За считанные секунды спустилась на первый этаж и, оказавшись на улице, побежала к дороге. Там поймала такси и, пока ехала домой, позвонила Ксенону. Оказалось, что Хтония ему уже рассказала про ситуацию с моим отцом. Брат тоже, вместе со мной собирался поехать в Касторию, но из-за гипса сесть за руль не мог. Демид сказал, что отвезет нас. Мы собирались настолько быстро, что даже толком не понимали, что бросали в сумки, но уже через полчаса были в машине. Прошло еще какое-то время и мы выехали из Афин. Сидя на заднем сиденье, я то и дело смотрела в окно, но ничего не видела. На глаза легла пелена, а все потому, что, пока мы собирались, Ксенон сказал мне правду — с папой все куда хуже, чем мне до этого рассказывала мама. Она скрывала истинное положение вещей, показав мне лишь верхушку. У папы были проблемы не только с сердцем. Там ряд анализов показывал, что, в лучшем случае, ему предстоит бороться за жизнь. В худшем случае… Я даже думать о нем не хотела. Да и Ксенон о нем не говорил. Просто замял тему. Но, судя по всему, как раз этот «худший случай» и наступил. — Почему вы сразу не сказали мне, что все настолько плохо? — спросила, не выдержав. Мы в это время как раз остановились на заправке и Демид вышел из машины. — Твой папа не хотел, чтобы ты волновалась. Прошлой зимой ты и так много пережила, — Ксенон посмотрел на меня. Его взгляд тоже сейчас был встревоженным. — Он хотел, чтобы ты училась. Была счастлива, а не переживала, но в итоге переживать начал он. Я разговаривал с твоей мамой и знаю, что ты опять сошлась с Агеластосом. Думаю, этой ночью ты была не с подругой. Я до боли прикусила губу, но отрицать не стала. — Твой отец сильно переживал за тебя. Все мы переживали. То, что Агеластос сделал с тобой, никогда не забудется, но хуже всего то, что ты опять с ним. Думаю, это било по твоему отцу и ему становилось все хуже и хуже. Поэтому твоя мама и попросила тебя вернуться. Наверное, ей стоило сразу рассказать, что все очень плохо. — Кириан не плохой. Он поступил со мной не очень хорошо, но сейчас он другой. Ксенон откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. — Твоей матери стоило рассказать тебе, что у них там все плохо. Помимо ухудшающегося состояния твоего отца, они все там варились в аду, из-за переживаний о тебе. Но твоя мама не стала на тебя давить. Не хотела чтобы и ты так сильно переживала. Надеялась на твое благоразумие, но вместо того, чтобы вернуться домой, ты опять проводишь ночи с Агеластосом, — Ксенон открыл глаза и посмотрел на меня. — Знаешь, Чара, спи с ним сколько тебе угодно. Мне плевать. У меня больше нет сестры. — Ксенон, не говори так, — сердце сжалось в груди заболело настолько сильно, что эта боль расплылась по всему телу. Скрутила каждую его частичку. — Вы моя семья и я вас очень люблю, но Кириан… он изменился. — Я вижу, — Ксенон поднял руку, на которой все еще был гипс. — Это я виновата. — Из-за того, что сказала ему нечто такое, из-за чего он мог решить, что мы встречаемся? Ты серьезно считаешь, что это оправдывает его? А если бы мы с тобой действительно встречались? — Ксенон шумно выдохнул. — Ты сделала свой выбор. Если ты считаешь, что он достойный человек, будь с ним. Или не будь. Мне все равно. Так же мне уже плевать на то, что он с тобой сделает. Ты свой выбор сделала. Как я тебе уже сказал, у меня нет сестры, так как и ты показала, что у тебя нет брата. Спасибо, что лгала мне, Чара. Спасибо за то, что лгала нам всем. Может, твои родители теперь будут меньше переживать за тебя, понимая, что ты этого не достойна. Хотя, им больше будет больно от того, что они воспитали такую дочь. Сердце сжалось еще сильнее и боль усилилась, уже теперь судорогами проходя по телу. Ад, в котором я варилась, полыхнул и на кожу попала лава. — Семья для меня очень важна. Я до безумия дорожу каждым из вас и мне жаль, что я так поступила, но Кириан правда относится ко мне хорошо. Ксенон… Брат больше не отвечал мне, а если и реагировал на мои слова, то лишь однословно. Сухо и холодно. Будто совершенно чужой человек, а я ощущала себя так, будто мой мир трещал по швам и я рушилась вместе с ним, но пока что хваталась за осколки. Пыталась собрать их воедино. В Касторию мы приехали утром, но сразу направились в больницу. Мой телефон сел почти сразу, как мы выехали из Афин, поэтому маме звонил Ксенон. Казалось, что у мамы уже должны были закончиться слезы, но она все еще плакала. Хтония вообще выглядела, словно неживая. Примерно так же себя ощутила и я, когда зашла в палату отца. Он смотрел на меня, но даже не мог разговаривать. Лишь слабо шевелил губами. Мир еще раз пошатнулся, но на этот раз сильнее и из глаз потекли слезы. Сев на край кровати, я взяла папу за руку. Плакала, но неотрывно смотрела в его блеклые и уставшие глаза. Сердце разрывалось и мне казалось, что душа рвалась на клочки. Я очень любила папу. Всегда тянулась к нему. Помнила, как он, не в состоянии найти нормальную работу из-за судимости, шел хоть куда-нибудь горбатиться, чтобы каждый мой день рождения подарить мне хорошую игрушку. Я видела, что ему было не по себе от того, что у моих подруг были хорошие куклы, а я их вовсе не имела и часто сидела в сторонке, так как не было чем играть. В нашей семье не было денег, но было счастье. Папа даже во вред своему здоровью