«Что бы еще съесть?» – подумал Михаил. Тут его взгляд остановился на заборчике, ограждающем кафе от зала, и замер на одной точке. Перстень! Что делать с этим делом? Всё ускользает. Все версии оказались нерабочими. Вероятно, тут кроется нечто большее, чем просто кража. Вот этот случай с Каем. Выходит, что у него долги. Он скрывается. Ему нужен перстень, чтобы продать его и попробовать расплатиться с долгами. Но перстень исчезает. Да уж, незавидное положение! Поговорил, кажется, со всеми. Что нового они могут добавить? Ну, пожалуй, Кай может. Но к нему нужно искать ключик. Кто еще? Ах, да, вот кто – Роза Соломоновна. По возвращении нужно с ней встретиться и продолжить разговор несмотря на то, что она любит поговорить. Ничего, стоит потерпеть, и из общего вороха ее слов попытаться выудить что-нибудь стоящее. Где же Катерина? Она появилась через полчаса, неся в руках два пакета. – Слушай, ты как будто выросла, – сказал ей Михаил, заметив нечто необычное. – Это по тому, что вот, смотри, – и она покрутила ногами, на которых красовались новые туфли на длинных каблучках–шпильках. – Увидела, примерила, поняла – моё. Сразу купила, хотя и дорого–о! Ох, дайте, люди, посидеть. Она села за столик и вытянула ноги так, что Михаил отчетливо видел не только обновки, но и литые икры, обтянутые колготками телесного цвета. И в этот момент в его голове проскочила мысль, которой он испугался и которую сразу же прогнал: соблазнительно. – Давай выйдем и перекусим на открытом воздухе, – предложила Екатерина. Они вышли и добрались до набережной, где сели в кафе. Цены оказались такими, что Екатерина взяла только салат и кофе, а Михаил отказался от закуски, сославшись на то, что и так много съел в кафе, пока ждал. Допивая кофе, Екатерина сказала, показывая на катящуюся в потоке ветра колесом по мостовой бумажную тарелочку: – Вон, смотри, по асфальту катится тарелочка. Тебе не кажется, что жить нужно по такому же принципу? – Не понимаю… – Ну, знаешь, не сопротивляться тому, что тебя направляет. Если есть внешняя сила, которая тобой движет, то и следует поддаться ей. Не думаешь так? Зачем идти против ветра? Вот тарелочка, она не может против ветра. Да и зачем ей? Природа так устроила, что сильный повелевает слабым, но разве слабому от этого плохо? Я думаю, нет. Ему по–своему хорошо. Тарелочка движется по ветру и таким образом остается целой, не ломается. – Наверное, в твоих словах есть смысл, – растянуто сказал Михаил. – Знаешь, я вот был на Куршской косе. Там есть такой лес, с гнутыми деревьями, называется Танцующий лес. Ветер в том месте сильный, и от него деревья все изгибаются. – Михаил показал рукой, как, по его мнению, гнутся деревья. – Позднее я узнал про одну китайскую поговорку. Она говорит так: гнутое дерево живет и здравствует, а прямое дерево – идёт на доски. Ты об этом? – Да, примерно. Видимо, если поддаваться, быть гибким, то можно большего достичь, чем, как ты говоришь, стать простой доской среди миллионов таких же досок. Михаил посмотрел на Екатерину другими глазами. С ней интересно! Она может размышлять! Это же так здорово! Сколько их, тех, кто не может думать и размышлять? Сколько их, кто толпами шагает сейчас по улицам Парижа, Амстердама, Москвы в поисках исключительно добычи и денег без желания мыслить абстрактно, философствовать о жизни вообще? Миллионы! – Мне нравятся твои размышления! – сказал Михаил. – Да? А я сама? – лукаво спросила Екатерина. Почувствовав себя словно пойманным в словесный капкан, Михаил не мог ответить ничего иного кроме: «И ты тоже». – Тогда идём, – сказала она, вставая. Они поднялись и направились к метро, чтобы добраться до отеля. *** В метро Михаил шел медленно: по–прежнему давала о себе знать боль в ноге. Он ловил себя на мысли, что почти не обращает внимания на эту боль. Он думал о том, что же это такое он сам сейчас ей сказал? Признался, что она ему нравится? Вот так да! Что же дальше? Завтра закончится его путешествие. Завтра они приедут домой. Завтра они расстанутся. Завтра… Всё опять пойдет по тому же кругу, что и неделю назад. На станции он шел, рассекая поток людей. Екатерина шла за ним – так они обычно передвигались в толпе. Люди вокруг него перемещались в самых разных направлениях. От ног, голосов, звука поездов стоял непрерывный шум, постоянно менявший тональность и громкость. Михаил шёл, слегка прихрамывая. Она должна двигаться за ним. Так, нужно попробовать сориентироваться и выбрать правильное направление, подумал он и остановился. Настроение хорошее. Отчего? Да, конечно, же от того, что она… Конечно, же хорошее настроение навеяно ею. Что она скажет, куда же