Жена Энта: Когда зима с морозом придет И песни уже не звучат, На землю холодная тьма упадет, Сучья голые застучат, Тебя я высматривать буду и ждать, Пока не встретимся мы, Чтобы вместе пойти дорогу искать Под злыми дождями зимы. Оба вместе: Мы вместе дорогой дорог пойдем На запад, в чужие края, И счастливую землю там найдем, Чтобы стала твоя и моя! Древесник кончил петь и ненадолго замолчал. — Вот так ее поют, — сказал он чуть погодя. — Конечно, песня эльфийская, быстрая, легкомысленная и сразу кончается. Но песня честная. Энты, конечно, больше бы сказали, если бы времени хватило. Ну, а сейчас мне пора постоять, поспать немного. Вы где встанете? — Мы ведь лежа спим, — сказал Мерри. — Мы останемся тут, где есть. — Лежа спите? — удивился Древесник. — Ах-ха, да-да, конечно. Забыл я, хм. Песня унесла меня в Незапамятные Времена, мне чуть не показалось, что я говорю с энтятами. Ну ладно, ладно. Ложитесь. Я постою под дождиком. Спокойной ночи. Мерри и Пин разлеглись на сене и укрылись мягким папоротником. Постель была свежая, душистая и теплая. Свет потускнел, деревья перестали светиться и искриться. У входа в грот хоббиты видели силуэт старого Древесника; он стоял прямо, подняв руки над головой. На небо вышли яркие звезды, в их свете капли воды казались серебристыми жемчужинами, которые сыпались Древеснику на руки и бороду, весело прыгали у ног. Убаюканные шелестом водяных брызг, хоббиты заснули. Когда они проснулись, прохладное солнце уже освещало поляну и заглядывало в грот. Холодный ветер с востока гнал по небу лохмотья облаков. Древесника не было, и только когда Мерри с Пипином уже умывались в углублении перед гротом, они услышали его воркочущую песенку, а вскоре и он сам появился на дорожке между деревьями. — Ах-ха! Хо-о! Доброе утро, Мерри, день добрый, Пипин! — приветствовал он хоббитов. — Долго вы спите! Я тем временем успел пройти много сотен шагов. Сейчас попьем, а потом пойдем на Сход. Он наполнил для хоббитов два кубка, черпая из каменного жбана, на этот раз из другого. Вкус питья тоже был другим, оно пахло орехами и казалось сытным, как еда. Когда хоббиты, сидя на краю ложа, выпили и закусили крошками лембасов — скорее по привычке, потому что есть им не хотелось, — Древесник уже пел-гудел новую песню энтов, а может быть, эльфов, на непонятном языке и поглядывал на небо. — А где этот Сход? — набравшись храбрости, спросил Пин. — Что? Сход? — обернулся к нему Древесник. — Да нет, Сход — это не место, а собрание энтов, хотя сейчас такие собрания очень редки. Но я многих обошел, и почти все обещали явиться. Встретимся мы там, где всегда собирались, в Заколдованном Овраге, как его прозвали люди. Пойдем отсюда на юг; на месте надо быть, когда солнце дойдет до половины неба. Вскоре они отправились в путь. Древесник, как и вчера, взял хоббитов на руки. От ворот Родникового Грота он сразу повернул вправо, перешагнул через ручей и зашагал на юг, вдоль подножия крутых неровных склонов, поросших редкими деревьями. Повыше на них виднелись растущие группами березы и рябины, а совсем вверху цеплялись за камни сосны. Через некоторое время Древесник завернул в густой лес — столько недосягаемо высоких и раскидистых деревьев в одном месте хоббиты, пожалуй, даже в Лориэне не видели. Когда они вошли под сень этих гигантов, их сразу охватила духота, как тогда, когда они впервые вступили в Фангорнский Лес, но в этот раз она быстро прошла. Древесник ничего им не говорил. Он почти все время бормотал себе под нос что-то вроде «Бум-бум, рум-бум, бур-бур-бум, дарар-рум-бум…» и так далее, все время одно и то же, только меняя ритм и тон. Время от времени им казалось, что они слышат из глубины леса ответное бормотание, какие-то вибрирующие звуки, доносящиеся не то из-под земли, не то из густых крон над головами, а может, из стволов. Древесник не останавливался и не оглядывался, даже головы не повернул ни разу. Он шел так довольно долго. Пин пробовал было считать шаги энта, но дойдя до трех тысяч, сбился. Наконец энт вдруг остановился, опустил хоббитов в траву, поднес к губам сложенные ладони, и зазвучал странный призыв: «Гу-у, гу-у… гу-у…» — как