Я не стал ему отвечать. Казалось, так будет лучше. 15 декабря, понедельник Позже я отправил Лили сообщение, узнать, как она. Ответа не получил. На следующий день я из школы написал ей еще несколько раз. Сначала узнать, как она. Потом понять, насколько все плохо. Игнорирование на нее не похоже. Я спросил, хочет ли она встретиться после школы. Позвонил ей и оставил такое же сообщение. Ничего. К концу дня даже птицы затихли. Глава 4. Лили Бунт избалованной пташки 16 декабря, вторник До Рождества еще неделя, а оно уже безнадежно испорчено. Не люблю выражаться грубо, но все отстойнее некуда. Меня разбудила громкая ссора родителей. Борис лежал у изножья моей кровати, закрыв лапами уши и поскуливая на доносившиеся из соседней комнаты злые крики. Мама: Я не перееду в Коннектикут! Папа: Хочешь, чтобы я остался без работы? Из-за твоего отца я оставил прекрасную работу на Фиджи. Мама: Ты ненавидел эту работу! Ненавидел Фиджи! Папа: Это ты ненавидела Фиджи. Я бы не уехал так скоро, если бы не ты. Мама: У моего отца был сердечный приступ! Мы не могли жить в такой дали от него! Папа: У твоего отца есть родные братья и сестра, сын и орава племянников и племянниц, внуков и внучек, которые бы отлично позаботились о нем. Хотя твой брат обещал помочь, а сам так и не высунул носа из своего загородного дома в Мэне. Мама: Ты ненавидишь мою семью! Папа: Ничего подобного! Как у тебя язык повернулся сказать такое? Я просто не понимаю, почему все двадцать шесть лет нашего брака мы обязаны жить в радиусе пяти миль от них, но никак не дальше. Не считая нескольких греба… – Я прикрыла уши, чтобы не слышать окончания слова, рифмующегося с прилагательным «клепаных» – … месяцев на Фиджи. Мама (перейдя на визг): Я НЕ ПЕРЕЕДУ В КОННЕКТИКУТ! (В этом визге промелькнуло матерное слово, но мой мозг мигом отредактировал услышанное.) И тут мобильный звякнул на пришедшее от Дэша сообщение: «Прости меня за свитер! Ты в порядке?» Я точно не в порядке. Коннектикут? Столь отдаленное место вообще не должно рассматриваться как вариант. Я знаю, что директора обычно проживают на территории частных школ, но администрация школы, нанявшая папу, не возражала против его проживания в Нью-Йорке. У папы два часа уходило на дорогу в одну сторону, но он мог ездить на поезде, а не на машине. (Во всяком случае, так нам с дедушкой сказали родители, как только вернулись с Фиджи. Видно, слукавили, чтобы не расстраивать нас в самом начале дедушкиного выздоровления.) Конечно же, родители ругались не впервые. Однако их ссоры больше походили на перебранку старичков и, если мы с Лэнгстоном находились в зоне слышимости, были тихими. Но эта? Эта была громкой, эпичной и пугающей. Она бы никогда не произошла, если бы не вчерашний вечер. Должно быть, родители Дэша заразили моих своим неблагополучием и полным пренебрежением друг к другу. Кто-то скажет, что я сама виновата, поскольку пригласила обоих родителей Дэша, но вина полностью на них. Я пригласила маму Дэша, но она отказалась прийти. Отца Дэша я пригласила только из-за ее отказа, да еще по доброте душевной, которой и должно быть пронизано Рождество. Мама Дэша виновата в том, что сначала отказалась приходить, а потом пришла. Дэш виноват в том, что привел ее. А его отец виноват в том, что согласился прийти лишь для того, чтобы хоть раз в жизни показать себя участливым папочкой. Дэш виноват в том, что столкнулся на улице с отцом, ведя на вечеринку маму, и не повернул обратно, а явился на зажжение елки с ними обоими. Он должен был понимать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Два этих человека вместе тлетворны. Неудивительно, что Дэш такой бука. Теперь и я ощущала себя букой. – ЗАМОЛЧИТЕ! – крикнула я родителям, швырнув мобильный в стену, разделявшую наши комнаты. Дурацкие сообщения о свитерах. Дурацкие ссоры. Дурацкий свитер опален и испорчен. Даже дурацкий кот не станет на нем спать. Этот свитер – символ того, что у нас с Дэшем все наперекосяк. Неимоверные усилия и добрые намерения не всегда приводят в сказках к счастливому концу. Да и сказки нереальны. Дурацкие они, как и все остальное. Блин! С большой буквы «Б»! Стук мобильного о стену не унял ссору родителей, но голоса они понизили. Правда, время от времени до меня долетали и громкие фразы: «Это твоя вина!» и «Сколько людей состоят в нашем браке?» Мне не хотелось вылезать из постели, но и слушать досадную чушь тоже желания не было. Коннектикут? Что это место может предложить, помимо нью-хейвенской пиццы?