Глава 9 Боль Как же сильно она его раздражала и злила. По венам, вместо крови пропускала раскаленную лаву и пробуждала огонь, заживо пожирающий своими адскими языками сердце. Кириан ненавидел Чару. Сразу не понимал почему. Он вообще не привык уделять людям столько внимания. Они проходили через жизнь Кириана даже толком не запоминаясь. Будто являлись пустыми местами. Лишь очертаниями личностей, в которых не было совершенно ничего интересного. А эта мелкая и очкастая колючка будоражила, проникая под кожу и вонзаясь в сознание. Наполняя его собой и вытесняя другие мысли, что Агеластосу совершенно не нравилось. Она вызывала в Кириане такие эмоции, о существовании которых он даже не подозревал и в которых сразу не мог разобраться, но ощущал, как они пожирали его. Лишь спустя время Агеластос осознал, что именно за это ненавидел Чару. За то, что пробуждала в нем эти раздирающие чувства. Новые и непонятные, но при этом слишком дикие и чрезмерно бесноватые. Невидимыми стальными цепями тянущие Кириана к этому чертовому Очкарику и будто молчаливо шепчущие о том, что рядом с ней охренеть, как хорошо — стоит лишь вплести пальцы в ее волосы, прижать Очкарика к себе и вдохнуть ее запах, им наполняя легкие. Поцеловать и скользнуть ладонями по телу этой колючки, сминая одежду и заставляя ткань задраться. Оголиться коже и уже после прикосновения к ней сойти с ума, ощущая настолько сильный голод, что это было дьявольски больно. Мозг Кириана с детства был изучен вдоль и поперек. Он сам всегда считал, что полностью знал себя, побывав на каждом отдаленном уголке своего сознания. Но, проклятье, с Очкариком он раз за разом ошибался. Кириан считал, что все началось с физического желания и им ограничивалось. Его тело требовало это непонятное очкастое существо. Вот только, хотел Кириан этого или нет, он очень много думал о Чаре. На учебе, дома, с друзьями. Дьявол, даже будучи с другими девушками, мысли о ней не отпускали и со временем пришло понимание того, что он ошибся. Все началось еще до осознания, того, что он хотел эту колючку. Главным было ее присутствие. Оно будоражило. Пропускало по телу разряды тока — сразу легкие, но с каждым днем все более сильные. Потом ставшие настолько мощными и жесткими, что, пробивая все тело, они даже добирались до сердца и заставляли его биться быстрее. Каждый ее взгляд и прикосновение. Запах и тело… Кириан не понимал, что хуже — то, что его тянуло к Очкарику или то, что он ошибся в собственных размышлениях. Его мозг сломался. Будто Очкарик взяла массивную биту и ударила по нему с такой силой, что мозг хрустнул и разлетелся на множество мелких осколков. Кириан пытался собрать его заново, но рядом вновь оказывалось это чертово существо. Путалось под ногами и прикасалось к изувеченным участкам мозга, а они от этого еще больше пропитывались Чарой, из-за чего собрав себя заново, Кириан понял, что уже все не так и никогда не будет, как прежде. Это еще сильнее раздражало. Пропитывало сознание яростью на Очкарика за то, что она изменила Кириана. Проклятье, Агеластос этого не желал, но не имея возможности что-либо сделать, молча оскалившись, смотрел на то, как его мир рухнул, подобно падающему городу, и Кириан чуть не задохнулся от пыли, забившей все легкие. Вот только, чуть позже начинал замечать, что стало как-то лучше. Будто его достали из толщи воды и он впервые посмотрел на мир. Впервые дышал и в полной мере чувствовал. Но даже это сжирало. Его чувства стали, как оголенные провода. Постоянно вспыхивали и грозились вот-вот полыхнуть, создавая взрыв, который мог повлечь за собой внутренний апокалипсис и мысленный ад, а сознание уже полностью состояло из мыслей о Чаре. Она сама его раздразнила. Заставила оголодать настолько, что Кириан уже не чувствовал ничего кроме жажды. Не только близости, а вообще этого Очкарика, которая, проклятье, продолжала отталкивать Кириана и своими шипами вонзалась в его кожу, раздирая ее в клочья. Кириан словно израненный зверь бродил по своей внутренней клетке, за пределы которой не позволял себе выходить, и бился о массивные металлические прутья. Бросался на них. Впервые в жизни не знал, что сделать. Как поступить? Это раздирало сознание на куски. То, что с каждым днем все сильнее хотелось этого чертового Очкарика. Полностью. Без остатка. Забрать Чару себе и изучать ее. Открывать Очкарика для себя и постепенно более ясно понимать, чем она так сильно притягивала. Дышать ею, ведь ее запах пьянил и дурманил. Заставлял жить. Но так же так сильно хотелось вырвать из сознания мысли о Чаре. Даже несмотря на то, что Агеластос понимал — скорее всего, это уже невозможно. Слишком прочно она там засела. Эти два желания создавали обезумевший контраст и противостояние, которые в Кириане разожгли войну. А Очкарик вновь раз за разом отказывала и, дьявол, у нее, оказывается, парень появился. Тот, кто по словам Чары, целовал ее лучше, чем Кириан. Хотелось схватить ее за шкирку и перекинуть через плечо, после чего отнести к себе и, проклятье, поцеловать так, чтобы она никогда в жизни не сказала, что кто-то может быть лучше. Чтобы думала только о Кириане и во всем мире видела исключительно его. Но с каждым днем они только сильнее отдалялись и ругались. Воздух вокруг них полыхал и казалось, что единственное, что между ними возможно — это ненависть. Что тогда делать с желанием и остальными пожарающими чувствами? Утихомирить их невозможно. Наоборот, с каждой ссорой и дерзким ответом Окарика они только сильнее бушевали. Пока что Кириан знал только одно — ему хотелось сломать челюсть ее парню, чтобы больше не смел целовать Чару. Это чертово очкастое создание с острым, как нож языком, принадлежало Агеластосу. На следующий день Кириан увидел, как Гатис целовал Чару и понял, кому нужно выбивать зубы. Пока он по всем Афинам пытался найти Иерона, который внезапно пропал и на звонки не отвечал, Агеластос думал о том, что он сошел с ума. Кириан знал Гатиса с детства, но был готов разбить ему лицо из-за девушки, которую он только недавно встретил. Нет, Гатис все равно получил бы по лицу потому, что нехрен трогать то, что уже являлось собственностью Кириана, но все же тут все было куда глобальнее. В обычном случае, Агеластос, сразу не найдя Иерона, не стал бы его дальше искать. Это пустая трата времени. Они жили в одном городе и учились в одном университете. Гатис не смог бы вечно пропадать и, рано или поздно, появился бы, после чего получил. Кириан никогда и ничего не забывал. Но в этом случае Агеластосу нужно было прямо срочно найти Гатиса, из-за чего он объезжал те места, в которых часто бывал Иерон и обзванивал тех, кто мог знать, где находился этот ушлепок. Его не нашел и на взводе поехал к Очкарику. Ее дома не было и он ждал. Как полный идиот четыре часа просидел в своей машине, смотря на ее дом. Чара вернулась очень поздно и они опять поругались, в следствии чего Кириан оказался в участке. До безумия злой на нее и горящий от ярости. Уже теперь решительно настроенный избавиться от мыслей и чувств к Очкарику. Даже если после этого сознание будет кровоточить и Кириан вернется под толщу воды. Лучше там. Пусть он захлебнется. Кириан предпочитал так, чем быть зависимым от этого чертового создания, которое буквально сводило с ума. Судя по всему, у Гатиса были знакомые в полиции, которые позвонили ему и сказали, что Кириан у них. Иерон попросил освободить Агеластоса и приехал за ним. Выходя ночью из участка, Кириан увидел Гатиса. Он стоял около своей машины и ждал парня. Агеластос молча подошел к Иерону, схватил его за шкирку и ударил в живот с такой силой, что Гатис тут же рухнул на землю и некоторое время от боли не мог сделать ни вдоха. Стоял на коленях, одной рукой опираясь о землю, а