басистый звук большого рога. Призыв разнесся по лесу, эхом рассыпался между деревьями, и тут же со всех сторон на разные голоса зазвучали ответные отклики. Тогда Древесник посадил хоббитов на плечи и пошел дальше, но теперь уже то и дело приостанавливаясь и посылая то в одну, то в другую сторону гудящий призыв. При каждом его шаге ответные голоса звучали ближе. Наконец великан остановился перед плотной и, казалось, непроницаемой стеной зелени. Таких деревьев хоббиты тоже никогда не видели: они, по-видимому, были вечнозелеными, начинали ветвиться от самых корней, а листьев на них было столько, что они торчали, крепко прижатые друг к другу. В темной блестящей зелени выделялись свечки соцветий с крупными оливковыми бутонами. Древесник сделал несколько шагов влево вдоль гигантской изгороди. Там в ней был просвет. К нему вела утоптанная тропа, круто спускающаяся затем по ступенчатому косогору. Хоббиты обнаружили, что Древесник несет их на дно большого оврага, вернее, круглой котловины, очень широкой и глубокой, окруженной темно-зеленой живой изгородью с торчащими листьями. На дне котловины была нежная трава, а посредине росли три березы, красивые и высокие, с серебристыми стволами. Тропа, по которой они шли, была не единственной: в котловину вели еще две: одна с востока, другая с запада. На месте Схода уже было несколько энтов, и по трем дорожкам продолжали подходить все новые и новые. Теперь хоббиты могли их разглядывать вблизи. Они думали, что увидят толпу двойников Древесника, похожих друг на друга, как хоббит на хоббита, — во всяком случае, в глазах чужестранца, — и необычайно удивились, что все оказалось совсем по-другому. Энты отличались друг от друга, как деревья: некоторые были довольно похожи, как деревья одной породы, только росшие в разных местах и пережившие разные судьбы; другие были совсем разных пород и отличались, как, например, береза от бука или дуб от елочки. Несколько седобородых энтов напоминали очень старые деревья, но еще крепкие, и было видно, что они все же моложе Древесника. Самые молодые были высокими, сильными, с гладкой корой-кожей, и явно взрослыми. Не то что энтят, даже юных энтов хоббиты так и не увидели. Когда они с Древесником пришли сюда, энтов в зеленом овраге было уже не меньше двух десятков, и еще столько же спускалось по трем дорожкам. В первую минуту Мерри и Пина ошеломила разнородность лесного племени, разные цвета кожи, несходство силуэтов, всевозможные формы и пропорции, разнообразие роста, толщины, числа пальцев на руках и на ногах (от трех до девяти). На Древесника были похожи не многие. Они напоминали буки или дубы. Были энты, похожие на каштаны, — бурые, на коротких толстых ногах, с широко растопыренными пальцами; были похожие на ясени — высокие, с сединой, с множеством пальцев на руках и на длинных ногах; были высоченные с небольшой головой, как елки; были похожие на березы, на рябины, на липы… Но когда все энты собрались вокруг Древесника и, слегка наклонив головы, зашептались спокойными гудящими голосами, внимательно вглядываясь в двух странных маленьких незнакомцев, хоббиты заметили, что все они имеют какое-то внутреннее родственное сходство, глаза у них были похожие — правда, не такие глубокие и мудрые, как у Древесника, но тоже задумчивые, внимательные и с зеленоватыми искрами. Как только на дне оврага получился широкий круг, началась странная, непонятная хоббитам беседа. Все энты начинали очень тихо: кто-нибудь один подавал голос, будто бы про себя, потом начинал говорить чуть громче, так что его слышали остальные, кто-то вторил, остальные постепенно присоединялись, сливаясь в хор, чей медленный речитатив-распев то взвивался высокими нотами, то стихал, то явственнее звучал в одной стороне, то в другой, то опять там, где начали. Пин не мог ни понять речь, ни даже различить отдельных слов, он только догадывался, что говорят на языке энтов, который сначала показался ему приятным, но вскоре стал восприниматься как монотонный шум, и хоббит отвлекся. Время шло, разговор-песня тянулся бесконечно, и Пин начал подозревать, что энты на своем медленном наречии, наверное, еще