– Ты думала лишь о том, что твоему герцогу нужен сын, – отрезала старуха. – А его желания не имеют ничего общего с нашими потребностями. Дочь Атрейдеса можно было выдать за наследника Харконнена и окончить вражду. Ты безнадежно запутала ситуацию. Теперь мы можем потерять обе наследственные линии. – Даже ваши схемы не безошибочны, – возразила Джессика и выдержала прямой взгляд старухиных глаз. Наконец та пробормотала: – Впрочем, сделанного не воротишь. – Я поклялась никогда не сожалеть об этом решении, – сказала Джессика. – Как это возвышенно с твоей стороны, – насмешливо отозвалась старуха. – Не сожалеть ни на каплю. Посмотрим, что ты запоешь, когда станешь гонимой, за голову твою будет назначена награда и рука каждого мужчины будет вправе безнаказанно взять и твою жизнь, и жизнь твоего сына. – Разве нет иного выхода? – Иного выхода? И меня спрашивает об этом сестра, Дочь Гессера? – Я спрашиваю лишь о том, что видите в нашем будущем вы, при ваших высших способностях. – В будущем я предвижу лишь то, что уже предвидела в прошлом. Ты прекрасно знаешь положение дел, Джессика. Сознание расы чувствует собственную смертность и боится застоя наследственности. Она же в нашей крови… эта потребность смешивать гены… без всякого плана. Империя, компания КАНИКТ, все Великие Дома – все они лишь щепки, которые несет поток. – КАНИКТ, – пробормотала Джессика. – Должно быть, там уже решили, каким образом лучше перераспределить доход, получаемый от Арракиса. – Что такое КАНИКТ как не флюгер, следящий за направлением ветров нашего времени? – сказала старуха. – Император и его приближенные сейчас контролируют пятьдесят девять целых шестьдесят пять сотых процентов голосов директоров КАНИКТ. Естественно, все они чуют наживу, а раз ее чуют и прочие, похоже, число поданных за него голосов возрастет. Вот и вся история, девочка. – Она-то и интересует меня теперь, – сказала Джессика. – Исторический обзор. – Не остроумничай! Ты не хуже меня знаешь, какие силы нас окружают. У нашей цивилизации три опоры: императорский Дом противостоит Федерации Великих Домов Ландсраада, а между ними лавирует Гильдия с ее чертовой монополией на межзвездные перевозки. Политический треугольник – наиболее нестабильная из всех структур. И все было бы куда хуже, если бы в Империи доминировала несложная феодальная торговая культура, обратившаяся спиной к науке… Джессика горько произнесла: – Щепки на поверхности потока… вот эта – герцог Лето, эта – его сын, а эта… – Заткнись, девчонка. Ты ввязалась в эту историю, с самого начала представляя последствия. – «Я из Бинэ Гессерит: я живу, чтобы служить людям», – процитировала Джессика. – Именно, – произнесла старуха, – и теперь нам остается лишь надеяться сохранить в грядущем всеобщем пожаре ключевые генетические линии. Джессика закрыла глаза, чувствуя, как подступают к ним слезы. Она подавила внутреннюю дрожь, потом внешнюю, выровняла дыхание, пульс, высушила внезапно вспотевшие ладони. Наконец она произнесла: – Я сама заплачу за свою ошибку. – И твой сын заплатит вместе с тобой. – Я буду защищать его всеми силами. – Защищать, – фыркнула старуха. – Ты прекрасно понимаешь, что может тогда получиться. Защищай его понадежней, Джессика, и он вырастет слишком слабым для любой судьбы. Джессика отвернулась к окну, за которым сгущалась ночь. – А она и впрямь так ужасна, эта планета Арракис? – Достаточно скверное местечко, но все-таки Миссионария Протектива побывала там и несколько смягчила обстановку. – Преподобная Мать тяжело поднялась на ноги и разгладила складку на одеянии. – Позови сюда мальчика, мне пора уезжать. – А это необходимо? Голос старухи подобрел: – Джессика, девочка, я