Брант: Мне нужно проветрить голову. Кип разрешил мне поспать на его диване несколько дней. Прости, Джунбаг. Прости, что я сейчас недостаточно сильный. Мне жаль, что я подвел тебя, и прости, что любил тебя самым худшим из возможных образом. Я не смог защитить тебя, и это меня убивает. Мне нужно понять, что лучше для нас, для тебя. Мне просто нужно немного времени. Тогда я проплакала почти всю ночь, пока не заснула, – все это повторилось и на следующую ночь. И не от злости. Не от обиды, что Брант оставил меня одну разбираться с родителями. Я плакала не из-за него. Я плакала по нему. Он закрылся. Сейчас он ненавидит себя, и я не могу представить ничего печальнее. Дергая себя за хвостик, я пробираюсь через парковку и запрыгиваю в свою машину, после чего в нерешительности достаю мобильный телефон. Я отсылаю Бранту короткое сообщение, сдерживая слезы. Я: Нам нужно поговорить. Сегодня. Это важно. Встретимся в квартире, когда ты вернешься с работы. Надеюсь, у тебя все хорошо… Я люблю тебя. <3 Джунбаг Он сразу же прочитывает его, но не отвечает. И пятнадцать минут спустя, после того, как я заезжаю на знакомую парковку и выхожу из машины, ответа по-прежнему нет. В груди сдавливает от тоски, когда я засовываю телефон в карман и пробираюсь через лабиринт могил и надгробий. Я вписываюсь сюда. Я такая же призрачная, как и эти священные места. Но я освобождаю себя. Я мчусь к надгробию, которое слишком хорошо знаю, – тому, от вида которого у меня перехватывает дыхание всякий раз, когда я вижу его. То, где я проводила каждый вечер субботы на протяжении нескольких месяцев. То, что слушало все мои всплески, песни, плач, мои признания, пока я сидела здесь, распластавшись возле могилы. Тео. Опустившись на колени возле камня, я дрожу, читая знакомые строки. Сын. Брат. Друг. Спаситель. У меня щемит в груди. Так сильно. – Прошлой ночью ты мне приснился, – говорю я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Ты мне часто снишься, но этот сон был таким реальным. Как будто ты действительно говорил со мной оттуда… где бы ты ни был. Выше радуги, высоко в небе, может быть, даже на луне… – Прижимая руку к сердцу, я улыбаюсь. – Или прямо отсюда. Птички чирикают и щебечут на соседнем дереве, и я думаю о картине с синей птицей. – Я просто хотела сказать тебе, что некоторое время не буду приходить, но я обещаю взять тебя с собой. Я взлечу, Тео. Я расправлю крылья и полечу, а ты будешь болеть за меня на протяжении всего моего пути к вершинам. Я знаю, что будешь. – Я всхлипываю, волосы разлетаются от дуновения ветра. Ветер теплый и умиротворяющий, и я представляю, что это Тео дает мне знать, что слушает. – Я буду храброй, как ты. Я училась у лучших, в конце концов. – Я зажмуриваю глаза, слезы стекают по щекам и падают на дорогую мне землю. – Время пришло. Птицы перестают петь, и ветерок затихает. Остаемся только мы. Только я и Тео. – Подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти, – шепчу я, кончиками пальцев проводя по высеченному на надгробии имени. – И я думаю, в конце концов… это спасет нас обоих. Я поднимаю голову и затуманенными от слез глазами вглядываюсь в небо, затянутое облаками, как вдруг у меня перехватывает дыхание. Я изумленно всхлипываю, слезы начинают катиться из глаз еще сильнее, а сердце судорожно колотится. По спине пробегают мурашки, а на губах появляется улыбка. Я моргаю, глядя на эти облака. И я клянусь, клянусь… Облако, проплывающее прямо над моей головой, в точности напоминает шляпу Марио. * * * Чемоданы тяжелые, но не такие, как груз моего сердца. Эта ноша непосильна. Он не пришел. Я пытаюсь сдержать плач, сжимая ручки чемоданов, но он все равно прорывается наружу. Гадкий и злой. Опустошающий. У меня начинают дрожать руки, и я роняю чемоданы на пол. Я волочу их по полу, пока из груди вырывается еще более сильный ужасный плач. Папа забронировал мне билет до Нью-Йорка в один конец в тот самый день, когда я поругалась с ними. У меня не было ни малейшего желания подниматься на борт этого самолета. Я уже взрослая, и прежде всего я не должна улетать только потому, что отец хочет этого. Но я передумала. А Брант не знает. Он понятия не имеет, что мой отец везет меня в аэропорт через час и я не знаю, когда вернусь. Я не знаю, когда увижу его снова. Боль чудовищная. Просто невыносимая. Это решение было трудным для меня, но еще хуже то, что у меня не было возможности попрощаться с мужчиной, которого я любила с первого удара своего сердца. Слезы текут по моим раскрасневшимся щекам. Я сжимаю Агги, пока тащу чемоданы к входной двери. И в этот момент ключ щелкает в замке, и я замираю. Дверь распахивается. Брант. Это Брант. – О… – Я не уверена, было ли это слово, или звук, или просто вздох облегчения. Я роняю чемоданы и игрушечного слоника, а затем бросаюсь в его объятия, чуть не сбив с ног. – Боже, Брант… Я не думала, что ты приедешь. Я не могла с этим смириться. На меня обрушиваются эмоции. Я судорожно сжимаю руки, в груди сдавливает. – Куда ты собираешься? – Его голос звучит надломленно, он поднимает руки и заключает меня в нежные объятия. – Твои вещи собраны. Он звучит так отстраненно и далеко, как будто уже исчезает. Я отступаю назад, лицо искажается от горя. – Я… я хотела поговорить с тобой об этом. Ты обычно уходишь в четыре по средам, а сейчас уже почти семь. У меня совсем немного времени. Брант тяжело вздыхает. Сперва он смотрит на мои слезы, а затем переводит взгляд на упакованные чемоданы. Между его бровями прорезается морщинка, лицо мрачнеет. – Ты переезжаешь? Я слегка качаю головой: – Я переезжаю в Нью-Йорк. На неопределенный срок. – Я вижу, как в его глазах вспыхивает смесь удивления и тревоги. – Мой рейс в десять пятнадцать. Повисает плотная и удушающая тишина. Брант просто молча смотрит на меня, словно ожидая кульминации. Его руки сжаты в кулаки, а челюсть подрагивает. Я в панике всхлипываю: – Скажи что-нибудь, Брант. Поговори со мной. Он моргает, затем переводит взгляд влево. Его выражение лица – разбитое сердце. – Брант, пожалуйста… – Хорошо, – мягко шепчет он, кивая, когда его глаза стекленеют. – Хорошо. У меня перехватывает дыхание.