второй придерживая место которое пылало болью. Хрипел и кашлял. «Полегчало?» — спросил Гатис, когда боль хоть немного прошла и он сумел сделать первый вдох. «Нет. Я только начал» — Кириан смотрел на него сверху вниз. Как на ничтожество, которое хотел уничтожить. — «Или ты считаешь, что я все забуду, раз ты забрал меня из участка?» «Я ничего не считаю» — Гатис, придерживаясь за капот своей машины, поднялся на ноги. — «Твою же мать, я думаю только о том, что я свихнулся. Знаешь, Риан, ты мой брат и друг. Возможно, ты меня таковым не считаешь. Я привык к тому, что ты… специфичен. Ты мало напоминаешь обычных людей и не ценишь их. Но, веришь, я тобой дорожу. Думаешь, что я так сильно хотел лезть к девушке своего брата? Хрен там. Я знал, что после этого буду самой последней мразью и прекрасно понимал, что ты захочешь свернуть мне шею. Но все же я полез к ней» Гатис сделал судорожный вдох и опять приложил ладонь к ушибленному месту. «Она не моя девушка» — Каириан приподнял один уголок губ. Оскалился. «Да, конечно. Не твоя девушка. Просто твоя собственность. Твой Очкарик. Да? — Гатис отвел взгляд в сторону. Сделал еще один глубокий вдох. — Знаешь, сначала я с тебя просто смеялся. Мне было забавно наблюдать, как ты помешался на какой-то простушке. А потом присмотрелся к ней, пытаясь понять, чем вот Это могло зацепить. Много смотрел на нее. Я же и по универу за ней ходил. Сначала заметил, что она довольно симпатичная. Даже более чем. Только очки нужно снять и приодеть. Или вообще раздеть» Глаза Кириана стали более жесткими, но Гатис на это не обратил внимания. К подобному, за годы проведенные рядом с Агеластосом, уже имел иммунитет. «Потом смотрел на то, как она себя ведет. Движения и характер. Интересная девчонка. За ней было любопытно наблюдать, как за зверьком, но прежде, чем я понял, что происходило… Я захотел…» — Гатис не договорил. Просто замолчал, обрывая фразу. Стиснул зубы и поднял голову. — «Я все равно не понимаю, как мог запасть на такое непонятное Нечто, но мне впервые в жизни захотелось пойти против брата. Подумать только о себе. Сожалею? Да. Может, даже лучше будет, если ты мне голову разобьешь. Мозги мне вправишь, потому, что то, что происходит, мне не нравится. Нахрен мне нужно вот это Нечто. Знаешь, она позволяет себя целовать, но отказывает, когда я предлагаю ей встречаться и я вижу, что не согласится. Никогда. И брата потеряю и Нечто не получу, которое вообще непонятно для чего мне нужно. К чертям все это. Давай, бей. Вправляй мне мозги» Гатис закрыл глаза, готовясь к удару. Кириан сжал ладонь в кулак и занес руку еще на моменте, когда Иерон говорил про поцелуи. Это получилось само по себе. Просто Агеластос в тот момент невыносимо сильно захотел его ударить, но, в итоге, не сделал этого. Опустил руку. В этот момент, Кириан в таком жалком и разбитом Гатисе увидел сам себя. Вернее, то, во что его превращала Чара. Агеластос молча пошел к машине Гатиса и открыл дверцу со стороны переднего пассажирского сиденья. «Поехали» — сказал он Иерону. Они долго ездили по Афинам. Молча и бесцельно. Каждый думал о своем и в машине повисла гнетущая атмосфера. Какая-то мертвая. В голове Кириана творилось черти что, но там отчетливо пронеслась фраза Иерона: «Риан, ты мой друг и брат». Агеластос вспомнил о том, как Гатис с самого детства приходил к нему и постоянно пытался вытянуть из комнаты, где маленький Кириан был буквально закопан в сотнях книг. О том, как он говорил Агеластосу, что нельзя так, ведь вся жизнь пройдет за чтением и мальчишка этого даже не заметит. О том, как Иерон таскал Кириану сладости и буквально заставлял есть. Агеластос всегда был безразличным к еде. Единственное, что он действительно предпочитал, это кофе, но только потому, что оно помогало выживать из-за бессонницы. Но Гатис тогда старательно пытался убедить Кириана попробовать разную