пытался дать мне все, что мог, а я мечтала, что вырасту и смогу помогать ему. Но, в итоге, только довела его до больницы. Вот так я отплатила ему за заботу. (236ad) — Ты вернулась домой? — тихие и еле слышные слова, но я их прекрасно уловила. Слезы все так же текли по щекам, но я улыбнулась и кивнула. — Да, я вернулась. Глава 20 Темнота В груди едкое опустошение, смешанное со страхом и обреченностью. Я разговаривала с врачом и обнимала все еще рыдающую маму. Сама плакала и пыталась взять себя в руки, но потом опять срывалась. Невозможно словами передать тот жуткий страх, который разрывает каждую частичку души от мыслей, что настолько близкого и такого дорогого человека может вот-вот не стать. Отрицаешь эти мысли, но врачи их лишь подтверждают. Мягко подготавливают к плохому. Они говорили, что нужно ждать и наблюдать, но в совокупности с остальными их словами это означало опустить руки и свыкнуться с тем, что папы вот-вот не станет. Я была не в себе, но отчетливо помнила, как достала из рюкзачка визитку господина Агеластоса. Мой телефон все еще был разряжен, поэтому я попросила телефон у мамы. С него позвонила отцу Кириана. — Да, — прошло несколько гудков и я услышала строгий голос. — Помогите, пожалуйста… — судорожно прошептала. — Что случилось? — сразу спросил мужчина. Сделав несколько вдохов, я попыталась рассказать про ситуацию с отцом. Про то, что у него со здоровьем все совсем плохо и про то, что мой брат узнал, где папа мог получить лучшее лечение. Следовало лететь в Македонию, но уже там у Ксенона связей не было. Лечение в Македонии для нас недоступно и сейчас я умоляла господина Агеластоса помочь с этим. По сути, я просила у него денег. Причем, очень много. В обычном случае, никогда бы не посмела этого сделать, но сейчас была на грани. Задыхалась отчаянием. — Я решу этот вопрос, — сказал господин Агеластос. Коротко и без дополнительных вопросов. В тот же день врачи сообщили нам о том, что страховка позволяет перенаправить моего папу в Македонию. Ранее я сказала отцу Кириана, что мои родители, к сожалению, враждебно настроены к Агеластосам. Просто хотела предупредить его на случай, если у него возникнет разговор с моей матерью, но, в итоге, он решил проблему таким способом. Остался в тени. Папу в Македонию отправили отдельно. В сопровождении врачей. Ксенон не смог покинуть Грецию и так же проблемы с документами были у Хтонии, поэтому в Македонию полетели только я и мама. Вещи собирали в спешке и рано утром следующего дня уже были в аэропорту. В Македонии поселились в небольшом отеле, который находился на окраине Скопье, так как гостиницы рядом с больницей стоили слишком дорого. Эти дни были сумбурными и наполненные страхом. В какие-то моменты мне казалось, что я попала в ад и в нем медленно горела. Но все же я ни на мгновение не забывала о Кириане. Оказалось, что я забыла зарядное устройство в Афинах и новое смогла купить только в Скопье. И то не в первый день, ведь не ориентировалась в городе и не знала куда пойти. Эта странна для меня была чужой и непонятной, а из-за того, что я почти все время проводила в больнице, пойти и осмотреться не могла. Но я не считала это проблемой. Сейчас сосредотачивалась именно на папе и на том, чтобы поддержать маму. Понимала, что Кириан, наверное, сейчас зол на меня из-за внезапного исчезновения, но я ему все объясню. Позвоню и расскажу, что у меня случилось. Насколько же сильно я сейчас нуждалась в Агеластосе. Невыносимо хотела, что бы он прилетел и обнял. Прижал к себе и дал ощутить тепло его тела. После этого стало бы легче. В день, когда я наконец-то смогла зарядить телефон, я была вся на нервах. У меня даже руки дрожали и сердце билось учащенно. Как только экран загорелся, я увидела оповещения — среди них множество пропущенных от Агеластоса. Их было около сотни и, почувствовав, как ладонь дрогнула, я сразу же нажала на его номер. Вот только, Кириан не ответил на звонок. Зная, что уже следовало выезжать в больницу, я решила хотя бы написать ему сообщение. Прикусив губу, подошла к окну и нажала на исходящие. «Привет. Извини, что так внезапно пропала. Перезвони мне, когда сможешь. Я очень сильно хочу поговорить с тобой». Я отправила сообщение и тут же услышала вопрос: — Кому ты пишешь? Я вздрогнула и обернулась. Увидела позади себя маму. Бледную и уставшую. В последние дни она почти не спала и была сама не своя. Ранее я вообще ее никогда такой не видела и, смотря на то, как она изводила себя переживаниями о папе, предполагала, что она все еще его любила, хоть и они уже давно развелись. Порой мне даже казалось, что в эти дни маме было куда хуже, чем папе и умирал не он, а она. — Ему? Кириану Агеластосу? — спросила она, поджав губы. Глаза у мамы опять были красными. Она вновь плакала. Я сделала глубокий вдох и до боли прикусила кончик языка. Ощущала насколько это острая тема. Ее не следовало сейчас затрагивать. — Мам, давай поговорим об этом позже, — я качнула головой и взяла свой рюкзачок. До больницы добираться долго, поэтому следовало выезжать уже сейчас. Но мама не дала мне пройти к двери. Преградила путь. — Нет, Чара, ответь. Ты писала ему? — Мам… — Ответь! Я вздрогнула от того, насколько громко было произнесено это слово и по глазам мамы видела, что она не отступится, а мне уже надоело врать. — Да. Ему.