Он следует к своему кабинету, туда, где стоит ноутбук. – Я уже поговорил с тетей Селесты. Тебе более чем рады. Я буду оплачивать твою часть аренды, пока ты не найдешь работу и… – Папа, остановись! – Я бросаюсь к нему. – Я хочу остаться здесь. – Мне все равно. – Пожалуйста! – Я умоляюще смотрю ему вслед. – Я не хочу ехать в Нью-Йорк. Он оборачивается, гневно смотрит на меня: – А я не хочу, чтобы моя дочь путалась со своим чертовым братом! Мы оба тяжело дышим, грудь напряженно вздымается. Я еще никогда не видела своего отца таким расстроенным. Таким переполненным эмоциями. Хотя он всегда был сентиментальным родителем, в то время как мама – голосом разума; он никогда не терял самообладания. Я сломала его. Из моих глаз льются слезы, как вдруг мама, возникнув рядом со мной, скрещивает руки на груди и заговаривает ровным голосом: – Я согласна с твоим отцом, Джун. Я думаю, будет лучше, если ты поедешь в Нью-Йорк. Я просто ошарашена. Возмущена. Меня охватывает гнев, когда я смотрю на них. – Так вот как вы решили со мной поступить? Выслать в другой штат? – Это не так, – говорит мама. Папа вмешивается: – Именно так. Расстояние – лучший способ справиться с этой ситуацией. – Мне девятнадцать лет. Вам больше не нужно со мной возиться, – огрызаюсь я. – Я взрослый человек и не живу под вашей крышей. Он стискивает зубы: – Поэтому ты и съехала? Чтобы развлекаться со своим братцем наедине? Уперев руки в бока, я выкрикиваю: – Прекрати пытаться это принизить. Он не мой настоящий брат… мы любим друг друга. – Черт возьми, Джун! – кричит он, рассекая рукой воздух. Он подходит близко, настолько близко, что я могу видеть каждую морщинку, каждую линию, исказившую его лицо. Я вижу отчаяние, сверкающее в его глазах. – Послушай себя. Ты пытаешься оправдать преступление. Ты защищаешь хищника. Мама вклинивается между нами, протягивая руку: – Эй, эй… Эндрю, не надо об этом. Я вскрикиваю от ужаса. Он не может так думать. Он просто не может так думать о Бранте. Это было взаимно. – Нет, – лепечу я. – Это совсем не так. Он хороший человек… он твой сын. Лицо отца передергивает от отвращения, и он тычет в меня пальцем: – Он перестал быть моим сыном в тот момент, когда решил засунуть член в мою дочь. – Затем он разворачивается и исчезает, хлопнув дверью. От этого удара стены начинают дрожать вместе с рамками фотографий, висящими на них. Фотография, висевшая над дверью, соскальзывает со стены и разбивается вдребезги прямо у моих ног. Я зажимаю рот рукой, когда понимаю, что это фото меня, Бранта и Тео в день выпускного, когда мы стояли перед эркером, обнявшись. Наши фигуры слегка размыты, но улыбки ослепительно сияют. И хотя голову я положила на плечо Тео, бедро мое прижимается к Бранту. Свою правую руку я небрежно закинула Тео на шею, а вот левой нежно обнимаю Бранта за талию. Дрожа, я втягиваю воздух и наклоняюсь, чтобы поднять фотографию, усыпанную осколками. Воспоминания о той ночи проносятся сквозь меня, когда я провожу пальцем по силуэту Тео и пробегаю глазами по его полицейской форме. Это был последний раз, когда он ее надел. Он широко улыбается на камеру, и я вспоминаю, как мама сказала нам вспомнить момент, когда мы нарядили Йоши на Хеллоуин в костюм доставщика из UPS[43]. Мы все трое начали смеяться, а мама сделала снимок, поймав тот самый момент, когда Брант опустил на меня взгляд и его лицо озарилось неподдельной радостью. Я начинаю плакать. Сильно. Болезненно. Мама подходит и с теплотой заключает меня в объятия, гладя мои спутанные волосы. Фото выскальзывает из моих рук и падает в кучу разбитого стекла. После того мама шепчет мне на ухо: – Я люблю тебя. И я люблю Бранта. – Она кладет подбородок мне на макушку, когда я прижимаюсь к ее груди. – Но я не люблю это. Я тоже это не люблю. Мне не нравится, что я влюбилась в человека, в которого не должна была. Это несправедливо. Это больно. Обхватив маму руками, я тихо плачу, уткнувшись ей в плечо. Я отчаянно желаю «запрыгнуть» в эту фотографию и изменить нашу судьбу. Тео бы не отправился на то место происшествия, а я бы не поцеловала Бранта, выполняя дурацкое «действие». Мой взгляд падает на фотографию, лежащую среди неровных кусочков рамы. Разбитая. Треснувшая. Я возвращаюсь в прошлое, вспоминая, как семь лет назад стояла на замерзшем пруду. Я до сих пор слышу, как колотится мое сердце. Жестокий смех Уайетта и его друзей. Брант зовет меня, мчится ко мне, его лицо – маска слепого страха. А потом… этот звук. Я услышала его громче, чем все остальные звуки. Мы все слышали его. Тот первый треск. Я никогда не забуду пронзившее меня чувство, когда лед раскололся. Это была всего лишь крошечная трещина – маленькая щель на поверхности. Но это было катализатором для большого разлома. Окончательного краха. Конца. Все тело словно превратилось в лед, пока я оценивала свои шансы. Тогда с противоположного берега я поймала полный ужаса взгляд Бранта. Он знал, что одно неверное движение может убить меня. И сейчас, когда я прижимаюсь к своей матери, убитая горем, то же самое чувство пульсирует во мне. Словно лед сковывает мою кровь. Мы та первая трещина. Я и Брант. Одно неверное движение, один неверный шаг, и мы пойдем ко дну. Мы утонем. И я не знаю, что делать. Глава тридцать третья «Первое прощай» Джун, 19 лет – Сегодня подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти, Пич. Меня охватывает радостное неверие, когда до слуха доносится его голос, поэтому я поднимаю голову, сидя со скрещенными ногами на золотистом поле. Оно усеяно высокой травой и полевыми цветами, а над головой танцуют пушистые белые облачка. Там стоит он.