Я даю себе молчаливую клятву, пытаясь сдержать слезы. – Я ненавидел себя, а выместил это на тебе. Этого больше никогда не повторится, Тео. Он судорожно сглатывает, глядя прямо перед собой. – Ты был прав, ты знаешь. Это была моя вина. Я был последним, кто выходил из домика на дереве, и я даже не подумал о Джун. – Эмоции охватывают его, и он шмыгает носом, прижимая ладонь к газам. – Я думал о Монике Портер. Эта безмозглая девчонка была жестока с тобой, а я ничего не сделал, чтобы остановить это. Я подвел тебя, и я подвел Джун. Я не знаю, что сказать, поэтому молчу. – Я стану лучше, Брант. Обещаю. Лучшим братом, лучшим другом. – Он смотрит на меня, его каре-зеленые глаза сверкают решимостью в искусственном свете. – Я больше никогда не подведу вас, ребята. На моем лице появляется улыбка, и я киваю. Затем протягиваю ему руку. – Хорошо, Марио. Тео выдыхает с облегчением и пожимает мне руку. Другой рукой он придерживает свою красную шляпу: – Спасибо, Луиджи. Напряжение рассеивается из окружающего пространства, и в этот момент врач подходит к Бейли, которые сидят напротив нас на жестких, уродливых стульях. Он произносит пять слов, которые заставляют мое сердце радостно забиться. – С ней все будет хорошо. С ней все будет хорошо. Это самые прекрасные слова, которые я когда-либо слышал. Я люблю их так сильно, что прячу их в свое бешено стучащее сердце, зная, что они останутся там навечно. Кажется, что прошла целая вечность, прежде чем я смог навестить Джун. Когда нас наконец вызывают в ее палату, я хватаю Агги с пустого стола рядом со мной и иду вниз по коридору. – Брант! Когда я вхожу в палату, мои глаза расширяются. Она подключена к шнурам и мониторам, и от этого вида у меня щемит в груди. Джун еще слишком мала, а уже выглядит такой сломленной. Громоздкий белый гипс украшает ее правую руку, но это не в силах отнять ее лучезарную улыбку. Я тут же улыбаюсь ей в ответ: – Джунбаг. Я подбегаю к кровати, ее голубые глазки блестят от слез. Она даже не замечает своих родителей, следующих за Тео. Кроме меня, она никого не замечает. – Я не хотела упасть. Извини меня. – Не извиняйся, Джун. Это был несчастный случай. – Я вытаскиваю Агги из-за спины, наблюдая, как ее глаза увлажняются еще больше. Когда я узнал, что у Джун будет гипс, я побежал в ванную и обернул маленькую ручку слоненка туалетной бумагой для сходства. – Агги захотел гипс, как у тебя. – О, вау! – восклицает она, потянувшись к любимой игрушке здоровой рукой. – Спасибо! Бейли подбегают к ней, осыпая ее нежными объятиями и поцелуями. Тео тихо плачет в подушку, улегшись рядом с ней, и извиняется за то, что оставил ее совсем одну. Так много слез, так много шепотом произнесенных слов, столько мыслей, полных благодарности. Я наблюдаю за всем из угла комнаты, благодарный за то, что стал частью этой семьи. Где бы я был, если бы не они? Когда эмоции отступают, Джун снова тянется ко мне. Я сворачиваюсь калачиком рядом с ней на маленькой койке, вдыхая аромат сирени на ее волосах. – Спасибо, что привез мне Агги, – бормочет она, прижимаясь ко мне. – Мне было страшно без него. Я грустно улыбаюсь: – Я знаю, что тебе было страшно, Джунбаг. У меня был игрушечный слоник, когда я был в твоем возрасте, и он всегда успокаивал меня, когда мне становилось страшно. – Правда? – Да, правда. Она обдумывает услышанное и моргает, глядя в потолок. – Что с ним случилось? Я знал, что прозвучит этот вопрос, но сейчас не время открывать ей страшную правду. Не время рассказывать ей о судьбе Бабблза и о том, что он был запятнан кровью моего отца, убившего мать, и в результате выброшен, как мусор. Может быть, этой истории никогда не будет время. – Однажды я его потерял, – вместо этого говорю я, мой голос слегка дрожит. – Ты потерял его навсегда? Не просто на какое-то время? Я сглатываю ком в горле. – Я потерял его навсегда. Закрыв глаза, я стараюсь не думать о своем старом плюшевом «утешении» из детства. Вместо этого я впитываю присутствие Джун: ее теплое дыхание, быстро бьющееся сердце. – Когда-нибудь я найду его для тебя, Брант, – говорит она, сжимая мне руку. – Я обещаю. Я понимаю, что это обещание она не в силах выполнить, но все равно улыбаюсь. – А теперь ты можешь спеть мне песенку про радугу? Миссис Бейли придвигает свой стул поближе к Джу и проводит ладонью по моей руке. – Может, мы оба споем ее? Джун с энтузиазмом кивает: – Да, пожалуйста. Она моя любимая. Это и моя любимая, Джунбаг. Раньше она была моей любимой потому, что напоминала мне о маме. Теперь она напоминает мне о Джун. Миссис Бейли переплетает свои пальцы с моими, убирает со лба Джун выбившуюся прядь волос и делает глубокий вдох. Мои веки опускаются. Мы поем. * * * В ту ночь все мы дали обещания. Я пообещал, что больше никогда не буду отвечать жестокостью, и, ну… я чертовски хорошо хранил это обещание. Я сбился с пути только один раз, много лет спустя, и мне хочется верить, что у меня на то были веские причины. (Уайетт Нипперсинк может со мной не согласиться.) Но так оно и было. Страх сорваться, поддаться слепой ярости, как это сделал Лукас Эллиотт, был в высшей степени эффективной мотивацией на протяжении многих лет. А потом было обещание Тео. Тео больше никогда не оставлял Джун после инцидента в домике на дереве. Он опекал ее сверх меры, горячо преданный, и, в отличие от меня, не боялся наброситься на любого, кто подвергал Джун опасности. Даже если этим человеком был его лучший друг. Даже если этим человеком был я. И наконец, Эндрю Бейли. Эндрю дал свое обещание той ночью: он поклялся, что это был последний раз, когда мы ступили в этот богом забытый домик на дереве. С восходом солнца от него осталась лишь куча дров. Глава восьмая