Пол озадаченно глянул на мать. Джессика выпрямилась: – Да… конечно. Пол поглядел на Преподобную Мать. Вежливость матери и ее явный трепет перед этой старухой заставляли соблюдать осторожность. Но неожиданный испуг леди Джессики рассердил его. – Пол… – Джессика глубоко вздохнула. – Эта проверка, которую ты должен сейчас пройти… очень важна для меня. – Проверка? – Он удивленно поглядел на нее. – Помни, что ты – сын герцога, – сказала Джессика, вихрем обернулась и, шурша юбкой, широкими шагами вылетела из комнаты, надежно затворив за собой дверь. Обернувшись к старухе, Пол сдержал гнев: – С леди Джессикой не следует обращаться словно со служанкой. Улыбка коснулась уголков морщинистого рта. – Мальчик, леди Джессика и была в школе моей служанкой целых четырнадцать лет. – Она кивнула. – И неплохой служанкой к тому же. А теперь, ты, иди сюда! Пол обнаружил, что повинуется хлесткой команде прежде, чем осознал ее. «Воспользовалась Голосом», – подумал он и остановился, подчиняясь жесту, возле ее колен. – Видишь это? – спросила она. Из складок одеяния она извлекла металлический куб размером сантиметров в пятнадцать. Она повертела его. Пол заметил, что одной стенки не было, и зиявшая черная пустота странно пугала, словно туда, в эту тьму, не мог проникнуть ни один луч. – Вложи сюда правую руку, – приказала она. Страх охватил его. Пол было попятился, но старуха сказала: – Так вот как ты исполняешь волю матери? Он посмотрел в яркие птичьи глаза. Медленно, борясь с неуверенностью, Пол вложил руку в ящик. Сперва, когда темнота поглотила руку, он почувствовал холодок, потом ощутил пальцами гладкий металл, а потом рука словно начала неметь. Хищная судорога передернула лицо старухи, отняв правую руку от шкатулки, она поднесла ее сбоку к шее Пола. Краем глаза он заметил блеск металла и начал уже поворачивать голову. – Нельзя! – резко сказала она. «И снова она использует Голос!» – Он не отводил глаз от ее лица. – Мой гом джаббар у твоей шеи. Строгий враг… гом джаббар… иголка с каплей яда на острие. Ах-ах! Не вздумай даже дернуться, иначе его яд попадет в твою кровь. Пол попытался сглотнуть – непослушная гортань внезапно словно пересохла. Он и не смел отвести взгляд от этого изборожденного морщинами лица, бледно-розовых десен, хищно поблескивающих серебряными зубами при разговоре. – Сын герцога должен разбираться в ядах, – сказала она. – Таковы времена, не так ли? Муски – яды, которые добавляют в питье; аумас – те, что кладут в пищу. Быстрые, медленные и средние яды. Гом джаббар тебе пока неизвестен – он убивает только животных. Гордость одолела страх. – Вы смеете думать, что сын герцога может быть животным? – Скажем иначе, я допускаю, что ты можешь оказаться человеком, – ответила она. – Не дергайся. Предупреждаю. Пусть я стара, но эту иглу я успею вогнать тебе в шею… не увернешься. – Кто вы? – прошептал он. – Как удалось вам обмануть мою мать, чтобы она оставила меня с вами? Вас подослали Харконнены? – Харконнены? Помилуй, Господь, – нет! А теперь помолчи! – Сухим пальцем она провела по его шее, и он подавил непроизвольное желание отдернуть голову. – Хорошо, – сказала она. – Первое испытание ты прошел. Продолжим. Знай: если ты вынешь руку из коробки, умрешь. Вот единственное условие. Рука останется в коробке – будешь жить. Вытащишь – умрешь. Пол глубоко вздохнул, чтобы подавить дрожь: – Если я крикну, через секунду здесь будут слуги и умрете вы. – Слуги не минуют твоей матери, которая сейчас охраняет дверь снаружи. Имей это в виду. Твоя мать когда-то сама прошла это испытание. Теперь твой черед. Тебе оказали честь. Мы редко подвергаем такому испытанию маленьких мужчин. Любопытство поубавило страх, и Пол успокоился. В словах старухи он слышал правду, этого нельзя было отрицать. Если за дверью была мать… если это действительно было испытание… Но как бы то ни было, он попался, рука у шеи сковывала его… Гом джаббар. Он вспомнил литанию от страха из ритуала