держит. Ребёнка больше нет, Лика. Поэтому я даже не удивлена такому звонку. И моя мама что-то говорит и говорит. ещё и ещё. А перед моими глазами стелятся картинками ее слова. Нет. Мне не больно. Я ведь знаю самую страшную и удушающую боль на вкус. Распробовала ее до дна. Поэтому я не бьюсь в истерике. Просто сижу, уставившись взглядом в пол. — Нет, мам, — качаю головой, не переставая буравить глазами паркет под ногами. — Так не может быть. Он сказал, что любит меня. Мне нужно с ним поговорить, — и, словно очнувшись, резко тянусь к сумке за телефоном. Но мама перехватывает его быстрее. Она сжимает мой мобильный в своей ладони и убирает от меня подальше: к себе в сумочку. Сдвинув брови, моя мать холодно смотрит на меня исподлобья. — Лика не унижайся, — цедит она. — Если бы любил, то не передал бы это... Не успеваю моргнуть, как на моих коленях оказывается какая-то папка. Я открываю ее деревянными пальцами, а взгляд вонзается в буквы на белой бумаге. Заявление о расторжение брака (по взаимному согласию супругов) А в графе «ОН.» уже аккуратно вписано ручкой: Громов Марк Викторович... И подпись ниже... Облизываю потрескавшихся губы, кусаю их, продолжая смотреть на заполненное наполовину заявление о разводе. Я даже не понимаю, что чувствую. Наверное, уже вообще ничего... Я просто молча принимаю из рук мамы ручку и прямо у себя на коленях заполняю пустующую часть заявления. И на строчке «присвоить фамилию ей» пишу: Соболевская. — Так будет лучше для всех, Лика, — мамин голос какой-то неестественно приторный. Ничего не отвечаю ей. Отдаю документы, даже не став интересоваться, как они попадут в руки к Марку. Я устала. Я так больше не могу. Уже все неважно. Врач сказал мне, что нужно обязательно дать себе шанс на новую жизнь. Может, это и правда к лучшему. Марк и все что с ним связано, останется здесь. Слишком много на меня одну болезненных воспоминаний. Поэтому, когда мама задерживается на ресепшн, о чем-то шепчась с одной из администраторов, я замечаю, как вторая сосредоточенно вкладывает какие-то бумажки в конверты. — Извините, а можно? — осторожно прошу у девочки. Та лишь удивлённо вскидывает брови, но пустой конверт отдаёт мне молча. Мое обручальное кольцо легко соскальзывает с безымянного пальца. На его месте тут же чувствуется пустота, отдающая точно под ребра. Тонкое, изящное, но имеющее вес кольцо ложится на дно конверта. Я не знаю, появится ли Марк здесь ещё раз, но оставлять эту вещь себе не имеет смысла. Теперь все, что связано с ним вряд ли вообще имеет какой-то смысл. Поэтому я отдаю его девочке с просьбой вернуть это Громову. У входа в клинику нас уже ждёт такси. Мама весьма заботливо накидывает мне на голову капюшон моей куртки и забирает у меня из рук сумку. Разместив ее в багажник, она даже устраивается рядом со мной на заднем сиденье. И я уже не напрягаюсь от ее присутствия. Я хочу домой и не более.