еду. А вдруг понравится. Не попробуешь — не узнаешь. У Кириана вообще были хорошие отношения со всеми кузинами и кузенами. Так получилось, что еще в детстве они сделали свой выбор и, в отличие от старшего поколения, от которого воняло жаждой денег и враждой, они сплотились. Стали маленькой армией. Всегда помогали друг другу. Некоторые сестры пытались помочь Кириану найти разные способы при которых он бы мог поспать. Он их об этом не просил и иногда считал этих девчонок слишком назойливыми, так как они вечно врывались в его комнату то с горой удобных подушек, то с определенной успокаивающей музыкой. Просто сестры хотели, чтобы Агеластос поспал и с его лица исчезла болезненная бледность. За эту задачу взялись ответственно. И, несмотря на то, что она провалилась и бессонница не исчезла, они очень старались. Еще они маленького Кириана вечно обнимали и ладошками сжимали его щеки, говоря, что он такой милый. Уже это бесило Агеластоса, но он стойко терпел натиск сестер. Братья, как и Гатис, вытаскивали Кириана из комнаты. Видели, что с Агеластосом делали и злились из-за этого. Пытаясь вырвать мальчишку из ада, старались дать хоть часть детства. Учили играть в бейсбол и баскетбол. Максимально социализировали его. Самый старший брат, когда Агеластосу исполнилось десять, решил поговорить с ним о девчонках. Тогда они совершенно не волновали Кириана и весь разговор он пропустил мимо ушей, но брат очень старался объяснить что и к чему, прекрасно понимая, что с такой внешностью Риан не будет обделен вниманием девчонок. Кириан был другим. Ему приходилось сосредотачиваться, чтобы понять эмоции людей и многие были для него блеклыми и незаметными. Но несмотря ни на что он тоже был частью этой небольшой команды, связанной одной кровью. Например, он иногда делал самые сложные уроки для братьев и сестер. Даже для самых старших. Многое объяснял им по заданиям и был готов другим перегрызть глотку за них. И Кириан не сомневался, если бы еще недавно Гатису кто-то навредил, Агеластос его бы уничтожил. А теперь сам Кириан был готов избить Иерона из-за Чары. Не только Гатис свихнулся, но и Агеластос. «Зачем она тебе?» — спросил Иерон, когда они проезжали по очередной пустующей в такое позднее время суток дороге. — «Что будешь с ней делать?» «Ничего. Она мне не нужна» — сказал Кириан, вспоминая слова брата о том, что Чара позволяла ему себя целовать. По венам вновь пробежала ярость и Агеластос уже мысленно повторил самому себе, что Очкарик ему не нужна. «Дай угадаю, хочешь забыть про это непонятное нечто? И как? Не получается?» — Гатис улыбнулся, но веселья в глазах не было. — «Мне это знакомо» Некоторое время в машине вновь царила тишина, но, разгоняя машину, Иерон внезапно сказал: «Давай поспорим» «Суть спора?» — Кириан спросил без интереса и лишь потому, что слова его брата были выделялись в их разговоре. «Спор — кто из нас двоих будет первым у Нечто» Агеластос приподнял бровь и посмотрел на Гатиса. Тот сразу объяснил: «Пошла она к черту. Но все же Нечто заинтересовала. Так просто не получится забыть. А так поиграем и спор поможет отвлечься. Тут уже будет не до Нечто, а до того, кто выиграет. В итоге, уверен, нам станет похрен. Спором это докажем» В этот момент Кириану опять захотелось ударить Иерона. Даже ладонь сжалась в кулак, но, в итоге она опять разжалась. Агеластос вспомнил о том, как Чара говорила, что другой целовал лучше и о том, как раз за разом отталкивала. О том, что Гатису позволяла целовать ее. Как она смотрела с ненавистью на Кириана. Этой ненависти не было конца и края. В глубине сознания Агеластос понимал, что, если бы Чара убрала свои колючки и поманила бы его пальцем, он тут же забыл все. Прижал бы к себе и поцеловал. Вот только, она бы не поманила. Никогда. А он зависимый от нее идиот с поломанным Чарой сознанием. «Хорошо. Давай спор. Какая ставка?»