Глава XXI Баллотировка по-европейски В то время как друзья вели культурно-просветительный образ жизни – посещали музеи и делали авансы дамочкам, затосковавшим по мясу, – в Старгороде, на улице Плеханова, двойная вдова Грицацуева, женщина толстая и слабая, совещалась и конспирировала со своими соседками. Все скопом рассматривали оставленную Бендером записку и даже разглядывали ее на свет. Но водяных знаков на ней не было, а если бы они и были, то и тогда таинственные каракули великолепного Остапа не стали бы более ясными. Прошло три дня. Горизонт оставался чистым. Ни Бендер, ни чайное ситечко, ни дутый браслетик, ни стул – не возвращались. Все эти одушевленные и неодушевленные предметы пропали самым загадочным образом. Тогда вдова приняла радикальные меры. Она пошла в контору «Старгородской Правды», и там ей живо состряпали объявление: Умоляю лиц, знающих местопребывание. Ушел из дому тов. Бендер, лет 25–30. Одет в зеленый костюм, желтые ботинки и голубой жилет. Брюнет. Указавш. прош. сообщить за приличн. вознагражд. Ул. Плеханова, 15, Грицацуевой. – Это ваш сын? – участливо осведомлялись в конторе. – Муж он мне! – ответила страдалица, закрывая лицо платком. – Ах, муж! – Законный. А что? – Да ничего, ничего. Вы бы в милицию все-таки обратились. Вдова испугалась. Милиции она страшилась. Провожаемая странными взглядами конторщиков, вдова удалилась. Троекратно прозвучал призыв со страниц «Старгородской Правды». Но великая страна молчала. Не нашлось лиц, знающих местопребывание брюнета в желтых ботинках. Никто не являлся за приличным вознаграждением. Соседки судачили. Чело вдовы омрачалось с каждым днем все больше. И странное дело. Муж мелькнул, как ракета, утащив с собой в черное небо хороший стул и семейное ситечко, а вдова все любила его. Кто может понять сердце женщины, особенно вдовой? К трамваю в Старгороде уже привыкли и садились в него безбоязненно. Кондуктора кричали свежими голосами «Местов нет», и все шло так, будто трамвай заведен в городе еще при Владимире Красное Солнышко. Инвалиды всех групп, женщины с детьми и Виктор Михайлович Полесов садились в вагоны с передней площадки. На крик «получите билеты» Полесов важно говорил – «годовой» – и оставался рядом с вагоновожатым. Годового билета у него не было и не могло быть. Инженер Треухов руководил постройкой новых трамвайных линий и деятельно переписывался с заводоуправлением, поторапливая с высылкой вагонов. Пребывание Воробьянинова и великого комбинатора оставило в городе глубокий след. Заговорщики тщательно хранили доверенную им тайну. Молчал даже Виктор Михайлович, которого так и подмывало выложить волнующие его секреты первому встречному. Однако, вспоминая оловянный взгляд и могучие плечи Остапа, Полесов крепился. Душу он отводил только в разговорах с гадалкой. – А как вы думаете, Елена Станиславовна, – говорил он, – чем объяснить отсутствие наших руководителей? Елену Станиславовну это тоже весьма интересовало, но она не имела никаких сведений. – А не думаете ли вы, Елена Станиславовна, – продолжал неугомонный слесарь, – что они выполняют сейчас особое задание? Гадалка была убеждена, что это именно так. Того же мнения придерживался, видно, и попугай в красных подштанниках. Он смотрел на Полесова своим круглым разумным глазом, как бы говоря: «Дай семечек, и я тебе сейчас все расскажу. Виктор, ты будешь губернатором. Тебе будут подчинены все слесари. А дворник дома № 5 так и останется дворником, возомнившим о себе хамом». – А не думаете ли вы, Елена Станиславовна, что нам нужно продолжать работу? Как-никак, нельзя сидеть сложа руки. Гадалка согласилась и заметила: – А ведь Ипполит Матвеевич герой. – Герой, Елена Станиславовна. Ясно. А этот боевой офицер с ним? Деловой человек! Как хотите, Елена Станиславовна, а дело так стоять не может. Решительно не может. И Полесов начал действовать. Он делал регулярные визиты всем членам тайного общества «Меча и орала», особенно допекая осторожного владельца «одесской бубличной артели» «Московские баранки» гражданина Кислярского. При виде Полесова гражданин Кислярский чернел. А слова о необходимости действовать доводили боязливого бараночника до