Сезонов был встречен пронзительным взглядом пяти пар глаз со смесью различных эмоций: холодная суровость Селиванова соседствовала с обманчивым безразличием техников, настороженность Владыкиной перекрывало недовольство Калдыша, которое он плохо замаскировал. «Ни стыда, ни совести у тебя, Валерий. Враз упал в глазах омских товарищей», –быстро подумал подполковник, тут же защищаясь своими же контрмыслями о добыче весьма полезных и ценных сведений о пришельце. - Здравия желаю, – встретившись взглядом с каждым из присутствующих, кивнул Сезонов. Те поздоровались вразнобой. - По старой схеме, товарищ подполковник. Только внутри с вами теперь будет один сотрудник, – произнес лейтенант, протягивая наушник. Приняв его, Сезонов посмотрел в прозрачную стену. Ягосор уже сидел в комнате, вновь в наручниках и ремнях. За его спиной у стены стоял спецназовец, сложив ладони на автомате, висевшем поперек его груди. Подполковник взглянул на наручные часы и сверил их с настенными в кабинете. Десять минут третьего. Поехали. - Ну что, досталось вам вчера? – был первый вопрос, который услышал галактионец, едва московский офицер оказался на пороге комнаты. - На удивление нет. – Яго развел ладони. – Только... приставили. Прямо ко мне, – пришелец через плечо оглянулся на спецназовца. – Но честно заявляю, что не бедокурил. Вел себя аки послушный ученик. - Вы делаете успехи. Молчание. Сезонов внимательно смотрел на галактионца. Тот стучал пальцами одной руки по тыльной стороне ладони другой, не поднимая глаз. - Я не всегда был таким. Каким меня вам могли описать и как вы сами составили впечатление. – Яго помотал головой. – Убийца. Мститель. Осквернитель… Судьба столько всего мне подкинула в последние месяцы, что я первое время долго не прекращал злословить. Страшная, жуткая, чудовищная тоска, до боли. Потом подумал, что надо смириться. Замкнуться. Всё как следует обдумать: кем я стану здесь, что меня ждет, что предстоит. - Сколько попыток сбежать из-под стражи вы предприняли? Включая случаи в Новосибирске? - Четыре. - И что вам мешало – или кто? За исключением последнего, позавчера, во дворе управления. - До сих пор наблюдаю за собой, что мой организм как-то странно и непонятно порой реагирует. Беспричинно. Меня может и шатать, и спать я могу целые сутки, или вообще долго не спать, и рвёт, будто тухлого чего нажрался. «Давление поди», –смешно подумал Сезонов. - Именно в минуты побега на меня резко и внезапно что-то накатывало. Накрывало. Я слабел и уже не мог дать отпор преследовавшим и поймавшим меня. Не представляющего опасности в подавленном таком состоянии, отправляли обратно, – закончил Яго. - Зачем хотите сбежать? Молчание. - И сейчас думаете о побеге? – довольно провокационный вопрос, еще и в присутствии в помещении вооруженного бойца. Губы Яго искривились в подобии ухмылки: - Ну а кто о нем не думает. Покажите мне на того, кто, испытывая ограничения в действиях и перемещении, не мечтал бы удрать подальше на свободу. - Я вам не рекомендую вновь пытаться бежать. Галактионец хохотнул. Спецназовец за его спиной подобрался и переместил на автомате руки. - Да я и не хочу уже особо. Будто бы… запал пропадает. - Итак, с вашего позволения поговорим о вашей жизни уже здесь, на нашей планете, в нашей стране, – прочистив горло, сказал Сезонов. – Как часто и много вы думали – или даже продолжаете думать, до сих пор, – что жизнь ваша теперь навсегда связана с этой планетой? Что вы оторваны от своего края? Потому что, может вам это неизвестно, и я не знаю сам, как работают физические законы в ваших землях, но у нас на Земле еще не найден способ перемещения во времени и пространстве по щелчку пальцев или путем попадания в какую-нибудь яму. Подполковник решил начать именно с этого, наверное, самого неприятного вопроса из приготовленных на сегодня, поскольку надеялся на честный ответ. Слова, произнесенные галактионцем, выйдут с искренней тоской и болью или недовольством и