"Дай ей просто любовь, и она будет счастлива. Если будешь пытаться лепить из нее свою Анну – эта птица улетит от тебя, едва встав на крыло". И как в воду глядела. Только вот дать любовь он не мог. Это роскошь ему не принадлежала. Не сдержался – лепил, приручал к мужским рукам, как дикую кошку. Поначалу она вздрагивала от каждого прикосновения. С огромным трудом привыкала к мысли о том, что ласка может дарить наслаждение. Что лежащая на колене рука – предвкушение. А когда вдруг он сам ощутил, что привязывается непростительно крепко, пришлось отсекать себя от Марины. Мучительно-больно. Он не мог позволить себе эту слабость. Или просто лишь струсил? Боясь снова услышать все то, что сказала когда-то любимая? Что же они с ней наделали… Как же могли? Сам виноват. Как бы ему не хотелось винить эту девочку, как бы не злился, но думать иначе было бы и вовсе малодушно. Только он. С того самого мига, как остановил свой порыв бросить все, ее просто обнять и удрать на край мира, дав себе быть откровенным с собой. Когда ввел расписание встреч. Для себя, себе запрещая и любить, и отдавать себя ей полностью, и позволять ей дарить себе радость. Все лишь только сам. А теперь оптимальным решением будет ее отпустить. А себя как отпустить? И внезапно пришла ему в голову невероятно простая мысль. Он вдруг вспомнил фразу Марины о жене, сказанную тогда в ресторане. А ведь девочка очень права. Невозможно права, и он знает, что делать… Марина ожидала от этого полета чего угодно, но только не покоя. Загрустивший Георг вдруг улыбнулся ей, очень светло. И… ушел. Спустя пару минут подошел стюард, напомнив Марине, что спальня готова, и она может пойти отдохнуть. Согласилась, доползла до кровати. На подушке лежала записка: "Спасибо". Почерк Георга. О, только не это, снова загадки. Не хочет, не может, не будет. Положила голову под подушку и уснула придавленная усталостью последних дней. Без снов и без мыслей. 28. Хочу в Монголию Не попрощалась. Что же, так возможно даже и лучше. Словно и не расстаются надолго. Вчерашний его "выход" придется расхлебывать теперь несколько дней. Хорошо, что он всегда играл на опережение, и большинство обязательных дел были уже сделаны. Тем не менее список "срочно" и "архисрочно" уже ярко мерцал в голове. Сейчас – завтрак, всех нужно поздравить. Потом пару дней напряженной работы в АЛРОСе. А после… он рассчитывал провести эти дни с ней в Нью-Йорке, потом лишь вернуться на первую свою сессию в качестве аспиранта. Теперь этот план невозможен. Судя по содержанию сообщений его грозного начальства, работы предстояло не просто много, а критически много. И его вчерашнее внезапное отсутствие выйдет Арату в несколько лишних рабочих дней. А может, и не нужен вовсе он пока в Нью-Йорке?? Есть ли смысл возвращаться за океан на два дня? Ну, хорошо – на неделю. Что-то внятно ему говорило: им обоим сейчас нужна пауза. Все обдумать, врасти в эту новую роль, разобраться. Марине еще предстоит примириться с Аратом, не мальчиком и не игрушкой, а победителем и мужчиной. Он понимал: это больно и сложно. Ему тоже сложно, он полон сомнений, так мешающих и изводящих. После волшебной ночи в "Национале" Арат вдруг снова поймал себя на уверенности в собственной правоте. Да, он все делает правильно. И отступать не намерен. Не хочет, не может. В их семье мужчины никогда не отступали. Да, и между прочим… Уже не впервые в голову лезли мысли о том, что судьба может развернуть их отношения к новому этапу. Об этом же ему неоднократно намекал Кирилл. А Арат и не спорил. Взрослый мужчина всегда должен быть готов к такому повороту. Случайная встреча – просто случайность. Ряд встреч – закономерность. А недели и месяцы… – тут ему нужен был план. Варианты событий, пути отступлений и фронт всех работ. И одним из тылов был родительский дом. Пора