Он и правда ждал в кафе. Сидел за столиком у окна, вытянув длинные ноги под столом, и лениво помешивал кофе, с интересом следя за движениями чайной ложки. Не удивлюсь, если строго по часовой стрелке и с определенной скоростью. Пока я шла к столику, немец все же рискнул попробовать бодрящий напиток. Сделал аккуратный глоток, чуть заметно скривился и промокнул губы салфеткой. – Ну, я пришла, – проговорила, тут же усаживаясь напротив немца. – Чем угощать станете? Взгляд на меня и на некачественный для его светлости американо имел подозрительно много общего. – Наследством, – ответил он, поднимая на меня глаза. – Будете? – Бабушкиным? – догадалась я, не сумев подавить улыбку. – Мне бы что-то более материальное. Салат, например. И от чая тоже не откажусь. Мужика перекосило в очередной раз. Интересно, долго он еще из себя интеллигентного изображать сможет? Или быстро расколется? Тоже мне, великий выдумщик. Я только вчера телевизор выиграла, стерев код в конце сканворда, теперь вот наследство привалило. Везучая, блин… – Заказывайте, что хотите. – немец ласкающим движением провел по боку своего кейса, словно ничего дороже этого чемоданчика в жизни не было, и открыл его. Я на какой-то миг зависла, зачарованно наблюдая за длинными красивыми пальцами, перебирающими бумаги. Почему-то в этот неподходящий момент в моей голове мелькнула мысль о том, как эти руки могут смотреться на женском теле… – Взгляните, узнаете кого-нибудь? Я вскинулась, выныривая из странных мыслей, и осторожно взяла протянутое через стол старое фото. Циничная ухмылка сбежала с губ, стоило мне подробнее рассмотреть фотографию, на которой оказались запечатлены пятеро молодых людей и две девушки. Высокая светловолосая девушка с шальной улыбкой стояла крайней слева и фривольно обнимала блондинистого красавчика. Часть картинки вместе с головой этой девушки была оторвана, а затем аккуратно приклеена на место. Видела бы моя мама, как кто-то обошелся с фото времен ее молодости, была бы очень недовольна. – Ну, допустим, я понимаю, о ком вы говорите, – сказала, не думая возвращать карточку немцу. – Где вы это взяли? – У вашей бабушки. – Так, – я перевела взгляд на новые карточки в его руках. – Будем вспоминать прошлое моей матери? – Придется, хотя я рассчитывал на то, что дело решится быстрее. Немец передал мне еще две фотографии, после чего снова принялся помешивать кофе. Видимо, другого применения ему педант с высокими запросами не нашел. – И кто этот парень? – спросила, вглядываясь в лицо с картинки. – Мама с ним встречалась? – Да. Юноша с фотки был чем-то неуловимо похож на странного визитера: рост, комплекция, надменная морда, поперек которой было написано “смерть несовершенству”. Как он с мамой-то в таком случае связаться умудрился? – Ну, никто не застрахован от ошибок. – Я пожала плечами и швырнула снимки на стол. Ситуация порядком раздражала. – Сейчас вы скажете, что этот тип – мой отец? – Вы очень догадливы. Он отпил из чашки, видимо, надеясь, что эта пара минут каким-то образом радикально повлияла на качество кофе, но, судя по выражению лица, чуда не случилось, и немец взмахнул рукой, подзывая официанта, не особенно-то отвлекаясь на разговор со мной. Словно это я его позвала и навязывала некую дряхлую родственницу, а не наоборот. К нам подошел услужливый молодой человек с блокнотом в руках. – Принесите чайник с зеленым чаем, еще одну чашку и… – Вопросительный взгляд на меня. – Что-нибудь сладкое. Пирожное какое-нибудь, – ответила я, передумав брать диетический салатик. К черту похудение, когда столько нервов. – Одну минуту. Официант ушел, а я, сцепив руки в