В холле было полно людей, и Нина, уверившись, что никто напасть на нее элементарно не сможет, поднесла трубку к уху. – Нина Арб… Я хотела сказать, Нина Дорн! В трубке что-то щелкнуло, и до нее донесся тихий мужской голос: – Мисс Дорн? Это Паркер, дворецкий из «Королевской лужайки». Ага, Паркер! – Мне надо с вами поговорить и сообщить нечто крайне важное, имеющее отношение к смерти мистера Экройда. Я все время молчал об одном событии, которое представлялось мне несущественным, но теперь, в свете одного сегодняшнего происшествия, приобрело совершенно иное значение. Я теперь точно знаю, кто убил мистера Экройда! Чувствуя, что у нее трясутся колени, Нина сказала: – Так что вам стало известно, Паркер? Звонивший заговорил еще тише: – Это долгая история и крайне невероятная. Сейчас я говорить не могу, миссис Экройд требует меня к себе. Давайте встретимся сегодня в девять вечера у церкви. Там, под колокольней… Еще до того, как Нина смогла что-то возразить, Паркер отключился. Перезванивать в «Королевскую лужайку» Нина не стала – если она пожелает переговорить с дворецким, это вызовет только массу вопросов. Да и Паркер явно не мог долго беседовать по телефону. Но что ему стало известно и чему он был свидетелем? Нина отчего-то не сомневалась, что это имеет отношение к плану нового убийства, разрабатываемому Флорой и Джеффри. Но каким образом это связано с убийством Роджера Экройда? Вот это ей дворецкий и намеревался сообщить. Еле дождавшись, пока часы покажут четверть девятого, Нина, закутавшись в плащ и прихватив зонт (снова лил дождь) и, конечно же, марокканский кинжал, отправилась к церкви. Туда она подошла ровно тогда, когда часы начали бить девять. И вспомнила, что в романе именно этот факт и помог Пуаро в разоблачении убийцы, которым для него был доктор Шеппард. Тот в своих записях сообщил, что вышел из особняка Экройда без десяти девять, упомянул затем, что мимо церкви прошел, когда было девять, в то время как ему на преодоление небольшого расстояния между «Королевской лужайкой» и кладбищем понадобилась бы всего пара минут, но никак не десять. Из чего Пуаро сделал вывод, что доктор это время потратил на то, чтобы, натянув сапоги Ральфа Пейтена, пролезть через окно кабинета уже мертвого – заколотого доктором до своего ухода – Роджера Экройда, как следует наследить, выбраться обратно и отправиться домой, под крылышко заботливой Каролины. Вот так великий сыщик попал впросак! Нина осмотрелась в поисках Паркера, однако около церкви никого не было. Ну да, он же хотел встретиться с ней под колокольней… Прохаживаясь с раскрытым зонтом под колокольней, Нина размышляла. На ум ей вдруг пришла занятная мысль: если Пуаро прав и убийца – все же доктор Шеппард, то зачем тому вообще требовался звонок, чтобы наведаться в особняк к Экройду? Ну, для чего требовалось наведаться туда, понятно: чтобы спрятать диктофон, с головой изобличавший доктора. Ему нужен был любой более или менее благовидный предлог, чтобы первым ворваться в кабинет покойного и, отослав Паркера звонить в полицию, изъять громоздкую улику. Это-то как раз и понятно, но ведь так как Паркер никому не звонил (по крайней мере, в романе!), а звонил случайный пациент доктора, стюард с трансатлантического парохода, тотчас после этого уехавший на скором поезде прочь, то для чего вообще был нужен звонок? Ведь доктор мог просто соврать, что ему кто-то звонил, не громоздя всю эту сложную конструкцию и не втягивая в дело ненужного свидетеля, потом его и сдавшего с потрохами Пуаро. Доктор мог сказать, что ему позвонили, и никто не сумел бы доказать, что звонка не было. Ну конечно, жившая с ним в особняке Каролина могла бы заявить, что звонка не было, но ведь, следуя логике парижского профессора, Каролина была с братом заодно, то есть могла без всяких проблем утверждать, что звонок от Паркера все же был. Чувствуя, что напала на что-то крайне важное, Нина