* * * 1 Если за столик к вам подсаживается человек, одетый как последняя деревенщина, но при этом держится так, будто застолбил все вокруг и не прочь прикупить еще, он наверняка из космолетчиков. Ничего удивительного. На службе он – Хозяин Вселенной, а когда ноги его попирают низменный прах земной – понятно, вокруг сплошь одни «кроты» – сидят, нос из норы высунуть боятся. Что до костюма – какой спрос с человека, который девять десятых своего времени не вылезает из летной формы? А если глубокий космос тебе привычней цивилизации, трудно уследить, как нынче одеваются в обществе. И потому любой космопорт – отличная кормушка для целой тучи этих, прости господи, «портных». Они-то всегда радешеньки обслужить еще одного простака «по последней земной моде». Я с первого взгляда понял, что этого здоровенного малого угораздило довериться Омару Палаточнику. И без того широченные плечи еще и подложены, шорты такие короткие, что, когда хозяин их сел, его волосатые ляжки оказались у всех на виду, сорочка в оборках, которая, возможно, хорошо смотрелась бы на корове. Но свое мнение я оставил при себе и на последний полуимпериал угостил его выпивкой, сочтя это выгодным вложением капитала, – известно, как космолетчики обращаются с деньгами. Мы сдвинули стаканы. – Ну, чтоб сопла не остыли! Так я в первый раз допустил ошибку насчет Дэка Бродбента. Вместо обычного: «И ни пылинки на трассе» или, скажем, «Мягкой посадки», он, оглядев меня с ног до головы, мягко возразил: – С чувством сказано, дружище, только с этим – к кому-нибудь другому. Сроду там не бывал. Вот тут бы мне опять-таки не соваться со своим мнением. Космолетчики вообще нечасто заглядывают в бар «Каса Маньяна» – не любят они подобных заведений, и от порта не близко. И раз уж один такой завернул – в «земном» наряде, да еще забрался в самый темный угол и не хочет, чтобы в нем узнавали космолетчика, – его дело. Я ведь и сам выбрал этот столик, имея в виду обозревать окрестности, не засвечиваясь, – наодалживал по мелочи у того, у другого. Ничего особенного, однако иногда достает. Так мог бы и догадаться, что малый тоже себе на уме, и отнестись соответственно… Но язык – он, знаете, без костей. Мелет сам по себе что ни попадя. – Не надо, ладно? Как говорится, моряк моряка… Так что если вы – крот, то я – мэр Тихо-Сити. И могу поспорить, на Марсе пьете куда чаще, чем на Земле, – добавил я, подметив, как плавно он поднимает стакан, – сказывается привычка к невесомости. – Сбавь голос, парень, – процедил он, почти не шевеля губами. – Почему ты так уверен, что я… «дальнобойщик»? Мы что, знакомы? – Пардон, – отозвался я, – будьте кем угодно, имеете право. Но я же не слепой! А вы только вошли – с головой себя выдали. Он что-то пробормотал себе под нос. – Чем это? – Да успокойтесь. Вряд ли еще кто заметил. Я – дело другое. Сознаюсь, люблю производить впечатление, и с этими словами я подал ему визитную карточку. Да-да, именно! Тот самый Лоренцо Смайт – Великий Лоренцо, един во всех лицах: стереовидение, кино, драма – «Несравненный мастер пантомимы и перевоплощений». Все это здоровяк принял к сведению и сунул карточку в карман на рукаве. Мог бы и вернуть, с досадой подумал я. Визитки – прекрасная имитация ручной гравировки – обошлись мне недешево. – Ага, понял, – тихо ответил он. – Я что-то делал не так? – Сейчас покажу. – Я поднялся. – До двери пройдусь, как крот, а обратно – изображу вас. Так я и сделал и на обратном пути слегка окарикатурил его походку, чтобы даже непрофессионал уловил разницу: ступни скользят по полу мягко, будто по палубе, корпус – вперед и уравновешен бедрами, руки перед собой, тела не касаются и в любой момент готовы за что-нибудь ухватиться. Ну и еще с дюжину мелочей, которые словами не описать. В общем, чтобы так ходить, нужно быть космолетчиком. Мышцы постоянно напряжены, баланс тела удерживается машинально – это вырабатывается годами. Горожанин всю жизнь гуляет по ровному твердому асфальту при нормальном земном притяжении и запросто может споткнуться об окурок. Другое дело – космолетчик. – Понятно? – спросил я, усаживаясь на место. – Да уж, – с кислым видом согласился он. – И это я… на самом деле так хожу? – Увы. – Хм… Пожалуй, стоит взять у вас несколько уроков. – А что, это идея, – заметил я. Некоторое время он молча меня рассматривал, потом, видимо, собрался что-то сказать, но передумал и сделал знак бармену, чтобы тот налил нам еще. Незнакомец единым духом проглотил свою порцию, расплатился за обе и плавно, без резких движений, поднялся, шепнув мне: – Подождите. Раз уж он поставил мне выпивку, отказывать не стоило, да и не хотелось. Этот парень меня заинтересовал. Он даже понравился мне, пусть я знал его какие-то десять минут. Знаете, бывают такие нескладно-обаятельные увальни, внушающие мужчинам уважение, а женщинам – желание сломя голову бежать следом. Грациозной походочкой он пересек зал, обогнув у двери столик с четырьмя марсианами. Терпеть не могу марсиан. Это ж надо – пугала пугалами, вроде пня в тропическом шлеме, а считают себя человеку ровней! Видеть спокойно не мог, как