замок, положила их перед собой и уставилась на немца в ожидании душещипательной истории в духе Санта-Барбары. И он меня не разочаровал! – Собственно, все просто, – не обманул моих ожиданий блондин, – ваша мать вела распутный образ жизни, а Рикард – ваш отец – был молод и падок на особ, подобных ей. Они, как вы изволили выразиться, встречались, потом она забеременела. Он не признал ребенка и, по настоянию матери, уехал учиться. К слову, фрау Хильда не знала о конфузе. – Конфуз – это я? – уточнила, принимая у официанта чашку и ощущая искушение встать и разбить ее о блондинистую голову заграничного “прЫнца”. – Именно так. – Немец прервал рассказ, налил себе свежего чаю, наполнил мою кружку и снова заговорил: – Если бы Хильда знала, то выкупила бы вас. Но, увы… Я едва не зарычала. Выкупить ребенка? Все решается вот так просто, да? Им, этим выскочкам из далекой Германии, можно называть мою мать практически шлюхой, а меня вещью, в которой по какому-то недосмотру судьбы течет чистая кровушка достойного отпрыска – юнца, бросившего свою беременную девушку?! Мерзкий тип! Приехал в нашу страну и мнит себя королем среди дикарей. Еще и сочувствует мне, что не осталась при старухе, а росла с родной мамой. – Итак, ваша мать, как и всегда недолго думая, вышла замуж за русского мужчину, занимающегося нелегальным бизнесом. Леонида Успенского. Я закашлялась. Откуда немцу столько обо мне известно? И про отца тоже… А рассказывает как складно! Какая-нибудь наивная идиотка даже поверила бы. – Ваш отчим погиб в двухтысячных, и с тех пор вы с матерью остались одни. Хотя, она-то одна никогда не бывала. Как, наверное, и вы… И снова сволочь смотрит на мои волосы. Дались они ему! Захочу – еще и в зеленый перекрашусь. – Но вы приехали, чтобы спасти меня? – я заулыбалась. – Прекрасный принц из Германии. Проездом мимо моей хрущевки. Прямо сказка! – Никаких сказок, – он категорично покачал головой и достал новый снимок. – И я не принц. Не ваш уж точно. Меня наняли и я выполняю работу. Возьмите. Мне навязчиво сунули фото с изображением женщины лет шестидесяти. Красивой, с идеальной прической – волосок к волоску, одетой с иголочки и… моим лицом. Только состаренным. Ну, и нос у нее длиннее, и скулы ниже… Но губы, улыбка, даже манера чуть склонять голову набок – мое. – Фрау Хильда, – познакомил нас с “бабушкой” немец. – Она сейчас живет очень уединенно, неподалеку от Кельна. Ваш отец – ее сын – погиб несколько лет назад, так и не продолжив род. Теперь она почти затворница, но случай помог узнать о наличии… О вас. – Быть не может, – выпалила я, все еще разглядывая такую похожую на меня, но все же другую женщину. – Это фотошоп. Не знаю, зачем вам нужно… – У меня много ее фотографий. Разных. Кроме того, вы просто можете позвонить своей матери и спросить ее, кто такая Хильда Лихтенштайн. Уверен, она не поскупится на эмоции, но признает тот факт, что у вас есть бабушка. Вполне настоящая и жаждущая встречи. С момента, когда она узнала о вас, ее словно подменили, она стала оживать. И отказ посетить старушку может очень ее расстроить, госпожа Успенская. Хотя решать, разумеется, вам. – Даже если это так, я не могу просто взять, бросить все и улететь на другой край мира. – Кельн в четырех часах полета, – немец досадливо дернул уголком рта, видимо, поражаясь моей необразованности. – Вы нигде официально не работаете, учебу закончили месяц назад, а мать давно перестала вас опекать. Билеты забронированы, у вас есть два часа на сборы и переговоры с собственной совестью. Решайтесь, госпожа Успенская, дальше все зависит только от вас. Конечно, я возмущалась. И ругалась. И