бы туда к ним заехать. Приграничный район с непроизносимым для европейского уха названием: Цагааннуур. Древний Хувсгел. Крайний Север Монголии. Чуйский тракт. На машине из русского Бийска было даже ближе, чем до Улан-Батора. Приезжая в монгольский Мурэн, столицу Хубсугульского аймака, вы услышите русскую речь и найдете там Православную церковь, очень маленькую. И волшебные горы. И восхитительный монгольский Байкал – озеро Хубсугул. Арат размечтался. Захотелось домой, к зиме там собираются все старики. Если послать им весточку о приезде – слетятся многочисленные родственники. Даже сестра прилетит из Шанхая. Брат сможет бросить Норвегию. Решено. Закусывает удила, разгребает завалы и летит в Улан-Батор. Позвонит своей сестренке Солонгой* уже сегодня. Ехать ей ближе всех. Итак, план есть, а это значит – время действовать. Арат любил планы. Они помогали ему работать быстро и вдохновенно. Вдохновение – прерогатива не одних только поэтов и художников. Можно преисполниться им и быстро разгрести дела, которые казались еще час назад Арату его личным эшафотом. Он снова был собой. Собранным, веселым, активным. Идеальным. Все делал безошибочно и точно. Он был из того редкого племени людей, за которыми не нужно проверять и переделывать. Ему всегда всецело доверяли. И уже вечером Арат звонил сестре, немало удивленной его внезапным появлением в эфире. Нет, Солку Арат никогда не забывал, хоть и переписывались они нечасто. Да и сама она, с тех самых пор, как она уехала учиться в Шанхай, поступив на факультет русского языка и литературы, была всегда занята. Сестра была его полной противоположностью: стремительна, вспыльчива, импульсивна, влюбчива, невероятно амбициозна. Напоминавшая ему маленького рыжего зверька, она была красавицей. В их краях всегда рождалось много таких детей – "благословленных солнцем", зеленоглазых, огненных. В густой шевелюре самого Арата тоже проблескивали рыжие искорки Хувсгела. Но до сестры ему было далеко. А еще у нее был потрясающий голос. Такой, что малышку Солон всерьез прочили в оперные дивы. Ее давний поклонник и друг, Бямбажав Жаргалсайхан давно потрясал своим могучим басом подмостки Азии и Европы, открывая для мира Монголию. Но сестренке не хватило терпения, и ее меццо-сопрано – уникальный и очень красивый голос – прекрасное дыхание, легато звучали теперь лишь в кругу дружественных вечеринок, а жаль. – Хэйл, каудат!** – Хэйл, лууван!*** И они рассмеялись. На разных концах полушария два монгольских ребенка вдруг вспомнили детство. И Арат – свою меховую шапку с немыслимо длинным хвостом за плечами, за который его вся округа прозвала "Хвостатым", и сестра Солонгой, с детства ненавидевшая это прозвище – "Мморковка" и так похожая на этот овощ: твердая, рыжая. Как давно это было… И будто вчера. – Ты ведь просто так не звонишь, блудный мой братец? Что за беда вдруг обрушилась на мир, что ты вдруг объявился? Болтушка! Все так же стрекочет, как будто сорока, и звенит ручейком своего голоса. – Да. Случилось страшное. Я внезапно соскучился. Представляешь? Собрался приехать в Мурен. Как считаешь, мне заехать в Шанхай и похитить сестренку? – Ты где сейчас? В Нью-Йорке? – В Москве! Пару дней еще буду, надеюсь. И теперь мучительно размышляю, как лучше доехать. – Ничего себе страсти! Только не вздумай мотаться из Бийска. Там сейчас небезопасно. Прошли снегопады, постоянно лавины в горах. Да… похоже, это только Арат утратил всякую связь с домом, лишь отправляя родителям дежурное: "У меня все нормально". Помогать им всем было не нужно, Арат был из семьи древней и весьма уважаемой. Состоятельной настолько, что в нынешние трудные времена всем своим детям могли дать блестящее образование и поставить на ноги. Да и старшее поколение семьи невозможно было назвать диким. Дед Арата владел большой туристической