Мы исцеляемся. Он разрывает меня на части и собирает обратно. А потом мы засыпаем, переплетенные телами и обессиленные, зная, что впервые нам не нужно бояться того, что будет дальше. * * * Рассвет пробивается сквозь шторы, освещая мужчину, раскинувшегося рядом со мной. Он лежит на спине, поджав колено и слегка наклонив голову в мою сторону. Нижняя часть тела лишь частично прикрыта смятыми простынями, одна рука лежит на животе, а другая – над головой. Я не могу устоять перед его сексуально растрепанными волосами, поэтому тяну руку и поглаживаю локоны. Он даже не шевелится, пока я смотрю на него сверху вниз, наматывая прядь волос на палец. Он выглядит таким спокойным, таким невинным. На мгновение он снова становится тем мальчиком. Мальчиком, который украл мое сердце задолго до того, как я стала достаточно взрослой, задолго до того, когда я могла подумать о таком. С небрежной челкой, очаровательными ямочками на щеках и храброй душой он сражается с невидимыми монстрами на заднем дворе, укладывает меня в кровать, напевая колыбельную, и читает мне сказки в нашем детском домике на дереве. Во многом он всегда будет тем мальчиком. Но он также и мужчина – мужчина, который боролся за мои мечты, который никогда не переставал ждать меня, который занимался со мной любовью всю ночь напролет, лелея каждую частичку меня. Я была влюблена в этого мальчика, и я люблю этого мужчину. Брант Эллиотт живет во всех самых дорогих мне воспоминаниях о прошлом, и я знаю, без сомнения, что он будет и в моем будущем. Наконец Брант шевелится рядом со мной, а затем открывает глаза и потягивается, сонно улыбаясь мне. Придвигаясь ближе, я продолжаю играть с его волосами: – Доброе утро, красавчик. – Доброе. – Улыбка становится ярче, когда он обхватывает меня руками и прижимает к своему голому телу. – Как ты до сих пор пахнешь сиренью после прошлой ночи? Ты должна пахнуть потом, сексом и… – перебирая мои волосы, он глубоко вдыхает, – очень плохими вещами. Я обвиваю пальцами его лицо и заставляю его посмотреть на меня. – Не было ничего плохого в прошлой ночи, – говорю я, хмурясь. – Прекрасно, – усмехается он. – Непристойные вещи. Грязные штучки. – Он скользит вниз двумя пальцами по моему животу, останавливаясь между бедрами. – Вещи, которые заставляют тебя краснеть прямо сейчас. Мое дыхание сбивается. – Здесь тепло. Сейчас август. – Я узнаю этот цвет твоих щек, Джунбаг… – хрипит он возле моего уха, проникая в меня пальцами. – Это все я. Я выгибаюсь со всхлипом, прижимаясь к его руке. – Мы… нам, наверное, нужно поговорить, ты так не думаешь? – Он медлительно входит и выходит из меня. Восхитительно лениво. – Обсудить все? Брант обвивает меня ногой и притягивает к себе, продолжая мучить пальцами. Он зарывается лицом мне в шею, а затем, откинув мои волосы назад, начинает покусывать ее и ключицы. – Спроси меня о чем угодно. Он набирает темп. – Почему… почему ты на самом деле в Нью-Йорке? – Из-за тебя. – Он прикусывает мне плечо. – Мама и папа знают? – Да. Я чувствую, как его эрекция упирается мне в живот, пока он продолжает двигаться во мне пальцами; его дыхание сбивается. Я произношу, задыхаясь: – А они к этому нормально отнеслись? – Примерно. Я упираюсь бедрами в его настойчивые пальцы, когда чувствую нарастающее напряжение. – Ты будешь давать только односложные ответы? – Очень трудно строить предложения, когда ты вот-вот кончишь, Джун. Часть моего мозга, отвечающая за логику, подсказывает, что нужно отложить оргазмы на потом, пока мы не обсудим все как следует, но мое тело отменяет рациональное мышление, поэтому я продолжаю скакать на его руке, пока не взрываюсь блаженно, дико и не падаю ему на грудь. Его сильные руки обхватывают меня, пока я нахожусь на пике. Брант щекочет мне ухо губами, осыпая поцелуями, и я чувствую, как он улыбается. Я глубоко удовлетворенно вздыхаю. – На чем мы остановились? – шепчу я. – Я не уверен, где остановилась ты, но я был здесь, желая оказаться там, где ты секунду назад. – Когда он отстраняется, то на лице расцветает ослепительная улыбка. У меня перехватывает дыхание. Я чуть не задыхаюсь, потому что даже не могу вспомнить, когда в последний раз видела, чтобы Брант улыбался вот так. Свободный от горя и абсолютно живой. Я улыбаюсь ему в ответ, слезы радости блестят на глазах от осознания, что прошло много времени с тех пор, как я сама так улыбалась. Прошли годы. И я была счастлива, да, я была счастлива, следуя за своей мечтой, заводя новых друзей, танцуя и работая. Я вкушала самостоятельную жизнь. Я была счастлива. Но я не была по-настоящему счастлива… всегда оставалась пустота. Отсутствие. Настоящее счастье – это пазл. Это мозаика, которую все мы тщательно собираем, находясь в поисках нужных фрагментов, которые позволяют нам перейти к следующей части пазла. Некоторые пазлы остаются незавершенными, и я думаю, это потому, что многие люди не знают, что делает их по-настоящему счастливыми. Или… они не желают тратить время на поиск остальных недостающих фрагментов. Они просто хотят втиснуть последний кусочек туда, куда он совсем не подходит. Однако эти оставшиеся фрагменты являются неотъемлемой частью. Они ступеньки для завершения головоломки. И сейчас, когда я лежу рядом с любимым мужчиной, смотрю на его настоящую, душевную улыбку, от которой вспыхивают и глаза, я благодарна, что мы оба нашли время, чтобы отыскать эти кусочки. Я провожу пальцами по его щетине и вздыхаю, полная благодарности. – Ты улыбаешься. – Так и есть, – подтверждает он. – Ты выглядишь по-настоящему счастливым. – Так и есть. Облизывая губы, я спрашиваю: – Мама и папа тоже счастливы? По поводу нас? Маленькая, едва уловимая морщинка появляется возле брови, когда его глаза вспыхивают золотом и зеленью. – Я думаю, они устали быть несчастливыми. – Он проводит пальцами по моей щеке и прикусывает нижнюю губу, задумавшись. – Я думаю, это будет долгий, порой болезненный путь. Я не думаю, что это будет легко или быстро. Но… я думаю, они готовы двигаться вперед. Начать исцеляться. Я думаю, твой отец готов снова придумывать глупые рифмовки и носить нелепые тапочки. И может быть, он еще и не пришел к этому, но он дал мне свое благословение на переезд в Нью-Йорк, зная, что это будет означать. – Он скользит взглядом по моему лицу. – Я думаю, он еще придет к этому, и все мы однажды почувствуем себя чертовски замечательно. И когда этот день наступит, каждая «незамечательная» минута будет того стоить. Я всхлипываю и сквозь слезы киваю. – Настоящее счастье стоит каждой грустной, «незамечательной» минуты, – говорю я ему, все еще улыбаясь. – Это стоит каждой ночи, проведенной в одиночестве; каждой слезинки, пролитой без тебя; каждой радуги, за которой я наблюдала в тот момент, когда она раскрашивала небо, а потом исчезала, – в эти моменты я умоляла ее вернуться, с болью наблюдая за ее последними проблесками. – Прижимаясь нежным поцелуем к его губам, я заканчиваю: – Это все стоило ожидания, просто чтобы увидеть, как ты снова так улыбаешься. Он приглаживает мои волосы, прижимаясь лбом к моему. – Я бы ждал и вечность, Джунбаг… но я очень рад, что нам не пришлось ждать так долго. – Правда? – шепчу я. – Конечно, правда. Я целую его снова – жестко, исступленно и мучительно красиво.