Да, Банану удалось перебить самой ретивой псине лапы, но на это ушел весь рожок. Не сильно помогли и осколочные гранаты, брошенные Майором через левое плечо, будто волшебные гребни из старой сказки. Совместными усилиями отряд завалил бы трех, в лучшем случае – пятерых гадин и остался бы без боеприпасов против двух десятков порождений сатаны, соскучившихся по свежей крови и теплому мясу. Когда разведчики в полном составе собрались на мосту, Семен велел бежать в терминал без оглядки и даже не думать сопротивляться. И пусть этот день войдет в историю как первый раз, когда непобедимые «львы» сверкали пятками, но лучше обтечь, собраться с духом и отомстить, чем сгинуть без малейшего шанса на победу. Дверь в здание оказалась цела, но ненадолго. Троица псов на полной скорости врезалась в створки, разбив стекло и смяв уставшую сталь, как фольгу. К счастью, твари застряли, клацая пастями и обдирая шкуры, дав беглецам время добраться до узкой лесенки на крышу. Несмотря на суматоху и горячку погони, Фельде успел заметить бурые отпечатки на ручке и перилах, а значит, преследователи, сами того не подозревая, направили людей по верному пути. – Вот суки! – крикнул Банан и врезал ботинком по парапету. – Загнали, как мышей! И что теперь, гранатометы рожать? Или танк у музейщиков слямзить? – Не ори, – прохрипел Смирнов. – И так башка гудит от лая. – Не двигайтесь! – Доктор вскинул ладонь и опустился на корточки, словно перед ним простиралось минное поле. И хотя слой пыли на крыше справедливей было назвать ковром, а то и матрасом, мины бы в нем не уместились, а вот следы отпечатались, как на лунном грунте – полосатые отметины явно принадлежали пропавшему сборщику, а вот хозяина второй цепочки сразу определить не получилось. – Ладно, хрен с ним, с танком. Огнемет сварганить вообще не проблема, – рассуждал пулеметчик, который и в спокойной обстановке болтал без умолку, а уж после пережитого и вовсе не затыкался. – Будем жечь гадов. Любая тварь огня боится, и этим хвосты подпалим. – Угу. – Кадавр перегнулся через край и сплюнул. – Когда-нибудь пробовал поджечь мокрую шубу? Вот попробуй. И если одного кобеля отпугнешь своей горелкой, два других зайдут в спину и башку тебе откусят. Поодиночке эти сволочи не ходят, верно, док? – Бывает, и ходят, – пробормотал Марк, потирая острый, с ямочкой, подбородок. – Но редко. – Что это? – Семен присел рядом и уставился на глубокие следы. То ли у оставившего их была обувь без подошв, то ли босые ступни… размера эдак сорок седьмого, с отчетливыми вмятинами когтей. – Без малейшего представления. – Кстати, а почему следы такие… странные. Их разве не должно быть больше? Допустим, я представляю, как здоровенная псина вскарабкалась по приставной лестнице – как говоришь, в нашем мире всякое бывает. Но она что, на задних лапах потом шла? Врач повернулся к соратнику, смерил его хмурым взглядом и побрел по протоптанной в пыли дорожке, приведшей к высокому вентиляционному коробу. За ним, привалившись спиной и уронив голову на грудь, сидел пропавший сборщик. Левая рука вцепилась в рацию, правая прижимала кишки к затянутому темной коркой животу. – Твою мать… – шепнул Майор. – Кто ж его так?.. Фельде, по привычке взяв боевой нож двумя пальцами, разрезал обрывки одежды и обнажил рану – вернее, целых пять рваных ран, как если бы бедолагу полоснули когтистой лапой. Но в таком случае разрезы не шли бы параллельно друг другу на одинаковом расстоянии. Скорее всего, неизвестный вспарывал бедняге живот, пока тот не умер от болевого шока. Продолжив осмотр, доктор заметил бинты на плече, а под ними – разодранную плоть. Картина потихоньку прояснялась: парня укусил пес, он спрятался на крыше, где наложил повязку, а после вызвал диспетчера. Кроме двери, перил и небольшого пятачка между ног трупа, крови нигде не было, значит, выпотрошили шуховца на этом самом месте. Псы не сумели добраться до цели, потому что еще ни одна тварь не научилась взбираться по перекладинам. И тогда явился некто и завершил начатое, но насыщаться парной человечиной не стал, а бросил ее, будто осознавая, что вскоре пропажу отыщут. Что же это? Предупреждение? Объявление войны? Случайность? Или?.. – Краб, свяжись с базой, – распорядился командир. – Пусть пришлют всех, кого смогут. Надо порешить выродков здесь и сейчас. Марк вздрогнул, как от легкого удара током, и поднял голову: – Приманка. Бородач сдвинул брови, и даже очки не