Углубившись в эту мысль, Фейд-Раута не сразу заметил бушующие трибуны. Они приветствовали его с полным самозабвением. Фейд-Раута повернулся, поднял взгляд. Кричали все, кроме барона, в глубокой задумчивости глядевшего на арену, взяв себя за подбородок. Граф и леди Фенринг молча смотрели на него, спрятав лица под улыбками. Граф Фенринг обернулся к своей даме и промямлил: – Ах-х-х-ум-м-м, перспективный, ум-м-м-м, молодой человек. Эх-м-м-м-ах, моя дорогая? – Синаптические реакции его довольно быстры, – ответила она. Барон глядел то на нее, то на графа, то на арену и думал: «Ну, если это кто-то из них сумел так подобраться к моему… – Ярость начинала вытеснять страх. – Главного надсмотрщика я велю сегодня же зажарить на медленном огне… И если в историю замешаны этот граф и его…» До Фейд-Рауты из ложи не доносилось ни звука, все потонуло в топоте и криках над ареной: – Голову! Голову! Голову! Голову! Заметив, с каким выражением обернулся к нему Фейд-Раута, барон нахмурился. Плавным движением руки, с трудом одолев ярость, барон подал знак молодому человеку, стоявшему у простертого тела раба: – Пусть мальчик получит голову. Он заслужил ее, разоблачив надсмотрщика. Убедившись в его согласии, Фейд-Раута внутренне усмехнулся: «Они считают, что оказывают мне честь! Пусть теперь узнают, что я сам об этом думаю». Увидев приближающихся помощников с ножовкой в руках, он знаком велел им удалиться, повторил жест, заметив их нерешительность. «Они думают почтить меня отрезанной головой!» – подумал он, нагнулся и сложил руки раба у торчащей из груди рукоятки, а потом вытащил нож и вложил его в бессильные руки. На все потребовалось какое-то мгновение, выпрямившись, он подозвал к себе помощников и произнес: – Похороните этого раба как есть, с ножом в руках, он заслужил это. В золотой ложе граф Фенринг склонился к уху барона: – Великолепный жест… истинная бравада. У вашего племянника есть собственный стиль… и храбрость. – Он оскорбил толпу, отказавшись от головы, – пробормотал барон. – Ни в коей мере, – проговорила леди Фенринг. Она обернулась, окинула взглядом ряды неподалеку. И барон невольно отметил красоту ее шеи, восхитительный перелив мускулов… как у юного мальчика. – Им понравился поступок вашего племянника. Впечатление от жеста Фейд-Рауты докатилось теперь и до самых верхних рядов, люди увидели его помощников, выносящих нетронутое тело гладиатора, и барон понял, что леди Фенринг правильно оценила ситуацию. Люди словно сошли с ума, они визжали и топали, хлопали друг друга по плечам. Барон устало проговорил: – Придется повелеть им праздновать до ночи. Нельзя же их отпустить по домам в таком возбуждении. Они должны видеть, что я разделяю их радость. Он махнул рукой страже, и слуга над ложей приспустил оранжевый вымпел Харконненов, поднял вверх и вновь приспустил, поднял и приспустил в третий раз, подавая сигнал к празднику. Фейд-Раута пересек арену и встал прямо под золотой ложей, оружие было уже в ножнах, руки спокойно опущены. Перекрывая шум разбушевавшейся толпы, он громко спросил: – Так, значит, праздник, дядя? Заметив, что барон говорит с племянником, люди стали стихать. – В твою честь, Фейд, – крикнул вниз барон и в подтверждение своих слов приказал вновь приспустить вымпел. Вокруг арены отключились страж-барьеры, и какие-то молодые люди бросились к Фейд-Рауте. – Это сделано по вашему приказу, барон? – осведомился граф. – Никто не причинит мальчику вреда, – ответил барон. – Он герой сегодня. Толпа докатилась уже до Фейд-Рауты, его подхватили на плечи и понесли вокруг арены. – Сегодня без оружия и щита он может обойти все кварталы Харко, – произнес барон. – С ним поделятся последним куском и глотком, просто чтобы он побыл с ними. С усилием оторвавшись от кресла, барон переложил свой вес на гравипоплавки. – Будьте добры, простите меня. Совершенно безотлагательные дела требуют моего личного внимания. Охрана проводит вас в замок. Граф поднялся и поклонился: – Безусловно, барон. Мы предвкушаем праздник. Я, ах-х-х-м-м-м-м, никогда не видел, как празднуют Харконнены. – Да, праздник, – согласился барон. Он повернулся и, плотно окруженный охраной, скрылся в портале личного входа в ложу. Капитан стражи склонился перед графом Фенрингом: – Какие будут приказания, милорд? – Мы подождем, ах-х-х, пока не схлынет первый, м-м-м-м, напор толпы. – Да, милорд. – С поклоном он отступил на три шага. Повернувшись к своей даме, граф Фенринг вновь промямлил, пользуясь гудением и мычанием их кодового языка: – Ты, конечно, заметила? В ответ ему она промычала на том же языке: – Мальчишка знал, что гладиатор не получит наркотика. На мгновение он испугался, но не удивился. – Все подстроено, – сказал он, – все от начала до конца. – Безусловно. – Пахнет Хаватом. – Конечно, – ответила она. – А я было потребовал, чтобы барон его ликвидировал. – Это была ошибка, мой дорогой. – Теперь я это вижу. – Скоро у Харконненов будет новый барон. – Если этого захочет Хават. – Действительно, следует разобраться, – согласилась она. – Молодым будет легче управлять. – Да… и в особенности после сегодняшней ночи, – ответила она. – И ты соблазнишь его без затруднений, моя племенная кобылка? – Конечно, любимый. Ты видел, какими глазами он глядел на меня? – Да, и я вижу теперь, почему мы должны сохранить эту генетическую линию. – Безусловно, мы должны держать его под контролем. В глубину его существа я вложу необходимые фразы, которыми можно будет согнуть его, воздействуя на прана- и бинду-систему. – И следует уезжать побыстрее… как только ты будешь уверена. Она поежилась: – Безусловно. Не хотелось бы вынашивать ребенка в таком ужасном месте. – Чего только не сделаешь во имя человечества, – сказал он. – Тебе легче, – отозвалась она. – Ну, знаешь, мне приходится преодолевать весьма древние предрассудки. Прямо скажем – первородные… – Дорогой мой, – сказала она, похлопав его по щеке, – ты же знаешь, иным способом эту линию нам не сохранить.