идти? Михаил обернулся, чтобы спросить, и… Не увидел ее за собой. Его взяла оторопь. Что это? Похоже на страшный сон. Стоит в чужом городе, в чужой далёкой стране, ищет глазами ту, которую только что нашёл, и не видит ее. Потерял! Мимо него движется и движется нескончаемый муравейник, «муравейник живёт». Человейник. Куртки, костюмы, джинсы, телефоны, собаки на поводке… Михаил тряхнул головой: а вдруг это и правда лишь сон и нужно только проснуться? Нет, не выходит. Он не спит. Первые секунды никаких мыслей, только чувства. Чувство пустоты. Чувство неопределенности. Чувство потери. Чувство страха. Появился тугой вопрос: где она? Что случилось? Упала на рельсы и…? Снова кто-то захватил? Почему? Бросила его внезапно? Ответ один: по–те–рял! Болван! Как мог?! Как мог отпустить ее и не следить, всякое могло случиться. И случилось! Точно случилось! Но что? Где? Что делать? Нужно искать. Он выпрямился насколько мог и стал смотреть в ту сторону, откуда шёл. Телефон! Нужно позвонить. Михаил лихорадочно достал свой телефон и набрал ее номер. Секунда… Две… Три… «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Искать! Нужно искать! В миг он наполнился странной энергией. Возможно, эта энергия пришла к нему из истории тысячелетних человеческих генов. Это была одновременно энергия охотника и слабость жертвы. Это значило, что его концентрация стала такой, какой не была никогда прежде. Всё, вся жизнь в эти секунды зависела от его действий, от его сноровки, его зрения, слуха и сообразительности. А перед глазами всё тот же нескончаемый поток людей и предметов, а в ушах тот же нескончаемый гул. И весь этот кошмар залит тусклой синей подсветкой станции, как ядовитым соусом. Этот свет отражается от всего, от чего только можно, создавая впечатление сюрреализма, добавляя неуверенности и страха. Нужно идти туда, откуда он появился. Так. Откуда? И он двинулся в обратном направлении. Боль в ноге в эти секунды не замечал. Ему показалось, что он стал выше толпы. Его глаза, превратившиеся во всевидящий радар, сканировали всё пространство вокруг. Где… она…? Поезда движутся: значит, она не упала на рельсы. Люди идут и не группируются в одном месте: значит, это не инцидент. Иначе столпились бы в одном месте. Но… где она? Он медленно прошел уже несколько метров, но так и не видел ее. А если и она ищет его, то нельзя уходить далеко, чтобы Катерина тоже могла бы заметить его в толпе. Отчаяние! Ее нигде не видно. Как он мог отпустить ее? Как?! Михаил остановился посреди зала. Может быть, она за какой-то бетонной опорой? Но если он начнет их обходить, то сам пропадет из видимости. Мимо прошагала какая-то пара, мужчина и женщина, громко что-то обсуждая на французском. Они тащили с собой тележку, которая громыхала так, что заглушала подходивший по путям поезд. Михаил только на миг вполглаза глянул на них, и снова стал оглядывать окружение. И тут… Что это? Это ее голова? Михаил внимательно посмотрел. Да! Она! Теперь он ясно видел, что Екатерина сидит на полу. Он медленно направился к ней. Сидит на полу, немного сгорбившись. Голова склонена набок. Он подошел со стороны спины и опустился на колени рядом. Что с ней? Михаил смотрел на ее голову. Его глаза наполнились состраданием. Это было сострадание к нему самому и сострадание к ней. Она, он был уверен, испытывает те же чувства, что и он. Она его потеряла! Да, она так думает. А он тут, он нашел ее! Он стоял за ней на коленях. Она не могла ни видеть, ни слышать его. Но… Екатерина почувствовала его. Внезапно она обернулась… Их взгляды встретились. Она моргнула обоими глазами, будто снимая напряжение. Потом быстро тоже встала на колени, приблизилась к нему и обняла. Он тоже обнял ее. По щеке Екатерины потекла слеза, Михаил поцеловал слезинку. Она оказалась теплой и солоноватой. Он поцеловал ее глаза. Потом поцеловал губы. – А я… – оторвавшись от его губ, сказала Екатерина. – вот. Шпилька на туфлях… попала в щель в полу… и вот… сломалась, – она показала туфлю. – Я пробовала идти, но не могла тебя догнать. Стала кричать, но ты не слышал. А телефон… Батарейка разрядилась. – Жаль… Я боялся, что потерял тебя… Думал, потерял навсегда. Как я мог тебя потерять?! Не говоря больше ни слова, Михаил поднялся и поднял Екатерину. – А старая обувь где? – В пакете. Я не могла переодеть. Ты ушел. Я была в отчаянии. Я подумала, что всё… Что я тебя потеряла… – тут она улыбнулась сквозь слёзы. Он поднял ее на руки и отнес на ближайшую скамейку, где она сменила обувь. Потом он крепко взял ее за руку и пошел к вагону метро. Через двадцать минут они пришли в комнату Михаила. А утром, проснувшись