– Мне крайне печально, что об этом сообщаю именно я. Но, к сожалению, я всё-таки мэр. Мэр протянул ей кольцо, и она выронила белый платок американца, чтобы принять его в ладонь. – Кэти, сегодня вечером нам всем очень печально. – Что-то не могу рассмотреть, есть ли на нём надпись. – Вот она. Мне так грустно, что приходится доставлять вам это доказательство. – Что уж тут поделаешь? – Да-да, – кивнул Луис. Кэти сжала перстень Тимоти в ладони. – Что же теперь? Что мне с ним делать? Она надела его себе на правый указательный палец. – Не буду вас больше задерживать, можете идти, – сказал Шкип. – Нет, не уходите, – схватила она его за руку. – Это воистину трагично, – заметил он. – Пойдём, Кэти, – сказал мэр. – Шкип выразит свои соболезнования позже. Младший из спутников мэра бросил окурок в лужу. – Мы совершили для вас долгое путешествие. Теперь им нужно было заплатить. Кто будет платить? – Это я должна дать вам пятьдесят песо? – спросила она. Никто не ответил. – А у вас есть… вы принесли… нет ли там чего-то ещё?.. – она повернулась к старику с копьём, но его лицо ничего не выражало – он не понимал по-английски. – Да. У меня дома лежат останки тела Тимми, – подтвердил мэр. – Моя дорогая супруга не отходит от них ни на шаг, несёт безмолвную вахту, пока я не доставлю их вам. Да, Кэти, наш Тимми скончался. Пришло время надевать траур. * * * Сэндс прошёл мимо дома миссис Джонс раза три-четыре, пока не увидел, что внутри горит свет. К тому времени было уже после одиннадцати, но здесь люди устраивали себе долгую сиесту, а потом не ложились чуть ли не до рассвета. Он взобрался по ступеням и остановился под прикрылечным светильником – неоновым кольцом в пестринках мелких насекомых. Через окно увидел её: она стояла посреди гостиной с растерянным видом. Рукой держала за горлышко бутылку. Похоже, она его тоже разглядела. – Хотите сигару? – спросила она. – Что? – Хотите сигару? Совершенно простой вопрос, на который он не мог дать ответа. – Я тут решила пригубить пару глотков перед сном. Ему пришлось сделать шаг назад – она распахнула дверь, вышла и села на перилах крыльца. На ногах Кэти держалась не очень уверенно, и он ожидал, что она вот-вот рухнет в темноту. – Хочу, чтобы вы тоже попробовали. – Что это? – Бренди. – Не интересуюсь крепкими напитками. – Так это рисовое бренди. – Рисовое? – Рисовое бренди. Ну… бренди. Рисовое. – Вы себя чувствуете… – он прервался. Что за дурацкий способ начинать разговор. У неё же умер муж! – Нет. – Нет? – Не чувствую. – Вы… – Я никак себя не чувствую. – Миссис Джонс, – сказал он. – Нет, не уходите, – ответила она. – Вот я до этого просила вас не уходить, а вы взяли и ушли. Слушайте, не волнуйтесь, я с самого начала знала, что он не вернётся. Вот почему я схватила вас за руку тогда в ресторане. Я знала, что надежды нет. Надежды нет, так что почему бы нам просто… не переспать? – Господи Иисусе, – опешил он. – В смысле, не прямо сейчас. То есть да, именно сейчас! Заткнись, Кэти. Ты пьяна! – Вам бы лучше чем-нибудь подкрепиться. – У меня есть немного свинины, если только она не протухла. – Вот лучше бы вам и покушать, не думаете? – И булочки ещё. – Булочки, наверно… – Он не договорил. Хотел сказать, что булочки, возможно, впитают какую-то долю бренди, но стояла жара, шея у него обгорела и теперь болела, да и что толку было обсуждать впитывающие свойства разных видов пищи? – Что с вами, молодой человек? – Я живу без кондиционирования. Она смерила его пристальным взглядом. Кажется, она была скорее безумна, нежели пьяна. Проговорила: – Жаль слышать о вашем муже. – Чего? Она наполовину расстегнула блузку, и разрез открывался почти до пупка. Её бюстгальтер покрывал неожиданный узор из крошечных синих цветочков. По животу струился пот. У Сэндса и у самого проступила на коже болезненно-раздражающая сыпь от подмышек до сосков. Хотелось приложить к телу лёд. Хотелось, чтобы вдруг пошёл снег. Миссис Джонс сказала: – Если вы войдёте и выпьете капельку бренди, я чуть-чуть поем. У меня работает кондиционер. Кондиционер располагался в спальне, так что они легли в кровать и занялись чем-то вроде любви. В процессе он чувствовал себя неловко. Впрочем, нет. Гадко. Сразу же после того, как они закончили, он столкнул с себя её руки и вернулся в гостиницу с разумом, омрачённым угрызениями совести – они обволакивали его, точно машинное масло. Только-только успела овдоветь, и в тот же день, когда до неё дошла весть… С другой стороны, после она, похоже, не испытывала стыда, да и не казалась такой уж пьяной. Похоже, она только злилась на мужа за то, что он умер. На другую ночь Шкип проходил мимо её дома, но не заметил в окнах света. Попробовал постучаться, но не получил ответа. Постучи он хоть немного громче – перебудил бы соседей. Он ушёл. Сухой сезон ещё не наступил, но дожди уже прекратились. Непосредственно после каждого заката слой туч придавливал Дамулог толщей горячего воздуха, который иссушал цветы и плавил мозг. Постепенно весь город стал прихлёбывать ром. Роми, молодой инженер-геодезист, затеял в столовой «Солнечный луч» кулачную драку с какими-то мусульманами, и они поколотили его на площади перед зданием, но никто не встал из-за столика, даже чтобы поглазеть. Субботним вечером люминесцентную лампу в столовой окутали плотным роем полосатые осы и небольшие стрекозы. Остервенело спариваясь, они падали посетителям в тарелки. Одна стая за другой приземлялась в это скопление, ползала по всем осветительным приборам, а затем исчезала из виду. В кафе Сэндса подкараулил мэр Луис. У него закончился шаббат, и он искал себе компанию. – Буду каждую ночь спасать вас от одной и той же напасти, – сказал Луис Шкипу и отвёл его отужинать в свой дом из дерева и кирпича с невиданным в этих краях полом из линолеума. Они ели острое свиное адобо[36], пили паинит – местный кофе. А также ром «Олд Касл» – не скотч, не бурбон, просто ром. Поскольку Роми не показывал носа из гостиницы, скрывая от общественности синяки, для развлечения Шкипу оставался только мэр. А что же Кэти Джонс? – Утром во вторник она уехала в Манилу, – сказал мэр. – Собирается сопровождать останки мужа до аэропорта. Новость поразила его, словно удар грома: