Она пытается отнять у меня сэндвич, но я тут же отнимаю руку: – Тем не менее уже темно. – Я постирала и твои вещи, Джем. Ты что, хочешь остаться без них? Дикси снова тянет ко мне руку, пытаясь отнять мой скромный ужин. – Ладно, – сдаюсь я. С удовольствием прикончив свой сэндвич, я отправляюсь на кухню, чтобы выбросить белую бумагу, в которую он был завернут. – Ну что, сегодня сходила на встречу со своим психиатром? – Он не психиатр, Дикси. Он школьный психолог. Открыв холодильник, я обнаруживаю тортильи, начатую пачку зеленых бобов, кетчуп и белую пластиковую упаковку сливочного масла, которого едва ли хватит на чайную ложку. Все как и утром. – Попроси его отправить тебя к настоящему психотерапевту и скажи, что тебе нужен аддерал. Сможешь продавать его в школе. Будут хоть какие-то деньги. Я слышала, что Дикси помогает каким-то старшекурсникам продавать свои рецепты в школе. – Я подскажу, какие симптомы тебе лучше назвать, – не отстает она. – Нет уж, спасибо. Я с содроганием представляю, как буду спускаться вниз, в нашу прачечную. Лампочки, скорее всего, снова перегорели, и там стоит кромешная тьма. Вдобавок оттуда доносятся странные звуки – то ли молния стучит о дверцу сушилки, то ли снуют в темноте крысы. – Давай сходим вместе, а? – умоляюще тяну я. Дикси поднимает голову, оторвавшись от домашней работы. Кажется, она обращается не ко мне, а к стене напротив: – Ну вот, опять начинается… – Что? – Что? – передразнивает она. – Если ты не заметила, я уже разулась. – Ну так надень обувь. За обувью приходится идти в спальню. Когда я возвращаюсь, Дикси уже ждет у дверей, натягивая шлепанцы на обтянутые колготками ноги. – Спорю на что угодно, что в них ты свалишься с лестницы и умрешь, – фыркаю я, наблюдая за тем, как она ковыляет, шаркая подошвами. Сестра лишь пожимает плечами. Я нагибаюсь, чтобы завязать шнурки. – А где мама? – Еще не вернулась. – Откуда? – Мне-то почем знать? Я выпрямляюсь и ловлю взгляд Дикси. – Как думаешь, Наполеон угостил бы меня сэндвичем? Дикси звонко смеется в ответ. – Боюсь, тебе за это придется показать ему грудь. – Ах, так вот как это работает? – Нет, конечно, Джем! Я же шучу! Неужели ты и правда подумала, что я… Она качает головой. – Ты никогда не понимаешь моих шуток, Джем. На самом деле все это не имело никакого значения. Я и так знаю, почему Дикси достаются сэндвичи, а мне нет. Дикси красивая. В нашей семье никто не может похвастаться лицом с обложки, но красота Дикси другая. Она из тех девушек, которые притягивают взгляд, на которых хочется смотреть снова и снова – украдкой, тайком, пока не поймали с поличным. В ее внешности удивительным образом сплелись мягкость и жесткость, вызывающая притягательность и бескомпромиссная недоступность. Ее мягкая фигура, ее прическа, выражение лица, когда она удивляется, злится или смеется, – в Дикси очаровательно все. Но есть в ней и другое – жесткое, неприступное, даже пугающее. Что-то, что с первого взгляда дает понять: Дикси и пальцем не тронуть без ее разрешения. И этого разрешения не будет. Это странное очарование проснулось в сестре еще в средней школе. К тому времени, как она перешла в старшие классы, любому хватало и пяти минут в ее компании для того, чтобы напрочь потерять голову. Всего пять минут в обществе этой девчонки – и ты уже хочешь покупать ей еду, дарить всякие безделушки, прикасаться к ней, вызывать у нее улыбку. Девочки мечтают дружить с ней, мальчики – встречаться. Для Дикси делают сэндвичи, пополняют счет телефона. Ее обожают. А в это время я, ее тусклая тень, брожу по школе в одиночку и пытаюсь понять, как заставить кого-то хотя бы запомнить мое имя. Мы молча пялимся друг на друга. Наверное, сестра думает, что это очередная странная игра, гляделки: кто первым сдастся и отведет взгляд, тот и проиграл. А я всего лишь пытаюсь разглядеть в глазах Дикси себя, увидеть себя ее глазами. Интересно, вглядывается ли она в меня так же, как вглядываюсь в нее я? Замечает ли детали – мое лицо, мою одежду, фигуру? Ищет ли она себя во мне так, как я ищу себя в ней? И вдруг я слышу ее смех: – Ты такая жуткая, Джем. Уверена, те девятиклассники были в ужасе от твоих глаз. Я боюсь показать ей, что не люблю, когда надо мной подшучивают, поэтому просто выпучиваю глаза еще больше, пытаясь сделать взгляд еще более жутким. – Брр! – Дикси кривится в притворном ужасе. – Пойдем уже, пока все крысы не вылезли. 