вдвоем в той же комнате, сказали друг другу: «Доброе утро!» 13 – Здорово, турист! – сказал Игорь Ильин, протягивая руку Михаилу после обеда следующего дня. – Как поездка? Отдохнул? – Да уж, отдохнул. Только устал очень. – пожимая руку, ответил Михаил. Он рассказал о том, что происходило в поездке, опустив некоторые детали, касающиеся его отношений с Екатериной. Во время рассказала на лице Игоря можно было заметить удивление, что случалось с ним крайне редко. Заканчивая рассказ, Михаил сказал: – Теперь мне остается только побеседовать с Розой Соломоновной. Сейчас отправлюсь к ней. – Подожди, подожди, конь ретивый, – остановил его Игорь. – Ты не забывай, что мы в долгу перед Михельсоном. Я имею ввиду долг в виде отчета. Поэтому прежде всего садись и напиши отчет. Главное – финансовый, с обоснованием всех затрат и приложением отчетных документов. Надеюсь, ты брал чеки, когда в Европе с девчонками встречался, а? Михаил поморщил лицо, хотя отлично понял, что Игорь только шутит. На подготовку отчета ушел весь остаток дня. Поэтому он решил, что направится в Трехпрудный переулок следующим утром. Пожалуй, к пенсионерам лучше ходить по утрам, подумал Михаил. Как правило, они рано просыпаются. В начале десятого часа утра он позвонил в квартиру Розы Соломоновны. Дверь открылась, и перед Михаилом появилась та же старушка, в том же виде, как они виделись несколько недель назад. – Здравствуйте, меня зовут Михаил, я… – начал было он, но Роза Соломоновна перебила его. – Помню, помню. Вы – отец Михаил. У меня много проблем, вот с ногами, например. Но память у меня хорошая. Я же говорила вам, что нам нужно поговорить и что вы вернетесь? – И вот я вернулся. Роза Соломоновна, вы – моя последняя надежда. – Ох, не пугайте меня! Не могу уж я быть ничьей последней надеждой в моем возрасте. Ладно, проходите. Проходите сразу в комнату. Сняв пальто и обувь, он прошел в комнату и остановился. – Садитесь, молодой человек, на стул. Правда – она не в ногах. Сейчас я принесу чай и достану чашки. Она вышла из комнаты, и до Михаила донеслись постукивания посуды и звуки кипения чайника из кухни. Роза Соломоновна вернулась через пять минут. – Отец Михаил, помогите, пожалуйста. Достаньте, вот из этого серванта чашки и помогите принести чайник с вазой из кухни. Они сели возле небольшого столика и сделали по паре глотков. Михаил стал ощущаться непонятное чувство, словно он куда-то должен торопиться, а его задерживают. Будто чуя это, Роза Соломоновна сказала: – Теперь вот все куда-то торопятся. Куда? Зачем? Вам не кажется, что люди стали так быстро бегать, что проносятся мимо своих настоящих целей? Идут толпами, а из-за собственных спин ничего не могут разглядеть. Вот, помню, перед войной… Ну, вы не вздыхайте, не вздыхайте так, – произнесла она, хотя Михаил едва сделал более глубокий, чем обычно, вздох. – Потерпите. Так вот. Перед войной появились тарахтелки: мотоциклы. Шум, дым, запах – фу! Куда начали торопиться? Потом это радио. До того, бывало, сидишь, читаешь газету. Пока читаешь – думаешь, размышляешь. А потом только одно – голос из репродуктора: бу–бу–бу, бу–бу–бу. И разобрать трудно. Тогда уже говорили, что жизнь ускоряется. А для вашего поколения те, прежние, времена, вероятно, воспринимаются как времена черепашьей скорости. Так? Она посмотрела на него, слегка наклонив голову. – Не бойтесь, я вашего времени не украду, – продолжала она. – Знаю, что вы хотите узнать больше про Беллочку и про перстень. Я вам расскажу, а вы сами решайте, что важно, а что – нет. Прихлебнув из чашки, Роза Соломоновна начала свой рассказ. – Мы познакомились с Беллой, когда заселились в этот дом. Примерно, сорок лет назад. Мы сразу не только подружились, а как будто сроднились. Словно, до того всю жизнь ходили по земным дорогам, искали друг друга, и, наконец-то, тут встретились. Прекрасно жили. Она была человеком из богемных кругов, но эти круги, разошлись, простите за каламбур и тавтологию, как круги на воде. Когда Белла перестала выступать, о ней за несколько лет почти забыли. А до того: и на улице узнавали, и поклонники были… Впрочем, доживете до моих лет и поймете: незачем в старости поклонники. Незачем. Чем тише в старости – тем лучше, спокойнее. После семидесяти пяти начинаешь понимать, что остается немного. Ну да ладно. Наверное, Беллочкин сын рассказал вам кое–что о ней. Но он не все знает. Не могла же она своему ребенку рассказать уж прямо всё–про–всё. Так? А есть такие моменты, которые непосредственно связаны с перстнем. Теперь осталась только я, кто знает всё полностью. Так вот почему я вас ждала, не могла до нашего разговора помереть.