Наши взгляды снова встречаются. Я сглатываю. – О детстве. Колыбельных и всем таком. Не знаю, зачем я лгу, но, с другой стороны, ясно понимаю, что думать о своем брате, когда покупаешь платье, которое захочет сорвать другой мальчик, кажется очень странным действием. Каким-то неправильным. Скорее всего, он был бы в ужасе от такого ответа. Брант моргает, отпускает мои руки и делает небольшой шаг назад. Он почесывает свои темные волосы, отливающие золотистыми бликами в лучах заходящего солнца. – Ну, мне очень нравится, Джунбаг. Ты выглядишь… – Нет, черт возьми, Пич. Однозначно нет. – Тео выбегает на задний дворик с вязаной шалью, которую бабушка связала для мамы прошлой зимой. – Ты наденешь это. Я поворачиваюсь к нему, когда он накидывает колючую накидку из пряжи на мои голые плечи. Я морщу нос от отвращения. – Она чешется. И пахнет, как столетние клубы пыли и умирающие растения. – Пахнет, как тот факт, что никто не прикоснется к тебе сегодня вечером. Я бросаю на него сердитый взгляд. – Но она совсем не подходит. Это что вообще за цвет, Тео? – Это коричневый? Бордовый? Никто не знает. – Я это не надену. К черту грибы. – Ты… – Он запинается, моргает… и разражается смехом, который заставляет его тело забавно трястись. От этого я сама всегда начинаю смеяться. Тео вздыхает, поправляя кобуру на поясе. – Ладно, один-ноль, Пич. Один ноль. Брант проскальзывает мимо нас и похлопывает Тео по плечу, проносясь мимо. Его взгляд на мгновение замирает на мне, но улыбка, которой я его одариваю, остается незамеченной, так как он исчезает в доме. Сглотнув ком в горле, я возвращаю свое внимание обратно к Тео. Он смотрит на меня с весельем на лице. – Что? Его губы подрагивают. – Ничего. – У тебя такой вид… – Я просто думаю, как мне отмазаться от обвинения в нападении, когда твой ухажер попытается притронуться к тебе сегодня вечером. Уголовные дела не вяжутся с моей работой. Я посмеиваюсь. – Что ты будешь делать, когда я однажды выйду замуж? И у меня появятся дети? Он заметно вздрагивает, а я вспоминаю свой бредовый сон, когда у меня была лихорадка много лет назад. Я думаю о Тео и его речи, которую я так и не услышала, и о том, что это, скорее всего, был список угроз в адрес моего будущего мужа. Мои губы кривятся в ухмылке, но она тут же исчезает, когда я вспоминаю, кто был моим женихом в том сне. У меня пылают щеки. Так странно. – Ну… – вздыхает он, засовывая руки в карманы брюк и смотря на небо. Он постукивает по кобуре. – Подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти. – Всегда подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти, – ласково улыбаюсь я. – Ага, наверное, так и есть. – Глаза Тео светятся от любви, когда он смотрит на меня. – Я горжусь тобой, Пич. Ты ведь знаешь это, правда? Я улыбаюсь еще сильнее, шаркая на месте босыми ногами, – крошечные камешки впиваются мне в ступни. – Да, я знаю. – Ты умная, и мудрая, и такая охренительно добрая. Я не могу дождаться дня, когда увижу, как ты зажжешь сцену своим талантом и своим большим, прекрасным сердцем. Ты будешь на высоте, Пич, правда. И я буду болеть за тебя на протяжении всего твоего пути к вершинам. – Он кладет мне руку на плечо и нежно его сжимает. Его синие глаза становятся чуть светлее, когда на них падает солнечный свет. С нахальной улыбкой он заканчивает: – И я выбью дурь из каждого мальчишки, которого ты попытаешься прихватить с собой. Я срываю шаль и швыряю ею в него, когда он, смеясь, несется в дом. * * * Я в шоке прикрываю рот рукой. Не может быть. Не может быть! Селеста крутится возле мистера Кента, нервно заламывая руки, щеки у нее такие же красные, как и ее обтягивающее платье. Громко играющая музыка заглушает звук ее голоса, пока мы с Женевьевой сидим рядом за круглым столом в нескольких футах, пытаясь скрыть возгласы недоверия. Мистер Кент отходит от Селесты, почесывает шею и