Брант сидит перед диваном в гостиной и оттирает обивку с чистящими средствами. Он не сразу замечает меня, когда я выскальзываю из комнаты и на цыпочках приближаюсь к нему, нервно перебирая кончики волос. Он слишком сосредоточен, слишком поглощен своим занятием. Когда я останавливаюсь всего в нескольких футах от него, то мямлю: – Доброе утро. Вздрагивая, Брант поднимает голову, а затем выпрямляется и опускает руки вдоль тела, продолжая держать пенную тряпку. Он прикусывает губы, после чего по мне пробегает измученный взгляд янтарных глаз. – Привет. Я смотрю на него не моргая. Жду большего. Он молчит, а потом отводит взгляд. – Что ты делаешь? – выдавливаю я из себя – слова вязнут в горле, как сироп. Я делаю шаг к нему. – Я, гм… не ожидала, что проснусь одна. Глупые девчачьи сказки. – О… – В его взгляде проскальзывает печаль. Что-то покаянное. – Прости, я… я не хотел тебя будить. Ты выглядела такой безмятежной. – Когда я опускаю взгляд на тряпку, он слегка сжимает ее. – Я просто прибираюсь. Прибираюсь. Взгляд остановился на замыленном пятне на диване, где Брант пытался убрать оставшееся пятно крови. Кровь – как свидетельство моей потерянной девственности. Он убирает беспорядок, который мы устроили. Грудь сдавливает от эмоций, отчего я начинаю задыхаться. – Извини. Я не хотела испортить тебе диван, – тихо говорю я. Робко. Жалобно. Брант резко втягивает воздух, выражение его лица становится еще более затравленным. Он долго скользит по мне взглядом, будто ему нужно время, чтобы осознать и впустить в себя мои слова, которые будут там гноиться. Он бросает тряпку, а затем приближается и заключает меня в объятия, уткнувшись своим лбом в мой. – Не смей, – шепчет он, обхватывая меня за талию. – Не смей ни за что извиняться. – Мне кажется, что мне нужно. Ты расстроен… Я вижу. – Я расстроен из-за того, что я сделал – не из-за тебя. Никогда не из-за тебя. Я кладу руки ему на талию. – Ты сделал именно то, что я сама хотела, – признаюсь я, тихо вздыхая. – Сделать тебе больно? Забрать твою невинность? – Исцели меня. Прими мою невинность как дар, который я тебе подарила. Заставь меня кончить… дважды. – Его глаза темнеют, в них вспыхивает жар прошедшей ночи. – Я хотела, чтобы ты занялась со мной любовью – мы так и сделали. – Это было не… – Он зажмуривает глаза и впивается пальцами мне в талию. – Я потерял контроль. Твой первый раз должен был быть неспешным и сладким, нежным и приятным. А я взял тебя, как гребаное животное, Джун. Я не мог остановиться, и я ненавижу себя за это. – Он резко выдыхает. – Ты принимаешь таблетки? – Да. Мама достала мне рецепт несколько лет назад просто для профилактики. – Слезы застилают мне глаза. Сердце болит, видя его таким надломленным. В таком смятении, таким измученным. Я поднимаю руку, прижимаю к его лицу и провожу большим пальцем по нижней губе. – И я не хочу, чтобы ты так думал. Это было идеально. – Не говори так, – хрипит Брант. Он высовывает язык и пробует на вкус мой палец, отчего по моей спине пробегают мурашки. – Не заставляй меня верить, что ты хотела этого именно так. Особенно когда ты в моих объятиях, из одежды на тебе только моя футболка и на тебе еще сохранился запах грехов прошлой ночи. Я льну к нему; с моих губ срывается стон, когда он прикусывает мне палец. – Поверь в это, – говорю я ему. – Это правда. Брант стонет. Его руки скользят под футболкой к моим бедрам, после чего он сжимает мои обнаженные ягодицы. Мы все еще стоим, прижавшись лбами; наши губы находятся на расстоянии нескольких миллиметров друг от друга. Он притягивает меня за бедра к себе и говорит: – Тогда солги мне. Солгать ему? Лгать человеку, который всегда показывал мне только правду? Истинную силу… истинный смысл… истинную любовь. Нет. Я не могу. Не смогу. Прикусив губу, я качаю головой и пораженно вздыхаю; он ослабляет объятия. Брант отступает назад и опускает голову с таким видом, будто он проиграл битву, в которой заранее знал, что ему не победить. Когда наши глаза встречаются, он спрашивает: – Почему ты не сказала мне, что