Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 12 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я смотрю на потрескавшуюся, затертую желтую школьную эмблему на его груди – лев, потерявший половину гривы и треть морды в неравной схватке со временем. – Хорошо. – Хорошо – хорошо, – передразнил он, – ты всегда так говоришь, а потом я вижу, как ты выпрашиваешь четвертаки у этих несчастных девятиклассников в очереди. А осенью у тебя внезапно появляются деньги. Что происходит, Джем? – Я же работаю каждое лето, у меня остается немного сбережений на осень. Лука не знает, что я потеряла эту работу еще в январе. – Вот твоя сдача. – Но… Я точно знаю, что завтрак стоит три доллара. Ровно столько я и заплатила. – Твоя сдача, Джем, – с нажимом повторяет Лука и кладет в мою ладонь четыре четвертака. – Это, должно быть, я? Сегодня в кабинете мистера Бергстрома красуется новенькая доска. Взяв в руки маркер, он схематично рисует на ней фигуру человека – неровные палочки и такой же неловкий кружок. Тонкие ручки растопырены в разные стороны, ноги неестественно приподняты – нарисованный человечек явно летит вниз, свободно и одиноко. И ему не за что ухватиться. – Что ж, художник из меня так себе, но ты угадала, Джем. Это ты. Пара коротких взмахов маркером – и невидимый ветер взметает на маленькой головке пряди волос. Довольно хмыкнув, Бергстром щелкает колпачком. – Ну что, похоже? Мне кажется, ты чувствуешь себя именно так. Я прав? – Я не знаю. Правда не знаю, точно ли я одинока в своем падении так же, как мой маленький аватар, но то, что в падении нарисованного человечка намного больше свободы, чем в моем сердце, кажется очевидным. Немного подумав, я поднимаюсь со своего места и протягиваю руку к маркеру. Пара штрихов – и вокруг фигурки появляется аккуратный квадрат. Коробка. Или клетка? – Черт, это глупо. Я стираю рисунок с доски одним движением тряпки. – Тебе виднее, Джем, – улыбается Бергстром. Эта непривычная, такая добрая и участливая улыбка на открытом и приятном лице психолога – единственное, что успокаивает меня на этом сеансе. Бергстром умеет смотреть на тебя так, что ты перестаешь чувствовать себя подопытным в лаборатории, как это было с прежним психологом. Да, Бергстром определенно лучше старого мистера Скарсгарда, имевшего привычку постоянно хмурить брови так, будто ни одно мое слово не имеет для него ни малейшего значения. Я уверена, что старик искренне пытался мне помочь, но выходило у него это, откровенно говоря, не очень. Обычно мы виделись пару раз в неделю – либо в назначенное время, либо вот так, как сейчас: прямо посреди учебного дня. Эти сеансы стали для меня такими привычными, что мне сложно даже представить, как другие ученики умудряются проучиться весь семестр, даже всю среднюю школу, так и не попав в кабинет школьного психолога. Мне повезло значительно меньше: я загремела в этот кабинет еще на первом курсе. После одного инцидента на уроке алгебры мой учитель самолично отправил меня к Скарсгарду, и с тех пор я стала его постоянным посетителем. А теперь на смену ему пришел Бергстром. – Что это за коробка? Это была именно коробка, верно? Я молча пожимаю плечами. – Кажется, я понимаю. Ты чувствуешь… – Он осекается, не завершив предложение, и задумчиво хмурит брови. – Нет. Я всего лишь хочу сказать, что вы не можете просто взять и оставить меня в одиночестве там, – продолжаю я, ткнув маркером в сторону доски. – Вам придется нарисовать Дикси, маму, нашу квартиру и школу. – Джем, ты сама говорила, что чувствуешь себя одиноко. – Я знаю. Опускаюсь на колени, сплетаю ладони в крепкий узел. Ногти до боли впиваются в кожу. Кабинет психолога вдруг кажется мне слишком маленьким, слишком душным. Покачав головой, я не могу выдавить из себя ни слова. Понятия не имею, как объяснить это чувство, это странное одиночество, которое я чувствую везде – в школе, дома, даже здесь. Я будто заперта в крошечной комнате, где не могу сделать ни шага, ни вдоха, как бы мне ни хотелось. Бергстром молча смотрит на меня. В карих, немного маленьких для его округлого лица глазах загорается теплый огонек. – Все в порядке, Джем, – произносит он. – Я знаю, что иногда бывает сложно подобрать нужные слова. Мои ладони медленно разжимаются. Я делаю глубокий вдох. – Что-то не так с мамой? – Все в порядке. – В порядке? В прошлый раз ты выглядела очень обеспокоенной, когда говорила о ней. И о Дикси.