смогли скрыть выражение лица в духе: а не перегрелся ли ты часом на солнышке? Но из уважения к былым и нынешним заслугам собеседника выдавил из себя пару капель вежливости и уточнил: – В смысле? – Такое впечатление, что он хочет выманить из Технолога как можно больше народа. – Фельде встал и отряхнул ладони. – Если основные силы полягут, тварь получит и еду, и контроль над городом, ведь без нас ни музейщики, ни тем более крейдеры не продержатся и трех месяцев. – Погоди. – Смирнов выплюнул изжеванный прутик и скрестил руки на груди. – Кто – он? О ком ты сейчас говоришь? Марк пожал плечами. – Тот, кто оставил вот эти следы. Тот, чьи когти острее кинжалов. Тот, кто способен подчинить прежде разобщенные стаи. Я не знаю, о каком существе идет речь, но мы столкнулись с угрозой, подобной которой еще не было. Двадцать лет зло зрело под боком и теперь застало нас врасплох. Майор замолчал, стихли и другие «львы» в ожидании ответа на заявление, меньше всего подходящее уважаемому ученому. – Извини, – наконец изрек разведчик, – но это херня какая-то. Банан закивал, Карина поджала губы, Кадавр и Краб стояли, как истуканы, обдумывая услышанное и сопоставляя с известными фактами. И чем глубже вникали в суть выдвинутой гипотезы, тем четче осознавали ее право на жизнь, но вставать на сторону доктора не собирались – полномочия не те. – Хочешь сказать, – продолжил Семен, – что на Окраинах завелся этакий собачий оборотень, который копит блохастые войска и устраивает нам ловушки? Да в это даже дети не поверят! – Есть объяснение лучше? – спокойным тоном изрек врач. – Да в жопу такие объяснения! Это все равно, что объяснять молнию Перуном! Я вызову бойцов и вырежу хвостатую нечисть до последней шавки. Потом поймаю парочку крейдеров, и они, как на духу, выложат: кто, когда и зачем порешил пацанов. А ходящего на задних лапах разумного кобеля оставь тем, кто угорает от жаб-гипнотизеров, стен-предсказательниц и прочего бреда. Серьезно, Марк. Ну, вообще ни в какие ворота! – Твой скепсис обоснован. – Голос Фельде зазвенел булатной сталью. – Когда-то сомневались в необходимости вакцин. А еще раньше считали глупостью личную гигиену. Отрицать ненормальное – это нормально. Но я не позволю рисковать людьми, пока не выясню причину странного поведения собак. Смирнов фыркнул. – И что ты предлагаешь? Куковать на крыше, пока псины не уйдут? А вдруг позовут своего вожака – и что тогда? Он произнес это, как шутку – с легкой беззлобной издевкой, но преданные соратники вопреки обычаю не поддержали командира смешками и ухмылками, а с тревогой поглядывали то на выпотрошенного сборщика, то на уходящие к люку следы. – И тогда, – врач шагнул к здоровяку, не спуская глаз с блестящей глади очков, – будем молиться, чтобы стать последними, кому тварь выпустит кишки. Псы стерегли добычу до позднего вечера, окружив терминал стайками по три – пять особей. Состав караула то и дело менялся: одни уходили – наверное, перекусить – другие приходили на их места. Пару раз к семейным дозорным наведывались суки с подросшими щенками, которые то гонялись за сверстниками, то донимали взрослых попытками поиграть. Наблюдавший за распорядком осадного лагеря Фельде никак не мог избавиться от назойливой, гложущей душу, но глупейшей в своей основе мысли. А если это существо – назовем его Вожак, отринув чуждый уху и малопонятный термин «Альфа» – не забросило удочку в надежде выманить хоть кого-нибудь, а вывело из строя самую боеспособную единицу, тем самым ослабив рубежи шуховцев и открыв путь для новых, куда более кровавых нападений? Пока спецназ прохлаждается на крыше, блокпосты не получат оперативного подкрепления – придется либо посылать охранников, наловчившихся сражаться только против мишеней, либо перебрасывать людей с других опорных пунктов, тем самым пуще прежнего истончая оборону. – Нет… – Марк выдохнул и покачал головой. – Вот это точно бред. – Ты о чем? – спросил Майор, явно опасаясь, как бы товарищ не повторил судьбу Михаила. Врач отвернулся от усеянной черными точками вокзальной площади и сел на парапет. Потер глаза, окинул уставшим взглядом бивак под темнеющим небом. Кадавр и Банан резались в карты – пулеметчик раз за разом проигрывал и матерился под тихие смешки медика. Краб развалился на жестяном коробе и бережно, как прелести любимой женщины, крутил тумблеры радиостанции. Карина отсоединила прицел и наблюдала за округой, отвлекшись на пару минут