злостью, очищенные от каких бы то ни было эмоциональных примесей. Ягосор переменился в лице, словно собирается взвешивать каждую фразу, которая и так будет тяжелой. Думается, он осознаёт, что заполучил на Земле клеймо чужака, хоть и сам зрительно сделал очевидный вывод, как явственно схож внешностью с каждым человеком здесь. Он никогда не станет землянином, человеком по рождению. Отныне лишь своим адекватным поведением и хорошим отношением к окружающему он может снискать репутацию гражданина. А когда (ну, или если) придется прятать его среди россиян, галактионец путем восстановления документов должен превратиться из грана Ягосора в Александра Креплова. Эту мысль Сезонов культивировал в гостиничном номере уже за полночь, но до конца так и не довел, решив продолжить оформлять ее на свежую, выспавшуюся голову. - Я не верю, что свыкнусь с этим до конца. С тем, что никогда не вернусь на Галактион. Хотя и там меня ничего уже и не держит: царство пало, родных нет, друзей тоже – всех перебили, а народ во власти оккупантов. Я, может, и сумел бы встать во главе колонны, которая будет биться против врага во имя павших близких. Если бы мог вернуться. Но изменил бы ситуацию в корне? Вдруг уже поздно: народ смирился с поражением, у него нет лидера, который поведет в атаку... Пути назад отрезаны. Я и сам понимаю. Жалею ли? Жалеть бы мог, если знал, что есть шанс вернуться. А поскольку шансов нет, то и жалости тоже. Злюсь ли? Конечно. На себя. Что, возможно, мало сделал или не сделал ничего, что мог бы в какой-то конкретный момент. Но вопреки ситуации почему-то сам до этого мозгами не допёр. Ненавижу. Гневаюсь. Вот на мат бы ваш русский перешел, но… – Яго вздохнул и косо посмотрел в зеркальную стену. – Но что я этим изменю. Только самому чуть полегчает. А там, в моем мире, где-то за триллионы расстояний отсюда, ничего не поменяется. Некоторое время все молчали: и Сезонов, глядя на пришельца; и хмурый Ягосор; и Калдыш в наушнике. Разводить сантименты наказа не было. Следует двигаться дальше. Тут не тургеневская повесть про кисейных барышень, чтоб сопереживать, с одной стороны. Идет допрос инопланетянина, который потенциально представляет опасность для окружающих. Полковник осторожно переключил внимание Яго на себя и продолжил задавать вопросы, порой сводя монолог галактионца на формат беседы, когда сам разбавлял речь пришельца своими уточнениями. В этот раз продолжительность беседы в каждом из трех состоявшихся раундов была увеличена до астрономического часа. Возвращаясь в перерывах в кабинет, Сезонов замечал медленное, но оттаивание Владыкиной и Калдыша. Их, как и вчера, захватывала история Ягосора, и оба, развесив уши, постепенно забывали о нетипичном и не вполне нормальном поведении подполковника вчерашним днем. Само же продолжение восстановленных из памяти Яго прошедших недель и месяцев было не менее интересным, чем сутками ранее. По его же словам, он помнит лишь несколько первых секунд, как оказался на Земле: река, лес, затянутое облаками небо, двое людей. После последующего тяжелого мысленного провала галактионец фокусируется на больничной палате и десятках врачей. Едва ему становится лучше и он в состоянии не просто стоять на ногах, но и ходить, брать предметы в руки, эти врачи отправляют его на непрекращающиеся скрининги и периодические анализы. При этом все эти долгие недели его держат в одном здании, не выводят на улицу ни под каким предлогом и всеми силами стараются, чтобы ни одна живая душа (за исключением пары-тройки уведомленных силовиков) за пределами стационара о нем не узнала. Но вот подворачивается Его Величество Случай– и Ягосор сбегает, следуя по наитию: мимо городов, по автотрассам, ночуя при заправочных станциях и придорожных мини-отелях за работу, которую в состоянии выполнить, дабы получить порцию пищи и койко-место для нескольких часов сна. Дни спустя накатывает осознание, что это не жизнь, как он существует сейчас, хоть даже