Но это потом. А прямо сейчас Бо на всех парах влетела в рабочий кабинет, захлопнула за собой дверь и привалилась к ней спиной. – Ну? – Она почти подпрыгивала от нетерпения, даже на то, чтобы снять верхнюю одежду, выдержки не хватило. – Ну, что… Была я у него. Как всегда некстати зазвонил телефон. Машенька приложила палец к губам, сняла трубку и кивком предложила Бо располагаться. В то время как коллега вполголоса вела беседу, Бо гадала о том, что скрывалось за этим была я у него, сказанным не-машенькиным тоном с не-машенькиной интонацией. Если бы не обстоятельства – подруга обещала навестить в больнице сбитого байкера – Бо подумала бы, что та… Хм. Влюбилась? В ожидании подробностей она шлялась туда-сюда по комнате, щелкала пальцами, подсовывала Машеньке записки с огромным количеством вопросительных знаков, но всякий раз отвергалась жестом с известного антиалкогольного плаката. И так целый час. Никакого терпения не хватит! Наконец трубка была водворена на место, информация о звонке подробно записана в журнал регистрации, а Машенькин взгляд устремлен на ерзающую в кресле Бо. – Была, – повторила она и сдвинула брови, собираясь с мыслями. Потеребила пальцем загнутый край тетрадной обложки, взяла со стола ручку и принялась вертеть ее в пальцах. Можно подумать, нервничала. Хотя, ей-то что? Она в этой ситуации благородно-рыцарственна. Это Бо – преступница. – К нему никто не приходит, – выдала наконец Машенька после недолгого молчания важное для себя, но не главное для Бо. – У него вообще никого нет, представляешь? – Ага. Даже из этой нехитрой информации Бо попыталась выжать что-нибудь полезное. Вроде того, что хотя бы родственники не будут выдвигать обвинений, а то иногда такие попадаются – потреплют хуже самого пострадавшего… Короче, вжилась в роль криминального элемента и мыслила соответственно. – Мной интересовался? – Ни разу. Уверяет, что ничего не помнит. И что сам виноват в ДТП. Кстати, так и есть, в момент аварии он был пьян. Жизнь определенно налаживалась. – А что говорят врачи? – задала Бо второй мучавший ее вопрос. – Долго еще его там продержат? – Прилично, – вздохнула Машенька. Впрочем, выглядела при этом так, словно лучшей новости и придумать нельзя. – У него переломы и сотрясение мозга. Короче, опасный ты человек, Божечка. Лучше тебе дорогу не переходить. – Шутит вроде и улыбается, а в глазах по-прежнему плещется то самое тоскливое «не-машенькино». – Бож, послушай… – Снова чужим голосом. Надломленным. – Ты веришь в судьбу? Бо вообще опасалась во что-либо верить. Чтобы не сглазить. Но если уж выбирать, то она предпочла бы в качестве объекта веры что-нибудь более прагматичное, например, собственное невероятное везение. Вот только надолго ли? Про амнезию парень, конечно, наврал. Время тянет. Да и с чего бы ему откровенничать с Машенькой, когда он понятия не имеет о ее знакомстве с лихачкой на ржавой «Волге»? Пусть бы и дальше не имел. – Вдруг ты неслучайно его сшибла? – Случайности неслучайны, – машинально подтвердила Бо, все еще погруженная в свои мысли. – Да! Да, я тоже так думаю! – затараторила Машенька. – Вдруг это мой шанс? Моя судьба? Бож, что, если мне его Бог послал? – Скорее, черт принес. – Получилось недобро, как она и хотела. – Принес и бросил мне под колеса… Телефон каркнул хриплой трелью. Машенька вновь отвлеклась, а Бо глотком залила в себя остывший чай и стянула со стола журнал учета звонков. Целых три дня, как-никак, из жизни выпадала. Расчерченные по линейке клетчатые листы приятно шелестели под пальцами. Звонков явно прибавилось, и по ночам – тоже… Бо сощурилась, разбирая каракули Турищева. Ему бы участковым терапевтом работать с такой-то каллиграфией. Пятнадцать сессий за ночь, когда это такое было? Суицидальные настроения… Угроза суицида… а тут кризисная