для перекуса. Месяц назад можно было заниматься тем же самым без необходимости забираться на верхотуру. Причем в компании тех же собак, проявлявших к двуногим соседям не больше интереса, чем к столбам и гниющим остовам автомобилей. – Да так, – отозвался Марк. – Размышляю. Вечерний туман непроглядной волной обогнул дома, разлился по асфальту, облизнул пыльные борта троллейбусов и маршруток. Когда-то здесь бурлила жизнь, теперь это было кладбище поломанных игрушек сгинувшей цивилизации – одно из миллионов по всей планете. Белую пелену прорезал вой – тот самый, не дающий спать по ночам. Но одно дело – слышать его в неприступной крепости, среди прочных стен и забитых до потолков арсеналов, и совсем другое – внимать гласу нового хозяина города, когда от клыков и когтей свирепой Своры убережет лишь воля ее Вожака. От псов не убежать, не скрыться, и уж тем более – не защититься оружием, столь жалким и беспомощным на фоне огнеглазой смерти. Но сегодня у чудовищ сложились иные планы, и звук, похожий на смесь человеческого рева и похоронной собачьей песни с металлическими нотками старой сирены, растворился в мареве. Мохнатые тени вдали закружили у ног существа, один лишь силуэт которого пробуждал стойкое желание забиться в тесную нору, сжаться в комок и убежать себя, что это просто видение, морок, игра света и воображения. Вот только убедить не получится. Ни у кого. – Теперь видел? – пробормотал доктор, не слыша себя. – Видел, – ответил Семен, и собеседник впервые уловил в голосе матерого вояки неприкрытый ужас. Твари ушли, но никто из разведчиков не предложил оставить надежное, но порядком утомившее убежище и спуститься на улицы – туда, где за каждым кустом, углом, кузовом могло таиться зло, по сравнению с которым любое известное чудовище показалось бы унылой рутиной. Да и не очень-то хотелось возвращаться по темноте, привлекая налобными фонарями и людей, и нечисть. Заночевать можно и на крыше – и не в таких условиях приходилось дожидаться утра частым гостям мертвого города. Но тут Краб вытащил из рации штекер наушников и добавил громкости. – Всем, всем, всем! – прорвался сквозь треск очередей перепуганный возглас. – Это третий пост. На нас напали. Повторяю… – Речь утонула в хлопке гранаты. – На трешку напали! Помогите! Упомянутое укрепление было своеобразной линией Мажино белгородского разлива, стерегущей подступы к Технологу со стороны злейшего врага – крейдеров. Бандиты всего раз покусились на окруженный перевернутыми машинами и бетонными обломками пятачок у моста, но положили столько своих, что бурые пятна на асфальте и стойкий запах соли до сих пор не стерли ни дождь, ни ветер. А если учесть, что логово упырей от обители шуховцев отделяет четыре километра, потеря ближайшего пути на богатые хабаром южные окраины пошатнула и без того плачевное состояние пацанчиков с Завода. Неужели отчаяние и безнадега толкнули их на новый, заведомо обреченный на провал штурм? Но не надо было напрягать уши, чтобы вычленить из пальбы и воплей звуки, которые никак не могли издавать крейдеры. Звуки, хорошо знакомые чудом выскочившим из клацнувшей пасти разведчикам. * * * Это место и по сей день не утратило малость жутковатой, но в то же время притягательной красоты. По обе стороны от серой ленты моста обильно разлился Донец в камышовой оторочке, и у берегов, словно животные на водопое, сгрудились пологие холмики в россыпях разноцветных домишек: синих, красных, бежевых, стоящих то порознь, то забор к забору, то подпирая друг друга косыми стенами. Любоваться ими с переправы было сплошное удовольствие, но сама мысль о прогулке по живописным склонам вызывала легкую оторопь и дрожь – даже опытные сборщики предпочитали обходить те холмы дальними дорогами. И это раньше, а сейчас, когда псины белены объелись, туда не сунулась бы и вооруженная до зубов сотня. Но собаки собаками, а дежурство на самом важном блокпосту никто не отменял. И Макс Куликов, несмотря на волнение, не мог сдержать улыбку, шагая с отрядом сменщиков к неказистой крепостице. Пять лет муштры и напряженной учебы, экзамены и нормативы на «отлично» – ради заветной нашивки с желтым львом с факелом в лапе. А вместе с ней – и назначение на важнейший рубеж. И пусть соратники поглядывали с недоверием, в шутку величали салабоном и сыном полка, никто не смог бы отобрать у парня гордость за успех, заслуженный каждодневной борьбой не столько с сокурсниками, сколько с