и прячась от людей в белых халатах из Новосибирска. Яго приходит к мысли, что скрываться надо не тайком, а быть на виду у всех. Сходство с проживающими в стране гражданами идет на пользу, тем более никто не знает о пришельце, неотличимом от обычного здесь мужчины. Потому решено слиться с горожанами – именно в это время Яго следует мимо Омска. Далее он пытается стать частью общества и начать жить как все: ходить на работу, зарабатывать деньги и на полученный доход покупать еду и одежду. Первый день галактионец не знает, куда податься и с чего начать, но на утро второго дня пребывания в городе читает объявление о наборе водителей в транспортное управление. Веря, что слово «транспорт» на Земле означает то же, что и на его планете (а водить он умел), Ягосор обращается напрямую к начальнику депо. Не имеющего документов, удостоверяющих личность, без водительских прав, подтверждающих стаж вождения в России или ином государстве, Яго принимают за апатрида и всё же берут в учебный центр, оформляя временные справки и ставя на учет. С собственной придуманной биографией и личностью галактионец приступает к обучению, а недели спустя уже выходит в свой первый внутримуниципальный рейс. На сцене вновь появляется Его Величество Случай. Офицер местной военной части, оставив свой личный автомобиль в сервисе на ТО, следовал к своему месту службы на троллейбусе, которым управлял Яго. К этому времени все войсковые части Дальнего Востока и Сибири, под подпись ознакомленные с приметами сбежавшего из Новосибирска инопланетянина, вели пока еще безуспешные его поиски. Военный офицер узнал Яго в отражении, случайно взглянув в салонное зеркало заднего вида, когда дверь в водительский отсек была открыта. Прибыв на место службы, офицер тотчас же связался с компетентными людьми. Спустя пять часов в депо тихо пришли сотрудники управления ФСБ, тихо скрутили Яго, дождавшись его возвращения со смены, и тихо в темном микроавтобусе с тонированными стеклами увезли, как сказали бы, «в неизвестном направлении». С тех пор и поныне галактионец живет – существует – в Омске на том же положении, что и в Новосибирске: никуда не ходи, нигде не светись, куча исследований и поиск правды – кто он такой. Если с работниками транспортного депо Яго хоть немного разговаривал, то с омскими силовиками продолжил молчать так же, как и с новосибирскими, стоило медикам или военным обратиться к нему с любым вопросом. И не выдавливал он из себя фраз длиннее пяти слов до тех пор, пока вчера не увиделся с ним – подполковником Сезоновым. - Товарищ полковник, разрешите? - Заходите, Валерий Игоревич. Заходите… - Мне нужно личное досье на советника Владыкину и старшего лейтенанта Калдыша. Хочу знать конкретнее и полнее, с кем в связке работаю. Они дали мне информацию о жизни и физическом здоровье пришельца, а я про них сам ничего не знаю. Селиванов молча кивнул, приглашающе указав ладонью в сторону кресла, прошел к стационарному телефону на своем столе и, набрав короткий внутренний номер, поднял трубку с аппарата. Ему ответили быстро. - Светлана Павловна? Полковник Селиванов. Есть возможность поднять дела на Владыкину и Калдыша?.. Оригиналы… Сейчас… Для ознакомления… В течение часа, думаю… Да… Хорошо, спасибо. – Селиванов положил трубку и посмотрел на Сезонова: – Когда поднимут, наберут, я вам сообщу. Несколько минут. - Спасибо, – Сезонов кивнул из кресла. - Как успехи? – оправив китель, полковник опустился на свое место за столом. - В целом всё хорошо. На вопросы отвечает, последовательно и ясно. Достаточно распространённо, чтобы можно сделать вывод о его жизни среди людей. - Он не позволяет себе ничего нового из «шуток»? Вы не ведётесь? - Никак нет, всё штатно. Но я к вам еще по одному вопросу, Владимир Дмитриевич. - Слушаю, – удобнее сев, полковник обратился в слух. - Буду говорить как есть. - Пожалуйста. - Вопрос касается, конечно, пришельца. Я понимаю, что и в Новосибирске, и здесь у вас за короткое