Если в эпизоде вторника Эмму отправили домой, то в сегодняшнем домой отправят Тори. На моих губах играла улыбка. Тори была занозой у всех в заднице с того момента, как приехала в отель «Свэй Лакшари Резерт». Это были самые долгие семь дней в моей жизни… а мне ещё две недели жить в неволе! В отличие от дома, здесь не было крупных драматичных скандалов или размолвок. Большинству женщин не нравилась Тори, поэтому она держалась особняком в своей комнате. Даже когда она выходила, то обычно не задерживалась надолго. Тиффани была то с нами, то с ней, но в основном проводила время с Тори. Хоть Тори и не была такой спорщицей, как в доме, она всё ещё оставалась стервой. Мы с Николь вели себя так, словно её не существовало, и парировали её стервозность сарказмом и дерзостью. Эмма и Саманта старались вместе держаться от неё подальше. А после того как Мия выбыла в понедельник на Гавайях, прямо перед поездкой домой, она тоже стала вести себя так, словно Тори не существовало. Но поскольку мы были вынуждены участвовать в этом странном опыте единения, то все мы стали семьей до определенной степени. Мы просто очень-очень далеко от одного из членов семьи. — Почему ты ешь йогурт, когда я поставила в духовку печенья? — спросила Тиффани, когда вошла в общую зону. Я продолжила облизывать ложку. — Потому что хочу йогурт. И я, скорее всего, ещё и печеньку съем. — Заедание стресса не решит твоих проблем, — сообщила одетая в спортивный костюм Тори, входя в кухню. — Может, даже добавит лишнего веса твоей и так полной заднице. — Если это станет проблемой, я просто возьму номер твоего пластического хирурга, — ответила я, указывая на её увеличенную хирургическим путем грудь, пока выкидывала пустую упаковку из-под йогурта. — Но ты хорошо использовала свой словарный запас, Тори, — присоединилась Мия, подмигивая мне. Это были первые слова, которые Мия сказала Тори с момента её приезда, и все в кухне прыснули. Тори закатила глаза. — Без разницы. Вы сегодня собираетесь смотреть «Единственную» или нет? Мия подняла свою чашку, а я подняла ей в ответ свою бутылку воды. Николь, Мия, Тиффани, Тори, Эмма, Саманта и я сели перед телевизором и смотрели, как в начале эпизода Тори вела себя, как самая ужасная стерва на свете. Она не знала об этом в тот момент, но всё время показывали, как Джулиан наблюдал за тем, как она то пытается сотрудничать с другими людьми, то костерит их. Большей части аудитории, вероятно, было смешно видеть, как возмутительно Тори вела себя, но я всё время смотрела то в телевизор, то на лицо Тори, и даже она съёжилась. Тори проясняла нам моменты в продолжение всего эпизода, и это было интересно. Она объяснила, что её продюсер сообщил ей, что у каждого есть своя роль, и сказал подумать обо всех женщинах — настоящих звёздах реалити. Тори начала слушать самых известных звёзд из шоу, в которых отбирают жён из миллионов домохозяек, и других дисфункциональных шоу об отношениях, и она оказалась права — все эти женщины были известны тем, что вели себя, как самые жуткие стервы среди всех участниц. Тори сказала нам, что всегда имела репутацию стервы, но смотреть на сцену, где она орала на людей на свидании, когда танцевали сальсу, было тяжело. — Я стерва, но не прям мега-стерва, — объясняла она, почти извиняясь. — Подожди, это было извинение за те вещи, что ты сказала в «Salsa House»? Потому что это дерьмо было неправильным, — высказалась Мия. — Что она сказала? — спросила Николь, глядя то на одну, то на другую. — Я говорила Лие и Бэйли о своей бабуле и рассказала им на испанском ту шутку, которую она любит рассказывать. А Тори начала высмеивать мой акцент, — ответила Мия, поднимая бровь. Мои глаза округлились. — Ты говорила гадости об её бабушке? — Я сожалею об этом. Правда, — извинялась Тори перед Мией. Казалось, она на самом деле говорила искренне, глядя по сторонам. — Я сказала, что сожалею и тем вечером тоже. — Да, когда уже не было камер, — набросилась Мия. Сцена, которую они обсуждали, возникла на экране, все наши взоры были прикованы к ней. То, чего, казалось, не знал никто из них: Джулиан был в соседней комнате, разговаривал с менеджером и всё слышал. — О. Боже. Мой. — Тори села прямо, а её челюсть, казалось, упала на пол. — Он это слышал! К Церемонии браслетов Джулиану даже не потребовался час коктейльной вечеринки, чтобы решить, что именно Тори должна уйти. — Поверить не могу, что он это слышал. Он, вероятно, подумал, что я отвратительна! Никто этого не отрицал. Когда в промо-ролике к эпизоду вторника показали кадры, дразнящие отдыхом для оставшихся четырёх женщин, мелькнули лица Мии, Бэйли, Анны и Лии. Лицо Лии напомнило мне о прошлом эпизоде вторника, и как она вилась вокруг Джулиана. И он тоже не устоял перед её чарами. Я плакала после просмотра того эпизода… так же, как плакала после просмотра эпизода четверга. Единственная причина, по которой я согласилась смотреть эпизод Тори в общей зоне — у меня закончились слёзы. Видеть, как Джулиан целует Мию, когда они были наедине, было странно и непросто. Я смотрела немного над экраном, чтобы мне не приходилось действительно видеть это, но при этом я бы знала, когда всё закончится. И никто не узнает, что мне было трудно на это смотреть. Он