интервенция. Да что они все, с ума посходили? Палец уткнулся в одну из строчек, сделанную другим консультантом. Бо прочла ее несколько раз, холодея спиной, затылком и ладонями. Говорит, что видит мертвых. Сутками ранее – та же история. Бо перестала скакать взглядом по записям и начала читать все подряд. «Дочь призналась, что видит мертвых, а потом и муж…» «Краем глаза заметил фигуру человека, обернулся – никого». «Потеря смысла, хочется наложить на себя руки». «Покойная бабушка велела взять нож и выйти на улицу». Снова интервенция. «Угрожает выпрыгнуть из окна. В соседней комнате кто-то кричит и умоляет выключить воду…» Почерк Машеньки. – Такое уже было. Дернувшись от неожиданности, Бо подняла голову и уставилась в серьезные глаза подруги. – Не настолько много, но тоже. В ноябре того года. Если хочешь, давай найдем предыдущий журнал. – Не сейчас. – Закусив губу, Бо снова и снова перечитывала ту первую запись. Она была сделана спустя сутки после ее ДТП. Раньше таких обращений не было, Бо убедилась в этом сразу. – Как там ты говорила? – Не я, – от волнения в горле пересохло и язык едва ворочался. – Тот парень говорил. – Антон, – подсказала Машенька. Еще один. Случайности по-прежнему неслучайны? – Антон, о’кей. «Живые начнут видеть мертвых и сами захотят стать мертвыми». В соседней комнате в такт сердцебиению обеих девушек громко тикали часы. Бо нарушила молчание первой. – Думаешь, в ноябре его тоже кто-то сбил? Машенька неуверенно пожала плечами: – Если так, то он какой-то невезучий. – Ха! – язвительно заявила Бо. – Наоборот, раз пьет, а потом лезет за руль. Всего-то два раза! Хотя должен был уже в земле лежать. – Он не такой. Ты его совсем не знаешь. – Зато ты, смотрю, хорошо изучила… Машенька захлопала ресницами и открыла рот, чтобы возразить, но не успела. Телефон снова задребезжал чьим-то воплем о помощи. – Я возьму, – быстро сказала Бо и цапнула трубку. Голос прорвался к ней сквозь невнятный фоновый шум, похожий на порывы ветра. – Мама, там мама… – Ребенок. Мальчик или девочка – непонятно. Лет девять-десять, не больше. Взволнован, напуган. Говорит слишком быстро. – Что с твоей мамой? – Бо подстроилась под темп собеседника. Не столько нарочно, сколько из внутренней уверенности, что надо спешить. – Она стоит на подоконнике и плачет. И разговаривает с кем-то, но кроме нее там никого нет. – Можешь дать ей трубку? – попросила она, а сама выразительно уставилась на Машеньку и указала взглядом на параллельный телефон. Коллега поняла без слов. Дотянулась до аппарата и бесшумно подключилась к беседе. Щелчки какие-то. Шелест, будто от конфетной обертки. Затем все стихло. – Она не хочет разговаривать. – Скажи, что звонит кто-то знакомый. Срочно. Бабушка… у вас есть бабушка? – Моя сестра, – мгновенно сообразил обладатель голоса в трубке. – Она живет в другом городе. Надо сказать, ребенок неплохо держался. – Хорошо, пусть будет сестра. Давай. В ожидании ответа Бо и Машенька медленно друг другу кивнули. Из-за кадра доносился чей-то непрерывный монолог. Говорили то тише, то громче, с выражением, будто зачитывая театральную роль. Поначалу голос слышался издалека, словно в комнате работало радио или телевизор, а потом неожиданно загремел прямо в ухо: – Я? Тебе? – яростно спрашивала женщина кого-то, но явно не Бо. – Ничего не должна! Теперь я здесь живу! Да убери уже свою веревку! Убери, сказала! Иди в могилу. Спи! Первой мыслью было, что она пьяна или не в себе. Но следующая реплика прозвучала по контрасту осознанно: – Оль, Оля? У тебя что-то случилось? Ты же в Иркутске должна быть… – Я не… – начала было Бо. Собеседница снова взвыла: – Я сказала, убери веревку! Уходи спать! Звуки стали глуше – наверное, выронила трубку. Бо показалось, что она слышит удары или что-то очень на них похожее.