только приветствуют друг друга, а к делам не приступали. Потом ему пришло в голову, что если Древесник захочет сделать перекличку, то ему придется одни имена произносить несколько дней. «Интересно, как на их языке звучит „Да“ и „Нет“», — подумал невысоклик и зевнул. Древесник это тут же заметил. — Ох-хо, Пипин, дружок, — сказал он, а энты тут же прекратили петь. — Я забыл, что вы очень расторопный народец. Да и любому надоест слушать речи, ничего в них не понимая. Можете пойти погулять. Я назвал энтам ваши имена, они на вас посмотрели, убедились, что вы не орки, и согласились, что в Список Живущих надо добавить новую строчку. Дальше мы пока не продвинулись, но и то хорошо, сегодня Сход энтов очень быстро проходит. Если хотите, пройдитесь по оврагу. Найдите источник на северном откосе, там вода чистая, попейте, освежитесь. Нам надо еще прослушать пару вступительных слов, потом приступим к делу. В конце я вас разыщу и расскажу, что решили. Великан опустил хоббитов на землю. Прежде чем отойти, Мерри и Пин низко поклонились собранию. Это очень понравилось энтам, насколько можно было судить по веселому гудению и яркому блеску глаз. Но больше они ничего себе не позволили; Сход продолжался. Хоббиты поднялись по западной тропе к живой изгороди и выглянули наружу. Перед ними поднимался заросший деревьями склон, а вдали, намного выше последних темных елей и острых скал, белоснежной иглой вонзался в небо крайний пик хребта Мглистых Гор. На юге хоббиты видели только море деревьев, медленными волнами плывущее за низкий горизонт. Совсем далеко в туманной дали зелень светлела, и Мерри предположил, что, может быть, это кончается лес и начинаются степи Рохана. — Интересно, где Исенгард? — спросил Пин. — Я точно не знаю, где мы сейчас находимся, — ответил Мерри. — Это пик, наверное, — Муфадрас, а тогда, если мне память не изменяет, как раз где-то за ним, с той стороны, от него вилкой отходят два отрога и полукольцом охватывают крепость. Отсюда, конечно, не видно. Тебе не кажется, что вон там слева за вершиной плывет что-то вроде пара или дыма? — А какой он, Исенгард? — опять спросил Пин. — Ты веришь, что энты сумеют вообще что-нибудь с ним сделать? — Понятия не имею и сам удивляюсь, — сказал Мерри. — Этот Исенгард, насколько мне известно, выстроен на ровном месте в кольце горных отрогов, а посредине стоит скала или башня, как скала, она называется Ортханк и в ней живет Саруман. В кольце есть ворота или пролом, через который течет река. Она начинается от источника в горах и идет куда-то в сторону Роханского Прохода. Не могу представить, как энты со всем этим справятся. Но в энтах что-то есть, какая-то тайна. Иногда мне кажется, что они совсем не такие спокойные и терпеливые, как можно подумать. Они вроде медлительные и немного потешные и одновременно грустные, что ли; но я верю, что их можно расшевелить. А если они сдвинутся с места, я бы не хотел оказаться среди их врагов. — Да, — согласился Пин. — Я тебя понял. Разница, наверное, такая же, как между старой коровой, которая задумчиво жует жвачку на лужайке, и разъяренным быком. И такое превращение может произойти во мгновение ока. Интересно, сумеет ли Древесник расшевелить их. Он наверняка задумал это. Но они неохотно возбуждаются. Вот вчера Древесник сам рассердился вечером, но сразу как-то одеревенел. Хоббиты походили-походили и вернулись в котловину. Голоса энтов по-прежнему не то гудели, не то шептали, то громче, то тише. Сход продолжался. Солнце стояло высоко над живой изгородью и освещало верхушки трех берез, заливая северный откос прохладным золотистым светом. Там в траве хоббиты увидели блестящую искорку. Они пошли к ней по краю откоса под самой изгородью — так приятно было чувствовать ступнями шелковистую траву — и скоро оказались у небольшого ключика, в котором вода были чистой, холодной и освежающей. Напившись, друзья присели на замшелый камень и стали смотреть, как тени от облаков бегут по траве в котловине. Энты продолжали совещаться. Весь этот Сход, даже весь этот Лес вдруг показался хоббитам чужим, непонятным, ни на что не похожим и очень далеким от их мира. Их