оглядывает комнату. Он даже немного вспотел. – Она сумасшедшая, – шепчет Жен мне на ухо. – Она просто чокнутая. Я хихикаю себе под нос. Когда мы перешли в старшую школу, то заключили уговор: каждая из нас должна была выполнить совершенно безумное «действие» на выпускном вечере. Мы, конечно же, ничего не получаем от этого: ни призов, ни золотых медалей. Только совместное унижение, взаимное уважение и пожизненные «не могу поверить, что мы это сделали» хихиканья. Честно говоря, я думала, что подруги забыли о нашем маленьком глупом уговоре, но Селеста подняла эту тему в тот момент, когда мы собрались за столом и наши ухажеры отошли, чтобы выпить пунш и поболтать о спорте. С «действием» для Селесты определились легко. Она была влюблена в своего учителя математики, мистера Кента, с того самого момента, как переступила порог его кабинета. Мы с Жен загадали ей признаться ему в своих самых сокровенных фантазиях. Самых непристойных фантазиях, таких, которые заставили бы взрослого мужчину покраснеть. Похоже, это сработало. Он густо покраснел. Жен толкает меня локтем, когда Селеста поворачивается и проносится по танцполу на высоких каблуках, ее щеки приобрели самый глубокий оттенок фуксии, который я когда-либо видела. – О боже мой. Боже мой. О мой бог, – бормочет она снова и снова, а затем падает на стул и утыкается лицом в ладони. Она швыряет свой мобильный на стол с записью всего разговора — горяченькое доказательство. – Я ненавижу вас обеих. Я просто ненавижу вас двоих. Мы чуть не умираем от смеха. Мистер Кент проходит мимо нашего столика и быстро удаляется, явно взволнованный и смущенный. – Не надо нас ненавидеть, Селеста. Возмездие гораздо слаще. – Жен вскидывает брови в мою сторону, развалившись рядом. – Кто следующий? Я или Джун? Селеста сидит прямо, на лице все еще проступают красные пятна. – Боже, у меня сейчас сердце вырвется из груди. Дайте мне минуту, чтобы убедиться, что оно не откажет. – Я протягиваю ей стакан воды, она хватает его и с жадностью осушает, приходя в себя. Мое внимание переключается, когда Брант заходит в холл с моей учительницей химии, мисс Холланд. Я бросаю на него взгляд и внутренне сжимаюсь, когда она смеется над одной из его шуток. От звука ее хохота у меня волосы на руках встают дыбом, и я не знаю почему. Она красивая, конечно, но лет на десять старше его. Я невольно мрачнею, наблюдая, как они общаются. Легкий и беззаботный Брант прислонился к стене, сложив руки на груди. Он не смотрит на нее тем взглядом, пропитанным огнем и серой, как когда смотрел на меня в момент демонстрации моего выпускного платья. Я ковыряю пайетки на корсаже платья, покусываю нижнюю губу, наблюдая, как они шутят, улыбаются и мило проводят время. В какой-то момент Брант словно отвлекается от разговора, его мысли блуждают где-то в другом месте. Он отводит от нее взгляд, рыская глазами по комнате, перемещаясь от стола к столу. Он словно ищет что-то. И тут его взгляд останавливается на мне, сидящей за столом неподалеку. Он слегка улыбается, расслабившись. В его глазах сквозит чувство облегчения, как будто я и была тем, что он искал. Я слегка машу ему рукой, улыбаясь в ответ. А когда я снова смотрю на Селесту, на ее лице расцветает дьявольская ухмылка. У меня внутри все сжимается. – Что? Ты придумала мне «действие», да? – О да. Ее внимание приковано к Бранту, отчего мое сердце сжимается от тревоги. – Его не впутываем. Он – запретная зона. – Глупо, конечно, это требовать, но он мой брат. Это было бы слишком странно. Но коварный блеск в глазах Селесты не гаснет. – Не совсем то, что я имела в виду, – говорит она, после чего наклоняется к Женевьеве, прикрывая рот так, чтобы я ничего не услышала. Жен вскрикивает: – Ни за что. Она никогда этого не сделает. – Ей придется. Это же «действие». Теперь у меня сердце стучит так, что я боюсь, оно вот-вот вырвется из груди.