ты все еще девственница? – В вопросе сквозит боль. Он звучит так, как будто мой выбор физически ранит его. Я пожимаю плечами с напускной легкостью, хотя чувствую совсем не так. – Я была не в курсе, что ты не знаешь. – Я слышал тебя, Джун. Я слышал, как три года назад ты рассказывала своим подругам, что занималась сексом. – Я… – Я мысленно возвращаюсь назад, пытаясь определить, о чем он говорит. В памяти всплывает смутное воспоминание о том, как мы сидели втроем с Селестой и Жен на полу у меня в комнате летним днем. Конечно, я солгала. Все мои подруги уже занимались сексом, и я хотела присоединиться к ним. Я хотела чувствовать себя взрослой и важной, как они. – Я придумала историю, просто чтобы вписаться. Я не знала, что ты меня слышал. Он смотрит на меня так, будто этот пустяковый момент разрушил всю его жизнь. – Брант… – Я делаю шаг вперед, снова пытаясь закрыть эту пропасть между нами, но он отступает, и мое сердце пропускает удар. – Это неважно, ладно? Неважно. – Как ты можешь так говорить? – Он сглатывает, качая головой. – Ты… действительно хранила себя для меня? Потому что эта ошеломительная новость звучит сегодня иначе, чем прошлой ночью, в самый разгар момента. Я сжимаю пальцы в кулаки и опускаю глаза в пол. – Я не знаю, Брант, – бормочу я. – Может быть. Но это не было чем-то сознательным. Все, что я знала, – это то, что ни один мужчина никогда не заставлял меня чувствовать себя так, как ты, поэтому все казалось каким-то неправильным. Я хотела дождаться кого-то особенного. – Но зачем ты отдала это мне, если знала, что мы никогда не сможем быть вместе? Это не что-то особенное, Джун. Это просто разбивает сердце. Теперь раненой чувствую себя я. Дыхание перехватывает, и я с силой делаю вдох. – Я знаю, что это сложно, но… – Сложно? – Брант медленно выдыхает, сцепив руки за головой. Он отворачивается от меня на мгновение, затем поворачивается обратно. – Это больше, чем сложно. Это невозможно. – Нет ничего невозможного, когда два человека любят друг друга. – Ты не должна любить меня таким образом, – говорит он, тяжело дыша и напрягая челюсть. – Для меня все по-другому. Я вошел в твою жизнь, уже зная, что мы с тобой не кровные родственники. Я заставил себя поверить, что ты не моя сестра, по собственным темным, болезненным причинам – ради выживания, но ты… – Взгляд Бранта затуманивается от собственного горя. – Ты родилась, веря, что я твоя биологическая семья. У тебя даже не было причин чувствовать это иначе. – Ты не знаешь, что я чувствовала. Не мог знать. – Ты провела всю чертову жизнь, называя меня своим братом, – возражает он, накаляя тон. – Потому что должна была. – Нет. Потому что это правда. Я качаю головой. – Прекрати разбирать мои чувства, как будто они твои и ты можешь их препарировать, – говорю я сдавленно. – Прекрати пытаться сделать из этого что-то допустимое, когда ты чертовски хорошо знаешь, что я твой бра… – Да никогда я не воспринимала тебя как своего брата! – кричу я; мои щеки пылают. Я смотрю на него, грудь тяжело вздымается, руки сжимаются в кулаки, а по лицу катятся слезы. – Тео был моим братом. Тебя же я всегда воспринимала только как… моего. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но в воздухе повисает тишина. Она становится плотнее с каждым сдавленным вдохом, с каждым словом, все еще витающим вокруг нас. Балконная дверь, распахнутая настежь, впускает в комнату песни птиц, болтовню прохожих и гул уличного движения, но все это заглушает звук моего сердца, умоляющего мальчика услышать наконец правду. Потирая лицо ладонями, Брант сдается и прерывисто вздыхает. Он смотрит на диван, потом на настенные часы за моей спиной. Потом снова на меня. – Мне нужно идти на работу, – коротко говорит он. Я не знаю, откладывает ли он разговор на вечер или же на неопределенный срок. Наконец он отводит взгляд и обходит меня, направляясь в коридор. Я смотрю на него. Я смотрю на него сквозь затуманенные от слез, опухшие глаза, гадая, услышал ли он мою мучительную правду. Через несколько секунд я получаю ответ.