базой на озере Хубсугул – легенде северной Монголии. А когда-то был лишь мальчишкой, выросшим без отца и начинал с крошечной лодочной станции. Все говорили, что Арат был похож на него: тот тоже любил все планировать, никогда ни о чем не забывал, знал несколько языков и всегда был спокоен и серьезен. Это рядом с дедом Арат и научился так ловко управляться с веслами, все детство проведя между озерами, тайгой и степью. Там же учился и плавать, целые дни проводя на воде. Велика она, Монголия, и разнолика. Высочайшие горы мира и страшная пустыня. Леса и бескрайние степи. Да, Арат очень соскучился, и сейчас ему отчаянно был нужен этот глоток его Родины. Просто как воздух. – Ты чего там завис? Считаешь шаги от Москвы до Хувсгела? – До Улан-Батора. Так ты приедешь? – Ты родителям-то звонил? Или как снег на голову свалишься? Да. Как снег. Он в последнее время сроднился с этим снегом. – Пожалуй, буду внезапно. А иначе мама будет волноваться, ты же знаешь ее, дай только волю – поедет встречать хоть в столицу. – Внезапно? Ух ты! Тогда точно поеду. Давай вот что: я тут покумекаю, свяжемся завтра. В Улан-Баторе встретимся, я захвачу с собой Уянгу. Она давно уже давит мне на мозги – тебя хочет, – Сол поперхнулась, хихикнув, – увидеть. Ну конечно, "увидеть": Уянга Унабаяр, колоратурное сопрано, пела сейчас в Шанхайской опере Худжу, изучала шанхайский язык и была восходящей звездой. Ее с детства прочили Арату в невесты, еще бы: оба из хороших семей, амбициозны, талантливы. Он, в общем-то, был не против. Девочка умная, красивая, в него так явно влюбленная, почему бы и нет? Казалось бы – и решено, и прекрасно. Только однажды, когда два подростка остались наедине, малышка Уянга вдруг полезла к нему целоваться… Арат до сих пор помнил этот момент. Содрогнулся. Именно такой был первый его поцелуй. Слюни, чужой язык, ощущение брезгливости. Может, с тех пор он и не хотел постигать эту науку. И только Марина, преподавшая ему тот сладкий урок, была безупречна. А еще он ее просто любил. Ну какая, скажите, Уянга? – Братец, ты размечтался там что ли? Не волнуйся – точно привезу, она рядом, все слышит. Проклятие! Хоть оставайся в Москве теперь! Ну да ладно, Монголия явно важнее, а эту оперную диву он как-нибудь отвадит. Придумает потом. Открыл ноутбук, забил в поисковую строку запрос. – Да, я уже понял. Хорошо, я смотрю, рейс почти еще пуст, проблем с билетами нет, как решишь все – пиши, и я сразу себе забронирую. До связи, Морковка. И не слушая возмущенного клекотания сестры, Арат отключился. Дел еще было много, а эта новая напасть совершенно вдруг выбила его из равновесия. Как представил себе… Снова вздрогнул. И, злясь, пошел собирать вещи и проверять документы. Вот и поехал внезапно к родителям. _______________________________ * Монг. радуга, зоол. Маленький зверек из семьи куньих ** будь здоров, хвостатый – монг. жарг. *** будь здорова, морковка – монг. жарг. 29. Голодранка Снова серый Нью-Йорк. Еще недавно Марине казалось, что все человеческие муравейники на одно лицо. Дикий темп, затягивающий, как временная воронка, море огней, океаны людей и это странное ощущение, присущее только огромному городу, безвременье и безпространство. Попав в этот хаос, начинаешь себя ощущать не человеком и личностью – просто песчинкой. И все же теперь она вдруг поняла, как Москва отличалась от города Большого Яблока. Да, старожилы из почти исчезнувшего племени "коренных москвичей" совершенно справедливо сетовали: старой Москвы больше нет. Но даже у новой Москвы был характер и шарм. Она и пахла иначе: неповторимая, вздорная, гордая, трудолюбивая. Как настоящая русская женщина. А Нью-Йорк был бездушен. Клетки улиц, серость стен, свет неоновых вывесок. Или она просто скучала? По Москве, по родительскому дому, по кому-то, кто остался там, за океаном?