время знакомства с новоприбывшим из другой вселенной было налажено и на практике отточено взаимодействие. Какое никакое, оглядываясь на нежелание сотрудничать со стороны галактионца, но хотя бы между службами и управлениями, врачами и военными друг с другом. Ну, в каком смысле «взаимодействие»: выстроены, насколько понял, линии поведения, зависящие от совершаемого объектом. И эта схема, эта цепь проявила себя очень хорошо, и доказательство тому следующее: никто из гражданских не знает о существовании инопланетянина, схожего с человеком, и те первые свидетели появления пришельца у нас не вынесли всё в народ. Даже высшее командование еще не знает о всех событиях с точностью до знака. - Что, кстати, не есть хорошо, считаю, – перебил Селиванов, – но при этом я до сих пор, спустя уже столько недель, пока не настроен обращаться к Москве, открываться перед ней и открывать всё. Поэтому вышел только на одного вас пока что. Ну и генерала Фамилина. Если бы сразу сообщили о произошедшем – что Новосиб, что мы, едва типчик попал к нам, – еще можно было залатать все дыры непонимания и заручиться более высокой поддержкой по всем пунктам. А вышло так, что и соседи наши умолчали, и мы вслед за ними. Сами разгребали и разгребаем до сих пор наше общее «дело». Ошибка? Не знаю, возможно, но не великая. Было бы ошибкой, случилось что страшное, непоправимое. Пока у нас, в Сибири, всё под контролем, волноваться не о чем. И при этом не может и не должно так продолжаться – открыто действовать на своей территории, но не пускать на нее Москву. В одной ведь песочнице! Только мы, сибиряки, играем, повернувшись спиной, в то время как остальные показывают друг дружке, какие фигурки слепили. Подполковника позабавило сравнение омским начальником сложившейся ситуации с детской игровой площадкой. Думая, что в беседе настал подходящий момент, Сезонов осторожно предложил: - Может, пришло уже время, прямо сейчас направить всю информацию Москве? Пока действительно не доигрались до одиночек. Данных скопилось достаточно, на целую папку. Контроль будет обеспечен, это я оставляю за собой, обещаю. Селиванов глубоко и серьезно задумался, глядя куда-то в угол и сложив руки под подбородком, повернулся в своем кресле. Сезонов терпеливо ждал. Он готов услышать любой ответ, положительный либо отрицательный, поскольку и на тот, и на другой подготовил оправдания и контраргументы. - Сам прекрасно понимаю, что в некоторых ресурсах, полномочиях мы ограничены, – негромко произнес полковник спустя минуту. –Что тут надо заниматься более… углубленно, что ли. Что, возможно, в дальнейшем мы не сможем многое обеспечить, чем Москва, в силу разных причин. - Вы сами подводите итог к тому, что и вам становится очевидно ясно. - Не вполне очевидно и не так ясно, как в дивную безоблачную погоду, – вздохнул Селиванов и, развернувшись в кресле к подполковнику, спросил: – После Москвы его могут не вернуть сюда? Вы оставите его там. Скорее всего. - Очень хотелось бы, если честно. Хотя бы на время. Потом – как дело пойдет. - Какое дело? - Ну… от много зависит. - Вы еще сами не знаете. - Точно нет, но верю, что смогу обозначить перспективы, прояснив эпизоды после их изучения московскими специалистами. - Всем бы вашу святую веру, Валерий Игоревич… Селиванов протяжно вздохнул, будто собирался с мыслями, чтобы разрешить главнейший вопрос всей своей жизни. Раздался звонок телефона. Полковник снял трубку: - Да… Да? Отлично… Подойду не я, подполковник Сезонов… Хорошо, спасибо еще раз… Досье уже подняли, можете ознакомиться, – сказал Селиванов, кладя трубку. – Сейчас спускаетесь на первый этаж по лестничному пролету прямо тут, слева, и до самого конца по коридору. Вам под подпись на руки временно отдадут. - Отлично. – Сезонов встал из-за стола. - Вы же не собираетесь за пределы управления досье уносить, копии с них делать? - Нет, что вы. Потом поднимусь еще к вам? Я не более чем на полчаса. - Конечно, буду ждать.