хотела бы оказаться на твоем месте и разделить твои страдания, но у каждого своя судьба. – Я знаю. – Ты дорога мне, как собственная дочь, но я никогда не позволяла материнским чувствам брать верх над обязанностями. – Понимаю… необходимость… – Что ты натворила, Джессика, и почему… обе мы понимаем. Но по благосклонности своей я вынуждена тебе сказать: шансы на то, что твой мальчик окажется Всеобщностью Бинэ Гессерит, невелики. Так что не следует слишком уж обольщаться. Джессика сердито смахнула слезы из уголков глаз. – Вы снова заставляете меня вспоминать мой первый урок. – Она звучно произнесла: – «Человек не должен подчиняться животным побуждениям, никогда». – Сухое рыдание сотрясло ее тело. Она прошептала: – Мне было так одиноко! – Это, кстати, один из критериев, – веско проговорила старуха. – Настоящий человек почти всегда одинок. А теперь позови мальчика. У него был сегодня долгий и страшный день. А потом – было время обдумать и припомнить… Теперь я должна еще расспросить его об этих странных снах. Джессика кивнула, подошла к дверям комнаты для медитации и открыла дверь. – Пол, войди, пожалуйста. Пол появился в дверях подчеркнуто неторопливо. На мать он глядел словно на незнакомку. Взгляд его тревожно затуманился, когда он перевел глаза на Преподобную Мать и поприветствовал ее коротким кивком, как равную. Он услышал, как мать затворила за ним дверь. – Молодой человек, – обратилась к нему старуха, – давайте-ка поговорим о ваших снах. – Что вы хотите узнать? – спросил он. – Сны тебе снятся каждую ночь? – Не всегда такие, что стоит запоминать. Я мог бы припомнить каждый свой сон. Большую часть их можно забыть, но другие нет. – А как ты их различаешь? – Я просто знаю. Старуха глянула на Джессику, потом снова на Пола: – Что тебе снилось вчера? Этот сон стоило запомнить? – Да. – Пол закрыл глаза. – Мне снилась пещера, очень большая… и вода… и худенькая большеглазая девушка. В глазах ее сплошь синева, белков нет, и я говорю с ней о вас, о том, что встречал Преподобную Мать на Каладане. Пол открыл глаза. – А то, что ты рассказывал девушке, исполнилось сегодня? Пол подумал и проговорил: – Да, в какой-то мере. Я сказал во сне девушке, что вы явились и отметили меня особой печатью. – Особой печатью, – выдохнула старуха и вновь бросила взгляд на Джессику, а потом перевела глаза на Пола. – Скажи мне правду, Пол, часто ли тебе случается видеть такие сны, что сбываются после? – Да. И девушка эта мне уже снилась. – О? Так ты ее знаешь? – Нет, но когда-нибудь я узнаю ее. – Расскажи мне о ней. Пол снова закрыл глаза. – Мы с ней в маленьком укрытии в скалах. Уже почти ночь, но еще жарко, через расщелину в скале вдали виднеется песчаная равнина. Мы… ждем чего-то… мне предстоит встреча с какими-то людьми, я должен уходить. Она испугана, но скрывает свой страх от меня, а я волнуюсь. Она говорит: «Расскажи мне о водах своего мира – Усул». – Пол открыл глаза. – Ну, разве не странно? Имя моего мира – Каладан. Я никогда не слыхал о планете, которая называлась бы Усул. – Ну, и это все? – поторопила его Джессика. – Нет. Но может быть, она звала меня этим именем, я только что подумал об этом. – И Пол снова закрыл глаза. – Она просит меня рассказать ей о водах. Я беру ее за руку. И говорю, что прочту ей стихи. И я читаю ей… только приходится пояснять некоторые слова… пляж, и прибой, и водоросли, и чайки. – А какие стихи? – спросила Преподобная Мать. Пол открыл глаза. – Одну из грустных тонических поэм Гарни Холлика. За спиной Пола Джессика начала: Помню соленый дым костра на берегу, Тени густые под соснами… Чистая, ясная твердь… Чайки сгрудились на траве, Белеют на зелени…