Видимо, в прошлый раз я сболтнула лишнего. Мистер Бергстром умеет развязать мне язык, и я действительно много рассказываю ему. Конечно, это бесспорно помогает – просто сесть и выплеснуть все, что накопилось за неделю. Но ночью меня накрывает паника, и я мечусь в постели, не в силах заснуть от мысли, что я сказала слишком много. И все, что я так долго носила в своем сердце, больше мне не принадлежит. – Вы сами попросили меня не переживать за них слишком сильно. Я пытаюсь. – Что ж, вообще-то я сказал, что в идеале не ты должна волноваться за маму, а она за тебя. Но я прекрасно понимаю, что это проще сказать, чем сделать. Особенно в случае с Дикси, – улыбается Бергстром. – И я вижу, что ты все равно беспокоишься за них, Джем. Ничего не ответив, я бросаю быстрый взгляд на часы. – Мне нужно идти. Сегодня утром мой автобус опоздал, и теперь меня ждут на отработке. – Ну хорошо, – кивнув, психолог откидывается на спинку стула. – Планировать новую встречу с тобой я не буду. Приходи сама, в любое время. Я всегда рад тебя видеть. Наши сеансы всегда заканчивались этой короткой, простой, но такой теплой фразой. Он всегда рад меня видеть. И я знаю, что это действительно так. К моему возвращению домой на город успевают опуститься сумерки. Из-за того что я была на отработке, я пропустила свой автобус и пришлось идти пешком. Холод, тьма и сырость Сиэтла ложатся на плечи одеялом, которое, кажется, весит целую тонну. Сейчас уже март, так что погода скоро улучшится и дни станут длиннее, нужно только подождать. Из-за того что пришлось идти пешком, я лишилась своей послеобеденной сигареты на любимой скамье в парке. Сигарета всегда была моим тайным способом отвлечься и отдохнуть на пути домой. Без нее все идет наперекосяк. Ворота, стоящие на страже нашего многоквартирного дома, приоткрываются, пропуская меня внутрь. Расклеенные по всему подъезду объявления настойчиво призывают местных жителей тщательно закрывать ворота, угрожая уже случавшимися здесь «криминальными инцидентами». Несмотря на это, большую часть времени ворота по-прежнему остаются гостеприимно открытыми. Передо мной темный коридор, ведущий к лестничной клетке. Коридор, который всегда пугал меня до чертиков. Прикрыв за собой ворота, я проверяю замок. Затем зачем-то проверяю его снова, игнорируя внутренний голос, убеждающий меня в том, что все в порядке. Сделав всего несколько шагов по коридору, я резко разворачиваюсь и возвращаюсь, чтобы еще раз все проверить. И только после этого, предусмотрительно сжав в руке перцовый баллончик, я поднимаюсь на три лестничных пролета и захожу в квартиру. Дикси уже дома. Разбросав по полу свои тетради с домашней работой, девочка устроилась перед телевизором – сэндвич в одной руке, телефон в другой. Я видела ее в школе утром, и она уже успела переодеться: вместо джинсов и толстовки на ней красуются коротенькие шорты, натянутые поверх колготок, и зеленая футболка с глубоким вырезом. Как обычно, это она выглядит как старшая сестра, а не я. Услышав шаги, Дикси вскидывает голову: – Ты что, действительно украла деньги у новичков? Я решаю не спрашивать, откуда она об этом узнала. – Не украла, а заняла. – А зачем нужно было говорить, что я твоя сестра? – Вообще-то, ты и есть моя сестра. – Спасибо, что опозорила меня, Джем. – Не благодари. Поднявшись в спальню, я кладу рюкзак на подушку, повернув его лямками к стене. Ключи занимают привычное место на картонной коробке, выступающей в роли тумбочки. Ботинки я кладу внутрь, аккуратно, шнурками наружу. Повесив курку на дверную ручку шкафа, натягиваю толстые домашние носки. Каждый раз, когда Дикси замечает такие мои «привычки», она дразнит меня и говорит, что у меня обсессивно-компульсивное расстройство. Но мистер Бергстром задал мне кучу вопросов и сказал, что не может мне поставить такой диагноз. Скорее, у меня просто есть ряд ритуалов, которые помогают мне почувствовать, что я контролирую ситуацию. «К тому же, судя по тому, что ты рассказываешь о своем районе, дважды проверить замок – не лишнее», – сказал как-то Бергстром. Прежде чем вернуться в гостиную, я дважды проверяю положение всех вещей в комнате и напоследок заглядываю под кровать, чтобы убедиться, что моя заначка сигарет все еще там. Сэндвич Дикси так соблазнительно пахнет луком, что мой живот снова начинает тоскливо урчать. – Это Наполеон принес? «Разве это не очевидно?» – написано на ее лице, когда она поворачивается ко мне, молча продолжая жевать. Наполеон – парнишка лет двадцати, работающий в забегаловке в паре кварталов от нас. Для Дикси – всего лишь еще один несчастный из армии влюбленных в нее по уши. – Можно кусочек? Мне кажется, что с тех пор, как я пообедала, успело пройти лет сто, не меньше. – Нет, – отрезает она, но ее рука, протянувшая мне сэндвич, говорит об обратном. Я опускаюсь на пол позади нее и откусываю кусочек. Потом еще один. Жареная говядина. Авокадо. Чеддер. Тонко нарезанный красный лук на хрустящей булочке. Если Наполеон решил выразить все свои чувства к Дикси в форме самого совершенного сэндвича, у него это получилось с блеском. Я глотаю острые, щедро смазанные горчицей кусочки, почти не жуя. Дикси молча наблюдает за моей жадной, почти варварской трапезой. – Можешь доесть, если спустишься за бельем вместо меня. – Ты что, стирала? На какие деньги? – На мои. – Я не собираюсь спускаться туда посреди ночи. – Еще не ночь.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!