Бинэ Гессерит, которой его научила мать. «Я не должен бояться. Страх убивает разум. Страх это малая смерть, грозящая полной гибелью. Я встречу свой страх лицом к лицу. А когда он пройдет, внутренним оком я разгляжу его след. Я дам ему дорогу – надо мной и во мне. Где прошел страх, ничего не будет. Останусь только я». Ощутив вернувшееся спокойствие, он приказал: – Начинай, старуха. – Старуха! – фыркнула она. – В храбрости тебе не откажешь. Ну, посмотрим. – Она качнулась к нему и почти зашептала: – Та рука, что в коробке, почувствует боль. Боль. Но! Попробуй только шевельнуть этой рукой – и мой гом джаббар вопьется в твою шею. Смерть будет быстрей, чем от топора. Понял? Вытащишь руку – и гом джаббар заберет тебя. – А что в коробке? – Боль. Почувствовав покалывание в ладони, Пол плотно сжал губы. «Почему это может быть испытанием?» – удивился он. Покалывание перешло в зуд. Старуха сказала: – Ты слышал, что животные иногда отгрызают себе ноги, чтобы вырваться из капкана? Так поступают животные. А человек останется в ловушке, выдержит боль… прикинется мертвым, чтобы убить охотника и навсегда отвести эту опасность от своего рода. Зуд перешел в слабое жжение. – Зачем вы это делаете? – потребовал он ответа. – Чтобы определить, человек ли ты. Молчи. Жжение в правой руке усиливалось, и Пол стиснул левую в кулак. Боль росла медленно: пекло все сильней и сильней. Ногти его свободной руки уже впивались в ладонь, чтобы как-то ослабить боль. Он попытался шевельнуть пальцами горящей кисти, но не смог. – Жжет, – прошептал он. – Молчи! Боль пульсировала в руке. На лбу его выступил пот. Каждый нерв требовал, чтобы он вытащил руку из этой жгучей мглы… но… гом джаббар… Не поворачивая головы, он попытался скосить глаза на ужасную иглу возле шеи. Он чувствовал уже, что задыхается от боли, попытался успокоить дыхание, но не смог этого сделать. Боль! Все исчезло. Во всем мире осталась только эта рука, погруженная в адскую муку, да древнее лицо, обращенное к нему. Он еле разлепил спекшиеся губы. Жжет! Как жжет! Ему уже казалось, что кожа на руке вздувается, чернеет, лопается, обнажая обуглившиеся кости. Боль исчезла! Словно нажали кнопку… боль исчезла. Правая рука Пола дрожала, на теле выступил пот. – Довольно, – пробормотала старуха. – Кулл вахад. Ни одно дитя-женщина не выдерживало такого. Должно быть, я хотела, чтобы ты не прошел испытание. – Она откинулась назад и убрала гом джаббар от его шеи. – Вынь свою руку из шкатулки, юный человек, и посмотри на нее. Подавляя подступившую дрожь, он глядел на темную пустоту, в которой теперь, казалось, уже собственной волей пребывала его рука. Воспоминание о боли не давало пошевелить ею. Разум подсказывал, что из тьмы он извлечет лишь обугленный обрубок. – Вынь руку! – приказала она. Он резко выдернул руку и в изумлении уставился на нее. Ничего! Ни малейшей отметины, никаких признаков терзавшей плоть смертной боли. – Боль возникает прямо в нервах, – сказала она. – Но не может вырваться наружу к другим людям. Впрочем, некоторые дорого бы заплатили за тайну этой шкатулки. – И она спрятала ее где-то между складок своего одеяния. – Но боль… – сказал он. – Боль, – фыркнула она. – Человек сильнее любого нерва своего тела. Пол почувствовал вдруг боль в левой руке, разжал кулак и увидел четыре кровавых отметины там, где ногти впивались в ладонь. Уронив руку вдоль тела, он поглядел на старуху. – И с моей матерью вы тоже проделали такое? – Тебе случалось просеивать песок через сито? – спросила она. Неожиданный резкий вопрос сразу обострил его восприятие: песок через сито. Он кивнул. – Мы, Дочери Гессера, просеиваем людей, чтобы найти человеков. Он поднял правую руку, вызвав в памяти свежее воспоминание: «Неужели с помощью одной только боли?» – Я следила за тобой, отрок, смотрела, каков ты в боли. Боль только ось испытания. Мать учила тебя наблюдать. Я вижу в тебе результаты ее обучения. Суть испытания – кризис и наблюдение.