умоисступления. К концу недели все собрались у Елены Станиславовны в комнате с попугаем. Полесов кипел. – Ты, Виктор, не болбочи, – говорил ему рассудительный Дядьев, – чего ты целыми днями по городу носишься? – Надо действовать! – кричал Полесов. – Действовать надо, а вот кричать совершенно не надо. Я, господа, вот как себе это все представляю. Раз Ипполит Матвеевич сказал – дело святое. И, надо полагать, ждать нам осталось недолго. Как все это будет происходить, нам и знать не надо. На то военные люди есть. А мы часть гражданская – представители городской интеллигенции и купечества. Нам что важно? Быть готовыми. Есть у нас что-нибудь? Центр у нас есть? Нету. Кто станет во главе города? Никого нет. А это, господа, самое главное. Англичане, господа, с большевиками, кажется, больше церемониться не будут. Это нам первый признак. Все переменится, господа, и очень быстро. Уверяю вас. – Ну, в этом мы и не сомневаемся, – сказал Чарушников, надуваясь. – И прекрасно, что не сомневаетесь. Как ваше мнение, господин Кислярский? И ваше, молодые люди? Молодые люди всем своим видом выразили уверенность в быстрой перемене. А Кислярский, понявший со слов главы торговой фирмы «Быстроупак», что ему не придется принимать непосредственного участия в вооруженных столкновениях, обрадованно поддакнул. – Что же нам сейчас делать? – нетерпеливо спросил Виктор Михайлович. – Погодите, – сказал Дядьев, – берите пример со спутника господина Воробьянинова. Какая ловкость! Какая осторожность! Вы заметили, как он быстро перевел дело на помощь беспризорным? Так нужно действовать и нам. Мы только помогаем детям. Итак, господа, наметим кандидатуры. – Ипполита Матвеевича Воробьянинова мы предлагаем в предводители дворянства! – воскликнули молодые люди. Чарушников снисходительно закашлялся. – Куда там! Он не меньше, чем министром будет. А то и выше подымай – в диктаторы! – Да что вы, господа, – сказал Дядьев, – предводитель – дело десятое! О губернаторе нам надо думать, а не о предводителе. Давайте начнем с губернатора. Я думаю… – Господина Дядьева! – восторженно закричал Полесов. – Кому же еще взять власть над всей губернией? – Я очень польщен доверием, – начал Дядьев. Но тут выступил внезапно покрасневший Чарушников. – Этот вопрос, господа, – сказал он с надсадой в голосе, – следовало бы провентилировать. На Дядьева он старался не смотреть. Владелец «Быстроупака» гордо рассматривал свои сапоги, на которые налипли деревянные стружки. – Я не возражаю, – вымолвил он, – давайте пробаллотируем. Закрытым голосованием или открытым? – Нам по-советскому не надо, – обиженно сказал Чарушников, – давайте голосовать по-честному, по-европейски – закрыто. Голосовали бумажками. За Дядьева было подано четыре записки. За Чарушникова – две. Кто-то воздержался. По лицу Кислярского было видно, что это он. Ему не хотелось портить отношений с будущим губернатором, кто бы он ни был. Когда трепещущий Полесов огласил результаты честной европейской баллотировки, в комнате воцарилось тягостное молчание. На Чарушникова старались не смотреть. Неудачливый кандидат в губернаторы сидел, как оплеванный. Елене Станиславовне было очень его жалко. Это она голосовала за него. Другой голос Чарушников, искушенный в избирательных делах, подал за себя сам. Добрая Елена Станиславовна тут же сказала: – А городским головой я предлагаю выбрать все-таки мосье Чарушникова. – Почему же все-таки? – проговорил великодушный губернатор. – Не все-таки, а именно его и никого другого. Общественная деятельность господина Чарушникова нам хорошо известна. – Просим, просим! – закричали все. – Так считать избрание утвержденным? Оплеванный Чарушников ожил и даже запротестовал. – Нет, нет, господа, я прошу пробаллотировать. Городского голову даже скорее нужно баллотировать, чем губернатора. Если уж, господа, вы хотите оказать мне доверие, то, пожалуйста, очень прошу вас – пробаллотируйте! В пустую сахарницу посыпались бумажки. – Шесть голосов – за, – сказал Полесов, – и один воздержался. – Поздравляю вас, господин голова! – сказал Кислярский, по лицу которого было видно, что воздержался он и на этот раз. – Поздравляю вас! Чарушников расцвел.