легко чмокнул других участниц, что не пришлось мне по душе, но не вызвало эмоций. Был один момент между ним и Лией, который ранил меня в самое сердце, но с моей стороны было глупо считать, что Джулиан никогда не станет держать другую женщину за руку. Быстро моргая, я отбросила все чувства и постаралась сосредоточиться на разговорах вокруг. — Ну, теперь вы точно знаете, кто не дошел до поездки домой, — шутила Мия, скрывая за шуткой свое разочарование. — Ага, ну ты продержалась дольше нас всех, поэтому это уже победа! — подбадривала Саманта. Эмма было необычайно тиха весь эпизод. Я взглянула на неё, она казалась потерянной в своих мыслях. — Ты там в порядке, Эмма? — спросила я, наклоняясь, чтобы видеть её лицо. — Да, я просто думаю, — размышляла Эмма. — Этот эпизод был целиком посвящен Джулиану и Мие. Мия выиграла конкурс по сальсе. На Мию нападала большая ужасная стерва, — она указала на Тори. — Но в следующем эпизоде Мия отправляется домой. Вам не кажется, что они пытаются запутать нас относительно того, кого он выберет? — Да, — ответили все в один голос. — В этом и весь смысл, — пояснила Тиффани. — Если ты не знаешь, кто отправится домой, а с кем Джулиан захочет остаться, больше шансов, что ты будешь смотреть от недели к неделе. — Всё сводится к цифрам, — добавила я. — Не всегда ли оно так? — саркастически заметила Николь. Вскоре после этого мы все разошлись, но Тори попросила Мию задержаться. Я дождалась, пока Мия кивнет, что она в порядке, прежде чем отправиться в постель. Я схватила свой блокнот, когда забиралась между простыней. Пролистала содержимое. Страница за страницей поэзия и мысли о жизни и любви заполняли подарок Джулиана. Каждая запись была о Джулиане. Даже те, которые были о том, что я гипотетически хочу видеть в мужчине, были о Джулиане. Те, что о потере и о душевной боли, были о Джулиане. Взяв ручку, как и в любую другую ночь, я записала то, что не смогла бы сказать никому другому. Записала те мысли, в которых никогда бы не призналась никому. Я писала те слова, которые моё сердце просило меня записать, потому что в пределах этого маленького кожаного блокнота я была свободна. Я неоднократно читала предложение, которое написала, и когда закрывала глаза, продолжала повторять слова по памяти. Из некоего тайного резерва, о существовании которого я даже не подозревала, новая волна слёз хлынула из-под моих век. Когда я, наконец, заснула той ночью, моя подушка была насквозь мокрой от слёз. На следующий день подушка была суха, как и мои глаза. Мой дневник был закрыт и спрятан между книг на прикроватной тумбочке. Моё сердце было изодранным и раненным, но спрятанным в груди, чтобы никто этого не заметил. Дни в отеле были ещё более ограниченными и скучными, чем в доме, потому что мы не могли никуда выходить. Это было почти так, как если бы нас взяли в заложники. Поэтому когда происходило что-то из ряда вон выходящее, мы тут же слетались. К несчастью, большую часть времени не происходило ничего необычайного. Но во вторник, сразу после ужина перед показом «Единственной», мы пили вино и смотрели комедию, когда услышали звон подъезжающего лифта. Мы обсуждали, как было странно, что никто не приехал после того, как на прошлой неделе появилась Мия. Мы решили, что из-за поездки домой, возможно, просто потребовалось ещё несколько дней, но неизвестность убивала нас. — Давайте все скрестим пальцы, что это Лиа, — пробормотала Николь себе под нос, когда мы все собрались в коридоре. Все засмеялись. Но я незаметно скрестила пальцы. — Здравствуйте, дамы, — отозвался Роберт Брейди, проходя по коридору, как будто спешил. — Как вы все тут сегодня поживаете? Мы обменялись шутками, а потом он потёр руки. — Я здесь, потому что одна из участниц — я не скажу вам, кто именно, — приедет сегодня в отель поздним вечером. Её отправили домой в субботу, но мы дали ей провести немного времени с семьёй, прежде чем она прилетит обратно сюда, чтобы собрать вещи. — Кто это? — спросила Эмма, держа руки на своих изящных бёдрах. — Давай же, скажи нам. Кому мы расскажем? У нас нет телефонов или компьютеров! Сверкнув ей широкой улыбкой, Роберт проигнорировал просьбу. — Это ваша последняя неделя здесь. Мы все радовались и хлопали, вызвав у него смех. — Ладно, ладно, я понял, — он поднял руки вверх. — Но последняя неделя важная. Осталось ещё два эпизода, которые будут транслироваться: сегодняшний и эпизод четверга. Потом, в следующий вторник, вас восьмерых заберёт лимузин и привезет на стоянку к студии «Драматизации», где мы заснимем просмотр вечеринки-воссоединения перед аудиторией студии, — он потёр руки. — Подожди, просмотр вечеринки-воссоединения? Я думала, по контракту мы просто должны быть на общей встрече? — спросила я, заставляя себя говорить настолько нормальным голосом, насколько могла. Роберт посмотрел на меня, и я не смогла определить, было ли это сочувствие или досада в его глазах, что только ещё больше разозлило меня. — Воссоединение — сочетание показа «живого» финала и сессии вопросов-ответов аудитории, — он замолк. — То же самое, что и во время прошлых сезонов. «Откуда ж я могла это знать?! Я не смотрю подобное дерьмо!» — ворчала я про себя. Я прикусила нижнюю губу, чтобы не взорваться.