[3] Распахнулась дверь. – Можно войти? – шепотом спросил Лэнгстон. – А постучать? – раздраженно ответила я. Брат выходит из себя, если, перед тем как войти, я не стучу в его дверь, так как в любой момент может уединиться в спальне с бойфрендом, но сам никогда не стучит в мою дверь, предполагая, что ничего интимного за ней происходить не может. Это его предположение маленько бесит меня, поскольку оно верно. Мое семейство с трудом смирилось с тем, что у меня есть парень, и то лишь потому, что он молчалив, весь в книгах, не представляет опасности, мы редко видимся, дверь моей спальни при его визитах всегда открыта и мне все еще запрещено выходить из дома после десяти. Уголки губ Лэнгстона изогнулись в полуулыбке. – Ха-ха, – сказал он. Закрыл за собой дверь и плюхнулся на мою постель. Брат был в пижаме, хотя в это время должен был уже сидеть на утренней лекции. Детьми мы так же встречали рождественское утро: в пижамах, уютно устроившись в моей постели в ожидании родителей, которые придут за нами, чтобы отвести к подаркам. И так же подслушивали родительские рождественские перебранки в соседней комнате. Правда, те напоминали больше шутливые поддразнивания и подколы. К примеру, кто-то говорил, что закончил упаковывать подарки, а сам этого не сделал, или уверял, что кофе куплен, когда это не так. О, старые добрые денечки. Раньше, когда слово «Коннектикут» еще не было ужасным и ненавистным, предвещавшим плохие времена. Когда жизнь была мирной и безобидной. А как я люблю подарки! Особенно если они идут в паре со свежеиспеченными рождественскими печеньями, залитыми красно-белой глазурью. Пусть даже к ним не подается кофе. Порой что-нибудь вдруг напомнит о том, как сильно я люблю Рождество, и сердце заноет оттого, насколько в этом году все паршиво. Я никак не поймаю праздничного настроения, как бы остальные ни пытались меня им заразить. Возможно, усилия остальных только мешают мне в этом. Такие чувства рождаются естественно, сами собой. Принужденное веселье ужасно. Я должна искренне почувствовать радость рождественских дней. – Что происходит? – спросила я брата. – По-моему, это совершенно очевидно, – отозвался он, и тон его не был шутливым. Выглядел он тоже крайне серьезным. – Они разведутся? – Наверное, именно это случается с громко ругающимися родителями. Может, посоветовать Дэшу показаться лору? Вдруг в детстве ему повредили слух ссоры его очумелых родителей? Нет, не стоит. Зная Дэша, при родительских ссорах он, скорее всего, даже ребенком затыкал уши наушниками и погружался в какую-нибудь книгу. – Вряд ли, – ответил Лэнгстон. – У них просто сложный период. – Как у вас с Бенни? – Они почти каждый месяц расставались, за чем следовал шквал сообщений с сердечками, рыдания, песни Робина и признания в том, что они не могут жить друг без друга. – Я должен тебе кое-что сказать. – Они все-таки разводятся! – воскликнула я. – Тише ты, молчи! Нет, разумеется. Я вчера вечером сказал им то, что собираюсь сказать тебе сейчас. Видно, это сильно встревожило их, и теперь они по любому поводу срываются. Я ахнула. – У тебя рак? И тебе нужно лечиться в Коннектикуте? – Жестокое мироздание! За что, за что, за что? Брат еще даже университет не закончил. Не забирай его так скоро. – Ты помолчишь? Дай мне наконец закончить! Нет у меня никакого рака, а если бы был, зачем мне ехать на лечение в какой-то Коннектикут, когда я живу в большом городе? – И правда! – Послушай, Лили… Я хотел, чтобы сначала ты услышала это от меня, а не от мамы с папой. Я съезжаюсь с Бенни и буду жить в другом месте. Я рассмеялась. – Сейчас не время для шуток, Лэнгстон. – Я не шучу, – сказал брат. Предатель, прямо как Дэш. Делает вид, будто все в порядке, когда явно ничего не в порядке.