2 Этой ночью я снова проснулась. Почему снова? Да потому, что почти каждую ночь что-то будто выталкивает меня из сладких объятий сна. Шум на улице, дурной сон, возвращение мамы с работы или гулянок – причина не так уж и важна. Стоит только городу погрузиться в темноту, и что-то обязательно случается, заставляя меня высунуть нос из-под одеяла. Оглядевшись, я обнаруживаю, что кровать Дикси пуста. Сестра всегда имела обыкновение тихонько слоняться по дому ночью, но что-то подсказывает мне, что это не тот случай. Навострив уши, я слышу два голоса, Дикси и мамы, доносящихся из нашей гостиной. Поднявшись с кровати, я крадусь по коридору и замираю в темноте, совсем рядом с гостиной. Они сидят на диване, почти вплотную. По плечам мамы небрежно рассыпались светлые, с темными кончиками волосы. Когда до меня доносится еле слышный хруст, я приглядываюсь и замечаю в руках Дикси пачку чипсов. К хрусту присоединяется еще один шелестящий звук, в котором я не сразу узнаю воодушевленный, явно с трудом сдерживаемый шепот сестры. В какой-то момент мне чудится, что она говорит обо мне, но я тут же прогоняю эту мысль. Мне и раньше казалось, что мама и сестра частенько обсуждают меня за моей спиной, особенно с тех пор, как Дикси перешла в старшую школу. Только с вторжением сестры в мою отшельническую школьную жизнь я почувствовала что-то новое, но очень неприятное: нас не сравнивал только ленивый. Конечно же все замечали, что у меня нет друзей, как будто в этом было что-то плохое. На самом деле это очень удобно: я могу заглядывать к мистеру Бергстрому, школьному психологу, в любой момент, не боясь, что кто-то станет совать в это свой нос. С появлением Дикси весь мой привычный мир рухнул, и мне пришлось смириться с тем, что теперь я находилась под неусыпным наблюдением сестры, всегда готовой настучать на меня маме. Интересно, что она может говорить обо мне сейчас? «Джем – изгой». «Джем вечно сидит в кабинете психолога». «Джем берет деньги у младшеклассников, чтобы купить себе равиоли». Меня передергивает от этого шепота внутреннего голоса, и я делаю шаг назад, в темноту коридора, чтобы видеть и слышать все, что происходит, но оставаться незамеченной. Я практически перестаю дышать, чтобы разобрать шепот Дикси. – …так что я не стала переодеваться. И уж точно не собиралась после его мерзкой фразы: «Ох, когда же я снова увижу тебя в шортах, Дикси?» Придурок. Я пожаловалась мисс Моузер, но она все еще считает это прогулом. Поэтому они тебя и вызвали. А, она говорит о Джиме с физкультуры, а не обо мне. Облегченно выдохнув, я нервно почесываю руку, совершенно забыв о том, что хоть меня и не видно, но слышно прекрасно. Мама и сестра поворачиваются в мою сторону почти синхронно. На груди мамы, скрытой под черным топом, висят многочисленные подвески и кулоны на кожаных шнурках. На выглядывающей из-под ткани ключице виднеется краешек татуировки с русалкой. Мама всегда притягивала взгляды, точно так же, как и Дикси. В ее лице сквозило то, чего не найти ни у моделей, ни у актрис: завораживающая, притягательная харизма. Внутренняя сила, не заметить которую было просто невозможно. Даже здесь, на этом потрепанном временем диване, мать и сестра составляют такой убийственной силы тандем, что я почти физически начинаю ощущать, как моя невзрачность на их фоне становится очевидней вдвойне. Мама подает голос первой: – А вот и ты. Мы тебя разбудили? Она натягивает одну из своих самых искусственных улыбок. Натягивать улыбку для Дикси ей никогда не приходится. Мистер Бергстром как-то спросил, не надумываю ли я. К несчастью, он ошибался – и явно изменил бы свое мнение, если бы увидел эту улыбку своими глазами. Пустая пачка чипсов хрустит в маминой руке, а в голосе слышатся виноватые нотки. – Мы только что их прикончили. Там всего-то полпачки оставалось. – Где ты была? Эти слова вырываются неожиданно для меня самой. Глаза Дикси в один момент возмущенно округляются: она ненавидит эти моменты. Моменты, когда только я могу напомнить маме, кто она для нас, и разрушить хрупкую иллюзию сестры. Сломать эту глупую картинку, где мама – всего лишь еще одна из ее подружек, тех, что приходят домой пожаловаться на своих парней, лишний вес и пустой кошелек. Из тех, кто никому не позволяют указывать, как справляться со всем этим и выживать. Конечно, присматривать за мамой – далеко не то, о чем я мечтала. Но я, в отличие от сестры, понимаю, что кто-то определенно должен это делать. Если не Дикси, то я. Я делаю шаг в гостиную. Мама зачем-то касается черных кончиков своих волос, перед тем как смять пустую упаковку из-под чипсов. Она вряд ли догадывается о том, что я все знаю. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы заметить, что она уже полгода как пьет и что-то принимает. Ее день рождения был в сентябре. Именно тогда она снова сорвалась.