самим собой. Издали пост напоминал сваленные кругом остовы машин, щели меж которыми законопатили всем, что под руку подвернулось – кусками бетонных ограждений, мешками с песком, покрышками. Возводили в спешке, под плотным перекрестным огнем, сразу после того, как ценой многих жизней выбили противника с моста. В ход шло все – от павильончика автобусной остановки до сидений из тех же автобусов. Впоследствии пост как следует укрепили изнутри, но сходства с горой ржавого хлама он так и не утратил. Потом его хотели облагородить, но дозорные уперлись рогом – мол, служит исправно, и трогать не надо. Но была еще одна причина, далекая от прагматичных соображений. Как-то раз мимо проходил седой странник – то ли из музейщиков, то ли одиночка – и сказал, что окропившая стены кровь защитников скрепила их прочнее любого цемента, и покуда они стоят недвижимы, ни один враг пост не одолеет. Для выжившей братии подобные речи – не пустой звук, вот и пошло с тех пор такое поверье. Бойцы колонной по два покидали крепость: улыбались, травили байки, подшучивали над свежим караулом. Службу на Костюкова нельзя было назвать сложной и опасной, старожилам тут – что курорт, но ощущение нависшей угрозы не покидало ни днем, ни ночью. Да, крейдеры не рыпались со времен последнего поражения, но если уж полезут снова, мелкой стычкой дело не кончится. И вроде сидишь себе и в ус не дуешь, смолишь самосад, бренчишь на гитаре и пайки трескаешь, знай только по сторонам посматривай. Но в то же время, сидишь ты на пороховой бочке: вчера не рванула, сегодня пронесло, а завтра так бабахнет, что ошметки всем миром не сыщут. И это накладывало свой отпечаток на всех, кто задерживался среди ржавых баррикад хотя бы на час, а смешками и прибаутками выражалось то самое облегчение, с каким игрок в русскую рулетку слышит заветный щелчок. – Эй, братва! – окрикнул замыкающий, пышноусый и розовощекий детина, при взгляде на которого в памяти всплывали слова из песни: «Казак лихой, орел степной». – Кто-нибудь умеет? – Он развернулся и, пятясь, снял с плеча чехол. – На базе подруге скучно, отовсюду шикают, играть, петь не велят, тишину блюсти требуют. Зато на воле красавицу не наслушаешься, но в кривые да грубые лапищи не доверю, пусть лучше в углу молча стоит. Лучше сразу признавайтесь, кто на что горазд. – Радисту отдай. – Командир взвода, седовласый крепкий мужчина, похлопал Макса по спине. – Талантище! И это была не очередная издевка, парень в самом деле освоил инструмент в свободное от занятий время, но не от безделья, а ради руки и сердца ясноокого ангела со второго этажа. Но ни мелодичные переборы, ни вдохновенные серенады не растопили льда, и ангел упорхнул к помощнику снабженца. Тот играть ни на чем не умел, был старше на двенадцать лет, зато жил с достатком и перспективой, чем рядовой охранник козырнуть не мог при всем старании. Любовь ушла, но навыки остались – уж они-то в отличие от юных чувств не исчезают утречком в четверг… впрочем, как и не появляются в среду вечером. – На. – Усач под недовольное бурчание начальства подбежал и протянул ношу – двумя руками, на ладонях, как долгожданного первенца. – Вернешь в целости, не то уши оторву. Усек? – Так точно, – произнес Макс, понимая по взгляду и голосу, что угроза более чем реальна. – Удачной вахты, братва! – Музыкант махнул сменщикам и зашагал вслед за бредущими по пригорку сослуживцами. Убранство форта нельзя было назвать спартанским, но излишеств никто не позволял. Вдоль стены примостился длинный брезентовый шатер, формой напоминающий рукав, в центре – под навесом из кафешного зонтика – радиостанция, слева от входа – буржуйка с чугунной конфоркой и стол с расколотым вдоль бревном вместо лавки. Напротив – столитровый бак с водой, в который каждую смену бросали три щедрые жмени обеззараживающих таблеток, под ним – поленница и плаха с воткнутым колуном. Годы назад к лагерю подвели ток, пустив по земле кабель в защитной оплетке. И если фонари на стенах включали каждую ночь, то небольшой, но мощный прожектор на подвижном лафете использовали в крайних случаях, когда враг, будь то крейдер или тварь, сновал в округе. В последний раз всевидящее око, как назвал прожектор один ценитель древних книжек, включали пару лет назад, да и то потому, что в камышах шуршала раненая лисица. Кто-то скажет – ложная тревога. Дозорные покачают головами и ответят несмышленышу: на трешке ложных тревог не бывает.