охватила острая тоска по друзьям и их голосам; особенно они хотели бы увидеть и услышать Сэма, Фродо и Бродяжника. Наконец энты замолчали. Хоббиты подняли головы и увидели Древесника, который направлялся к ним с каким-то другим энтом. — Ах-ха… Вот и я, — сказал Древесник. — Заскучали. Ждать надоело, хм, ага? Еще немного потерпите. Первая часть собрания закончилась. Сейчас начнется самый важный совет. Надо подробно все объяснить тем, кто живет далеко отсюда и далеко от Исенгарда, а также тем, кого я не смог сам обойти сегодня утром, перед Сходом. Потом решим. Что поделаешь, энты — народ медлительный. Решать быстрее, чем обсуждать. Однако обсуждать тоже надо. Не скрою, совет продлится еще долго. Может быть, не один день. Я вам привел товарища. Зовут Брегалад. Это по-эльфийски. Он близко живет. Говорит, что все решил и может уйти с обсуждения. Гм-гм… Он довольно расторопен для энта. Вы с ним договоритесь. Будьте здоровы. Древесник повернулся и отошел. Брегалад несколько минут стоял молча, разглядывая хоббитов, а хоббиты, в свою очередь, разглядывали его, ожидая, когда же он проявит свою «расторопность». Роста он был довольно высокого, казался еще молодым, кожа на руках и ногах у него была гладкая, губы яркие, а волосы серо-зеленые. Он гнулся и покачивался, как стройное дерево на ветру. Наконец заговорил. Голос у него был звучный и не такой басовитый, как у Древесника. — Ага. Давайте погуляем по Лесу? — предложил он. — Меня зовут Брегалад, на вашем языке «Шустряк». Это, конечно, только прозвище. Меня им наградили, когда я однажды ответил «Да!», не дослушав до конца вопрос старшего энта. Я и пью быстрее, чем мои сородичи. Они еще мочат бороды в кубках, а я уже свой ставлю и ухожу. Идемте со мной! Он протянул хоббитам гибкие руки, и они, взявшись за его длинные пальцы, целый день ходили по Лесу, пели и смеялись, потому что Шустряк любил смеяться. Он смеялся, когда солнце выглядывало из-за облаков, смеялся, когда по дороге попадался ручей или источник, — каждый раз нагибался и с хохотом обливал водой голову и ноги; улыбался, слыша шепот и шум деревьев. Когда им встречались рябины, он останавливался, разводил руки в стороны и начинал петь, слегка при этом покачиваясь. К вечеру он привел хоббитов к себе домой. Правда, это был всего лишь огромный плоский замшелый валун в траве на зеленом склоне. Вокруг него кольцом росли рябины и журчала вода (как в любом жилище энта); на этот раз был ручей, сбегавший по склону. Они долго беседовали, пока совсем не стемнело. Овраг был недалеко, из него доносились голоса энтов, звучали они живее, чем утром. Иногда один голос выбивался из общего хора на высокой ноте и звенел почти пронзительно. Тогда остальные затихали. А рядом был Брегалад и говорил с хоббитами ласковым шепотом на их языке. Он рассказал, что принадлежит к роду Тонкокора, и что местность, где он раньше жил, была разорена и вырублена. Им сразу стало понятно, почему Шустряк такой «расторопный», когда речь идет об орках. — В моем доме росли рябины, — тихо и грустно шептал Брегалад. — Эти деревья пустили корни, когда я был энтенком, много-много лет назад, в тихие дни мира. Самые старые были там посажены энтами для своих жен, только те рассмеялись и сказали, что знают место, где цветы лучше и плоды вкуснее. Но для меня во всем племени роз нет деревьев красивее, чем рябины. Они росли так пышно, что под каждой был зеленый дом, а осенью ветки сгибались от красных ягод, и это было прекрасно и удивительно. К ним прилетали птицы. Я люблю птиц, даже шумливых, а у рябин хватало плодов на всех. Только птицы потом стали жадными и вредными, они ощипывали ветки, сбрасывали ягоды на землю, не ели, а хулиганили. Потом пришли орки с топорами и срубили мои деревья. Я звал их по именам, они лежали мертвые, ни один листик не шевелился, они меня не слышали. Орофарна, Ласмиста, Карнимра! Рябина моя красивая, с белоцветущими ветками, Рябина моя зеленая, с нежно-прохладным голосом, Чьи легкие листья, как волосы, светились под солнцем летним, А осенью обагренные, горели злато-алой короною!.. …Рябина моя погибшая, с посеревшими ветками. Корона твоя рассыпалась,