позвонила матери, потому что хотела прекратить этот фарс. А потом слушала, как она ругается, то на русском, то на родном немецком… Оказалось, у меня в Кельне бабушка. О которой она отзывалась самым нелицеприятным образом, что играло скорее на пользу неведомой родственнице. Спустя шесть часов мы вылетали из Шереметьево в Кельн, и я все еще пребывала в полном раздрае. Зато немец, скотина, воткнув в уши наушники, спокойно слушал что-то ужасающее, со скрипкой и виолончелью. Любитель классики нашелся! И спал. Весь перелет он спал, пока я не находила себе места от волнения. У меня есть бабушка! И я собиралась с ней познакомиться. Пусть мама, как и предсказывал немец, долго костерила неизвестную мне пока женщину, желая той скорейшей кончины, но в самом деле, не оставлять же умирающую старушку одну? ГЛАВА 2 Из воспоминаний меня выдернул звук шагов. Мелкий гравий хрустел под подошвами дорогих ботинок, которые остановились, приблизившись почти вплотную. – Прошу прощения, но я не мог проигнорировать важный звонок, – почти по-человечески извинился Клаус. Я медленно скользнула взглядом по длинным ногам и узким бедрам, облаченным в дорогие брюки. Оценила плоский живот и разворот плеч, а когда наконец миновала квадратный подбородок с сурово поджатыми губами и дошла до ярких голубых глаз, то получила восхитительную возможность осознать, что меня явно ненавидят. Прелесть какая, а? Вопрос, чем я ему так не угодила, так и вертелся на языке. В повседневной жизни никто не назовет меня грубиянкой, я прекрасно знаю, как себя вести, уважаю окружающих и их права. Но, наверное, еще больше уважаю себя. С чего он решил, что может смотреть на меня вот так и не слышать в ответ колкости? Этот немец уже давно составил обо мне мнение и наслаждался выводами. И кто я такая, чтобы мешать ему в этом? Кроме того, не могу не признать, мне чрезвычайно нравится оправдывать его худшие ожидания и наслаждаться бешенством во взоре. – Идем, – сухо проговорил светловолосый зазнайка и первым пошел вперед. Мне, судя по всему, полагалось, теряя кеды и рюкзак, рвануть вслед за ним. Я же не спешила. Нарочито медленно присев, начала с невероятной скрупулезностью проверять и затягивать потуже шнурки на кедах. Мой трепетный ариец, ни капли не сомневающийся в том, что алчная девица из России бежит за ним, поднялся на крыльцо и даже нажал на звонок. Обернувшись, он приоткрыл рот, явно желая сказать мне очередную колкость, но, не обнаружив привезенную издалека пропажу, недовольно нахмурился. – Уже бегу! – радостно оскалилась я, бухнула рядом рюкзак и с просто-таки маниакальной тщательностью занялась вторым ботинком. Тем временем Клаус еще раз нажал на звонок и где-то в глубине дома раздалась мелодичная трель. Только сейчас немец соизволил поискать меня взглядом. Я выпрямилась, одернула задравшуюся футболку и пружинистым шагом направилась к крыльцу. – Рюкзак стоило оставить в машине, – окинув меня пристальным взглядом, проговорил ариец. – Да и одеться во что-то более приличное для встречи с пожилой леди. Ух ты, какой строгий герр! Критиковать уже не стесняемся? А где же молчаливое осуждение, которым ты баловал меня все время знакомства? – Это одни из самых приличных вещей, – нагло заявила я в глаза Клаусу, не испытывая ни малейшего сожаления из-за маленькой лжи. На лице немца уже появилось выражение “собственно, я и не сомневался”, но озвучить очередную гадость он не успел – двери распахнулись и на пороге появился высокий, подтянутый и одетый с иголочки дворецкий. Он с одинаковым почтением кивнул и мне, и Клаусу, чем сразу завоевал мое уважение, и, отойдя в сторону, проговорил: