На следующий день я встретил Хань Саньпина[57] и всё ему рассказал. В тот день Хань Саньпин и начальник Чжан Хунсэнь вместе со мной пошли в павильон, мы обнаружили, что условия труда там и впрямь стали намного лучше. Ответственный подошёл к нам и говорит: — Джеки, посмотрите, вот здесь у нас место для еды, а здесь место для отдыха… Я сказал: — Не имеет значения, как вы относитесь ко мне, главное — чтобы вы хорошо обращались с рабочими. Несколько дней спустя, когда я занимался съёмками, ко мне подошёл молодой рабочий и поблагодарил. Его лицо было мне незнакомо, и я не понял, кто это, лишь позже я узнал, что это был один из тех сварщиков. Каждый день, работая на съёмках, я нахожусь на виду у нескольких сотен человек, и, конечно же, меня заботит то, что они видят, когда смотрят на меня. Я часто говорю работникам своей съёмочной группы: «Мы с вами люди, и должны вести себя по-человечески». Это один из принципов моей работы, он очень важен. Теперь, когда я снимаю кино уже не ради денег и не ради наград, а просто занимаюсь любимым делом, этот принцип особенно важно соблюдать. СПЕШУ НА ПОМОЩЬ Моей партнёршей по фильму «Час Пик 3» была актриса Чжан Цзинчу[58]. Её английский к тому времени уже был неплох, как мне казалось, но всё-таки в Голливуде она была новичком и иногда неизбежно сталкивалась с несправедливым к себе отношением, поэтому я старался ей во всём помогать. На съёмочной площадке всегда старались первым делом отснять меня и Криса Такера, а у неё была роль второго плана, и ей приходилось ждать. Когда снимали со спины, ей вовсе не обязательно было самой играть, но она каждый раз настаивала на своём участии. В фильме есть один кадр, где её героиня стоит передо мной и плачет. В кадре видно только моё лицо и её спину, так что ей не нужно было плакать по-настоящему, но, как только режиссёр крикнул «Мотор!», она тут же начала плакать. После команды «Снято!» я ей сказал: — Деточка, не нужно плакать, тебя же снимают не спереди, а со спины, побереги слёзы. Но она так вжилась в роль, что всё продолжала плакать. В Америке очень большое значение придают раскадровке. Отдельно работают над съёмками с дальнего расстояния, со среднего расстояния и с ближнего расстояния, съёмки спереди отдельно, съёмки сзади отдельно. Так вот, она сидела напротив меня и плакала, и эту сцену мы снимали с утра и до вечера, и к вечеру она совсем вымоталась. Наконец этот эпизод был доснят, и на этом наш с Крисом Такером рабочий день закончился. Услышав, что наши съёмки окончены, работники съёмочной площадки, целый день находившиеся в напряжении, вздохнули свободнее. Когда Чжан Цзинчу снимали спереди, а нас со спины, вместо нас можно было поставить дублёров, а наше присутствие не требовалось. Американская съёмочная группа привыкла к такому способу работы, в их понимании мы как звёзды мирового масштаба наверняка не захотим играть в кадре с другими актёрами. Я тогда был начеку, и, хотя мой рабочий день закончился, я не спешил уходить. Мне подумалось, что, поскольку она только приехала в Америку, то, какой бы ни был у неё богатый опыт работы на съёмках в Китае, здесь она снимается впервые и наверняка очень волнуется. Я и сам здесь всего лишь гость, и мне хорошо знакомо это чувство. Так что я встал в уголке и наблюдал за съёмочным процессом. Тогда я и заметил, что все работники съёмочной площадки выглядят довольно расслабленными, и даже режиссёр уже сидел, небрежно развалившись в кресле: «Поехали, снимаем. Мотор!» Снимали сцену, где героиня Чжан Цзинчу, толкнув дверь, появляется в кадре, в это время у неё на глазах должны быть слёзы. Я видел, как она капает глазные капли, и в это время раздалась команда «Мотор!». Она перепугалась, поспешно спрятала капли. У неё не было ни помощника, ни костюмера, ни гримёра, всё приходилось делать самой. Убрав капли, она приготовилась толкнуть дверь. Видя всё это, я вышел на площадку и говорю: — Стоп, стоп! Она ещё не готова, к чему так спешить? Я обратился к Чжан Цзинчу: — Когда будешь готова, скажи мне. Потом сказал съёмочной группе: — Слушайте, начнёте снимать после того, как я скажу, что она готова. Она вернулась, закапала свои капли, успокоилась. — Джеки, я готова. Тогда я сказал съёмочной группе: — Вот теперь всё ОК. Раздались команды: «Камера! Мотор!», и она вышла… Весь тот день я провёл на съёмочной площадке. Как только режиссёр кричал «Снято!», я тут же подходил к ней и спрашивал: — Всё нормально? Можно снимать следующий кадр? Она говорила, что всё нормально, и тогда я говорил режиссёру: — Отлично, можно снимать дальше. Так я хотел дать им понять, что нельзя обижать новичков, вы можете снять ещё один дубль только если я скажу, что нужен ещё один дубль. В перерыве, пока меняли декорации, настраивали камеру и свет, я подошёл к ней, погладил по голове, чтобы успокоить. Она целый день снималась со мной, весь день плакала, даже слёз уже не осталось. Я провёл на съёмочной площадке всё то время, пока снимали сцены с её участием. Когда съёмки закончились, она меня обняла и говорит: — Джеки, я тебе так благодарна! Я ответил: — Не стоит благодарности, здесь мы должны друг друга поддерживать и подбадривать. За много лет я привык это делать. Когда я находился в Канаде, мне пришло от Питера Чана[59] приглашение на премьеру фильма «Любовное письмо». Я считаю, что китайцы должны всегда друг друга поддерживать, поэтому решил обязательно принять приглашение и поехать. Я сел на чартерный рейс и прилетел из Канады прямиком в Лос-Анджелес. Приезжал я в своё время и на премьеру фильма «Пуленепробиваемый монах», чтобы поддержать Чоу Юньфата. Мне кажется, что чем больше друзей присутствует рядом с тобой, тем больше у тебя сил и воодушевления. Но это лишь моё мнение и, возможно, многие думают иначе. В 1992 г. в городе Чанчунь на одной старенькой железнодорожной станции мы вели съёмки на крыше поезда. На станции был небольшой ларёк, где пожилая женщина торговала тыквенными семечками. В перерыве между съёмками я выглянул в окно и увидел, как многие члены съёмочной группы подходят к ларьку, берут горсть семечек и уходят. Мне это показалось странным, я подозвал их к себе и спрашиваю: — Что вы делаете? Вы заплатили? Они отвечают: — Джеки, мы заплатили, дали ей пять юаней! Я спустился с поезда, огляделся по сторонам, железнодорожные пути уходили вдаль, и им не было ни конца, ни края. Я спросил старушку: — Матушка, как же вы сюда добрались? — Каждый день по утрам так и прихожу сюда с тележкой. — Сколько стоят все ваши семечки? — Несколько юаней. Они мне дали пять юаней, и я разрешила им брать сколько захотят. Я тогда не очень разбирался в ценах материкового Китая и не знал, что одна большая горсть семечек в действительности стоит всего один мао[60]. Чтобы восстановить справедливость, я дал ей сто юаней и предложил пораньше закончить работу и вернуться домой. В те времена поезда работали на углях. Рядом со съёмочной площадкой стоял заброшенный локомотив, в котором мы обнаружили огромный бак. Мы открыли крышку и заглянули внутрь, бак оказался наполнен очень грязной водой. Во время съёмок я увидел возле площадки ребёнка лет 8–9, ему нравилось плескаться в том баке. Снимали мы там довольно долго, и со временем у нас с ним завязалось знакомство. Мальчишка каждый раз появлялся возле съёмочной площадки с беспечным видом, с сигаретой в зубах, весь чумазый с головы до ног. Вслед за членами съёмочной группы он стал обращаться ко мне «старший брат». Однажды я не выдержал и говорю ему: — Что ты делал, что весь такой грязный? Вот тебе 300 юаней, сходи помойся, а потом купи себе новую одежду! Я и не думал, что он окажется таким послушным, а вскоре, когда он вернулся, я на него глянул и ахнул: беленький, чистенький, я его даже не сразу узнал, одет он был во всё белое. Он сказал мне: — Старший брат, я помылся! Я говорю: — Прекрасно! А на следующий день смотрю — он опять весь чёрный. Мой офис в Гонконге часто посещают поклонники со всего мира, ждут у ворот, надеясь меня увидеть. Раньше из материкового Китая добираться до Гонконга было очень неудобно, поэтому китайских поклонников приезжало мало. Однажды в Гонконге, получив почётную докторскую степень, после церемонии награждения я в весьма приподнятом настроении направился в свой офис, намереваясь устроить по такому случаю праздничный банкет. Ещё нужно было нанести несколько визитов, и я очень спешил. На входе я увидел мальчика. В тот день было очень холодно, а он был одет слишком легко, на нём был только свитер, уже слегка потрёпанный и не очень чистый. Моя машина быстро проехала мимо него и въехала на территорию офиса. Однако у меня из головы всё никак не шёл этот мальчик, который остался снаружи. Я попросил одного из сотрудников выйти к нему и расспросить, что он здесь делает. Сотрудник выяснил, что это поклонник из материкового Китая, чтобы добраться до Гонконга, он потратил немало сил и денег, и всё только ради того, чтобы увидеть меня. Я тут же отложил дела и попросил пригласить его ко мне. Мальчуган прижимал к себе три огромных тетради с вырезками. От холода у него текло из носа. Чтобы он пришёл в себя и отогрелся, я усадил его и попросил сотрудников налить ему горячего чаю. Взяв у него посмотреть тетради, я похлопал его по плечу. И тут он расплакался. Может быть, это вырвались наружу накопившиеся обиды вперемешку с волнением и радостью. Я слегка растерялся и попросил, чтобы юному гостю принесли фото с автографом и кое-какие сувениры. Сам я из бедной семьи и потому с симпатией отношусь к простым людям и к представителям самых разных профессий, особенно к таким, как официанты, бортпроводники и т. д. Однажды, когда мы приехали на Тайвань, один из местных друзей пригласил нас на ужин, забронировав для нас отдельный кабинет в ресторане. Официантка, которая нас обслуживала, похоже, работала здесь совсем недавно, её выдавали не слишком уверенные движения. Роста она была невысокого и когда разливала чай, у неё дрогнула рука, и она неосторожно пролила чай на одежду, которая висела на спинке стула. Я не знаю, чей это был пиджак, но увидев, как девушка перепугалась, я поспешил заговорить с ней: — Ничего, ничего, одежду можно постирать, вы сами не обожглись? После этого остальным присутствующим уже было неловко её ругать. Девушка была так взволнована, а после моих слов, казалось, вот-вот расплачется. Я добавил: — Ничего страшного, правда, не нужно пугаться. Каждый раз, когда я, проезжая на машине, вижу бродягу или нищего, я прошу своих сотрудников дать ему денег. Многие друзья меня упрекают: — Джеки, они же просто мошенники! Но мне неважно, мошенники они или нет, мне доставляет радость то, что я делаю, а это самое главное. Пусть даже после того, как моя машина тронется, оставшийся позади «нищий» будет потешаться надо мной, обзывая дураком — что с того? ПОЧЕМУ НУЖНО УЧИТЬСЯ? В детстве я был несносным ребёнком и очень не любил учиться. Мне было 5 или 6 лет, когда однажды утром отец, как обычно, разбудил меня очень рано и заставил с ним тренироваться, а после тренировки сказал: — А-Пао, тебя пора отдавать в школу. Меня это заявление очень огорчило. В школу? Это же означает, что больше нельзя целый день гулять и играть! Все дети богачей из нашей округи учились в школе. Каждое утро они вставали, надевали школьную форму, похожую на девчачью, и с портфелями за спиной шли на занятия. Они мне казались слабаками, сам-то я мог заниматься чем хочу, гулять и играть сколько душе угодно. Когда становилось скучно, я шёл помогать маме складывать одежду или наблюдал, как папа готовит, или болтал со своей «подружкой» — дочкой консула. Какое счастливое было время! Я возразил папе, сказал, что не хочу учиться, что можно же и дома всему выучиться. Но спорить с ним было бесполезно. Спустя несколько дней мне самому, как и тем детям, над которыми я смеялся, пришлось одеться в девчачью форму, надеть на плечи рюкзак и отправиться на учёбу. Школа «Наньхуа» на тот момент считалась очень хорошей начальной школой, там были прекрасные профессиональные учителя, к ученикам они относились доброжелательно и терпеливо, условия в учебных аудиториях были замечательные, учились там дети хорошо воспитанные, из благополучных семей с высоким материальным положением. По правде говоря, чтобы отдать меня в эту школу, моим родителям пришлось использовать множество связей, так что, можно сказать, мне очень повезло. Но я был совсем маленький и, конечно же, ничего этого не понимал, я только знал, что не хочу учиться, и часто капризничал. Едва переступив порог школы, начинал испытывать жуткое отвращение ко всему.