они выпускают эти свои ложнолапы – будто змеи из нор выползают. И смотрят они сразу во все стороны, не поворачивая головы – если, конечно, можно назвать это головой! А уж запаха их просто не выносил! Нет, вы не подумайте, никто не может сказать, будто я – расист. Плевать мне, какого человек цвета и кому молится. Но то – человек! А марсиане… Не звери даже, а не разбери что! Лучше уж дикого кабана рядом терпеть. И то, что их наравне с людьми пускают в рестораны, всегда возмущало меня до глубины души. Однако на этот счет есть договор; хочешь не хочешь – подчиняйся. Когда я пришел, тех четверых здесь не было – я бы унюхал. Демонстрируя незнакомцу его походку, тоже их не видел. А тут – нарисовались, попробуй сотри – стоят вокруг стола на своих «подошвах», корчат из себя людей… Бармен – тоже, хоть бы кондиционер не поленился включить! Вовсе не даровая выпивка удерживала меня за столом – надо же было дождаться своего «благодетеля», раз обещал. И тут меня осенило: прежде чем уйти, он как раз глядел в сторону марсиан. Может, это он из-за них? Я попытался понять, наблюдают они за нашим столиком или нет, но как понять, куда марсианин смотрит и о чем думает? Вот за это тоже их не люблю. Какое-то время я занимался своей выпивкой и гадал, куда же подевался мой приятель-космолетчик. Была у меня надежда, что благосклонность его примет, скажем, форму обеда, а если мы проникнемся друг к другу симпатией, то, возможно, и беспроцентной ссуды. Прочие виды на будущее, честно говоря, удручали – дважды уже звонил своему агенту и натыкался на автоответчик. А ведь дверь номера не пустит меня ночевать, если я не найду для нее монетки. Да, да, я пал столь низко, что спал в конуре с автооплатой. Вконец погрязнуть в черной меланхолии не позволил официант, тронувший меня за локоть: – Вам вызов, сэр. – А? А, спасибо, приятель. Тащите сюда аппарат. – Простите, сэр, не могу. Это в вестибюле, кабина двенадцать. – Благодарю вас. – Я вложил в ответ столько душевности, сколько стоили чаевые, которых у меня не было. Как можно дальше обойдя марсиан, я выбрался в вестибюль. Здесь стало понятно, почему аппарат не подали к столу. Номер 12 оказался кабиной повышенной защиты, полностью недоступной для подглядывания, подслушивания и тому подобного. Изображения в стереокубе не было и не появилось, даже когда я закрыл за собой дверь. Куб сиял белизной, пока я не сел, так что лицо мое оказалось напротив передатчика. Опалесцирующее сияние наконец рассеялось, и на экране появился давешний незнакомец. – Извините, пришлось вас покинуть, – быстро заговорил он, – я должен был спешить. У меня есть к вам дело. Приходите в «Эйзенхауэр», номер две тысячи сто шесть. И опять без всяких объяснений! «Эйзенхауэр» подходит для космолетчика ничуть не больше, чем «Каса Маньяна». Похоже, попахивает от этого дельца: кто ж станет так настойчиво зазывать в гости случайного знакомого из бара? Если, конечно, речь не о лице противоположного пола. – А зачем? – спросил я. Космолетчик, похоже, к возражениям не привык. Я наблюдал с профессиональным интересом: выражение его лица не было сердитым, о нет – оно скорее напоминало грозовую тучу перед бурей. Но он взял себя в руки и ответил спокойно: – Лоренцо, у меня нет времени на болтовню. Вам нужна работа? – Ангажемент, вы хотите сказать? Я отвечал медленно. На какой-то ужасный миг мне показалось, что он предлагает мне… Ну, знаете, работу – когда работают. До сих пор я не поступался профессиональной честью, несмотря на пращи и стрелы яростной судьбы. – Разумеется ангажемент, самый настоящий! – быстро ответил он. – И нужен самый лучший актер, какой только есть. Я изо всех сил постарался сохранить на лице невозмутимость. Да я согласился бы на любой ангажемент – даже на роль балкона в «Ромео и Джульетте». Но нанимателю это знать совершенно ни к чему. – А именно? У меня довольно плотный график. Но он на это не купился. – Остальное не для видеофона. Может, вы и не знаете, но я вам скажу: есть оборудование и против этой защиты. Давайте скорей сюда! Похоже, я был нужен ему позарез. А раз так, можно было немного и поломаться. – Вы за кого меня держите? Я вам что, мальчик на побегушках? Юнец, готовый на все ради привилегии сказать полторы реплики? Я – Лоренцо! – Тут я, задрав подбородок, принял оскорбленный вид. – Что вы предлагаете? Только конкретно. – А, чтоб вас! Не могу я об этом по видео. Сколько вы обычно берете? – Мм… Вы спрашиваете про гонорар? – Да, да! – За выход? Или за неделю? Или, может, вы имеете в виду длительный контракт? – Вздор, вздор. Сколько вы берете за вечер? – Моя минимальная ставка – сто империалов за выход. Здесь я, между прочим, не врал. Да, порой мне приходилось платить чудовищные откаты, но в чеке всегда стояла сумма не меньше моей минимальной ставки. Человек должен себя уважать. Лучше уж затяну ремень потуже да немного перетерплю. – Ладно, – тут же отозвался он, – сотня ваша, как только вы здесь появитесь. Только поскорей! – А? Лишь сейчас до меня дошло, что можно было заломить и двести, и даже двести пятьдесят. – Но я еще не согласился!