вдруг подумала о том, что Паркер не звонил не только доктору Шеппарду, но и ей самой… А если это так… В этот момент раздался подозрительный свист, и Нина, повинуясь больше инстинкту, чем разуму, отскочила прочь. Зонт выбило у нее из рук, да с такой силой, что ее саму отбросило в сторону. И Нина увидела, что с колокольни на то самое место, где она стояла мгновение назад, рухнул массивный камень. Нина тотчас вспомнила свой разговор с Каролиной о том, что и кирпич просто так на голову не падает. Ну да, не падает, и к тому же не кирпич – это был солидный кусок старинного надгробия, которое уж никак не могло оказаться на колокольне и свалиться на нее сверху. Его кто-то элементарно сбросил ей на голову! Точнее, хотел сбросить, но просчитался – и только зонт спас ей жизнь. А если бы эта каменная махина свалилась на нее, то размозжила бы ей череп, и сейчас у колокольни лежал бы ее труп. И в идиллической деревушке Кингз-Эббот произошло бы очередное убийство. Отойдя на порядочное расстояние от колокольни, Нина все всматривалась в черную мглу, силясь разглядеть, есть ли там кто-то наверху или нет? И кто вообще мог проникнуть на колокольню? Например, тот, у кого был от нее ключ. Впрочем, его всегда можно украсть у викария. А можно ничего и не красть, а, пользуясь своим статусом члена церковного совета, просто снять его со связки, висевшей безо всякого присмотра, и… И отправиться бросать кому-то на голову могильную плиту. Впрочем, не кому-то, а ей, Нине. – Каролина? – крикнула во тьму Нина, но ответа, конечно же, не последовало. Впрочем, отчего она решила, что убийца, в данном случае, к великому счастью, несостоявшаяся, Каролина Шеппард? Только потому, что они вели сегодня утром странную беседу о падающих на голову кирпичах? Вероятно, и поэтому тоже. Но ведь звонил и приглашал ее сюда, на тайное рандеву, дворецкий Паркер, а отнюдь не Каролина, – только был ли это вообще Паркер? В том, что говорила она с мужчиной, Нина не сомневалась. Но был ли это голос дворецкого, она сказать не могла. А решила так, потому что он сам ей представился. Оставалось одно: узнать у самого Паркера – и заодно удостовериться, где он сейчас находится. Потому что, если в начале десятого его нет в «Королевской лужайке»… Значит, он вполне мог только что, заманив ее сказками о крайне важной информации, сбросить ей на голову могильную плиту. И чуть не убить. Нина бросилась под дождем в особняк Роджера Экройда. Ну, точнее, теперь Ральфа Пейтена. А если уж выражаться абсолютно корректно: в особняк леди-горничной Урсулы Пейтен. Время для визитов, к тому же необъявленных, было крайне неподходящее – но если тебе на голову бросают тяжеленную могильную плиту, то тут уж не до этикета. Нина гулко забарабанила в массивную дверь, через пару мгновений в холле вспыхнул желтый электрический свет, и на пороге возникла закутанная в розовый фланелевый халат мисс Рассэл. – Где Паркер? – произнесла Нина, перешагивая в холл. – Он дома? Мисс Рассэл, щурясь, проронила: – Не понимаю, в чем дело, мисс? Что-то случилось? Появился облаченный в домашний сюртук майор Блент, который, завидев Нину, отослал экономку и произнес: – Мисс Дорн, на вас лица нет! В чем дело? Нина, не желая посвящать его во все подробности попытки убийства, ответила: – Понимаю, что мой визит крайне неуместен, но мне нужно переговорить с дворецким Паркером, причем немедленно! Почему, я сообщу вас позже, сейчас нельзя терять ни секунды! Потому что не только она сама, но и Паркер вполне мог добежать до особняка и, прошмыгнув через черный вход, уже улечься в кровать, изображая совершеннейшую невинность. Майор Блент, не тратя времени попусту на ненужные расспросы, быстро налил ей в бокал виски. – Нет, я не хочу! – начала Нина, но майор, грозно посмотрев на нее, скомандовал: – Пейте, мисс! Это поможет! Когда меня в Южной Родезии чуть не растерзал лев, я тоже был не в себе. Прямо как вы сейчас…