Глава 21 Жирные обертки от гамбургеров валялись в машине. По пути Кинс останавливался у Дика на Кэпитол-хилл, в фастфуде для клиентов на колесах, куда стекались старшеклассники и студенческая братия со всего Сиэтла в поисках жрачки подешевле. Единственное, что нравилось Трейси в этой забегаловке, – это что коктейли здесь все еще делали из настоящего мороженого и закрывалась она в час ночи. Дэн позвонил в тот момент, когда трубочка для коктейля в стакане Трейси забилась кусочком клубники. Такой поздний звонок, скорее всего, означает, что он видел выступление Клариджа, в котором тот заявлял о создании опергруппы, и новостной сюжет Марии Ванпельт, в котором Ширли и Лоренс Беркман поносили полицейское управление на чем свет стоит за то, что те не сделали этого раньше, и теперь хочет убедиться, что с Трейси все в порядке. – Могу приехать переночевать у тебя, – сказал Дэн. – Предлагаешь секс из сострадания? Кинс за рулем фыркнул и улыбнулся. – Вовсе нет, – сказал Дэн. – Мой арбитраж начинается не раньше десяти утра. Эти парни ходят на работу как банкиры – не спеша. Правда, я не знаю, может, тебе нравится секс из сострадания – тогда обращайся. Трейси засмеялась – после долгого, полного огорчений дня это было приятно. – Увы, мы все еще на работе. – Как твой адвокат я надеюсь, что они платят тебе сверхурочные. – Как продвигается арбитраж? – Медленно. Советник защиты бьется за каждое слово. Я уже начинаю подумывать, не перейти ли и мне на почасовую оплату. – И продать свою душу? – Эти парни берут за час столько, что потом легко можно купить новую. Как насчет пятницы, все еще в силе? – Только если ты еще в сострадательном настроении. – Шутишь? Сострадание – моя основная специальность. Есть какие-нибудь идеи, чем займемся? – Есть, даже несколько. – Ты меня убиваешь. Ты это знаешь? – До пятницы. – Она нажала отбой и опустила телефон в карман куртки. Кинс поставил стакан с шоколадным шейком. – Секс из сострадания? И как это работает? Она не удержалась от ухмылки. – Потом расскажу. – Надо рассказать об этом Шанне, – добавил Кинс. – Дела все еще плохи? – Общаемся, как корабли, расходящиеся на реке в ночи. У нас непростой период. И от этого не легче. – Ничего, все выправится. – Она поговаривает о том, чтобы отвезти детей в Сан-Диего, в гости к сестре. – Звучит неплохо. – Сейчас учебный год, Трейси. – Ой. – Я слишком много всего пропустил в последнее время – игры с детьми, обеды с друзьями. Она чувствует себя матерью-одиночкой. – Так смывайся домой почаще. У нас теперь будут люди, будет на кого переложить ношу. – Да, наверное. Ну а ты как? Тебе нравится этот парень? Она пожала плечами, но тут же обнаружила, что улыбается. – Я не тороплюсь. – Значит, сострадательный секс – это не торопясь? Черт, мне и впрямь надо бы этому научиться. – С тех пор как я вернулась из Седар Гроув, мы встречаемся урывками. Я боюсь, что, когда мы начнем проводить больше времени вместе, он быстро поймет, что все это лишь очаровательный фасад. – А у тебя и фасад есть? – Пошел ты. – Ну как ему тебя не любить? * * * Обрывки бумаги крутились и вертелись на ветру, который мел булыжную мостовую закрытого на ночь Пайк Плейс Маркет. Перед «Пинк Паласом» новый зазывала, постарше и покруче, чем тот скучающий парнишка, которого они видели тут днем, шагнул с обочины, когда Кинс подрулил ко входу. Его пятерня легла на капот машины. – Здесь парковаться нельзя. Кинс сверкнул на него жетоном. – Еще будешь машину лапать, прикую тебя к бамперу наручниками. – Зазывала сделал шаг назад, примирительно подняв обе руки. – Присмотри за ней пока, – добавил Кинс, – получишь хорошие чаевые. В «Пинк Паласе» жизнь уже била ключом, огни сверкали, музыка гремела – все тот же навязчивый пульсирующий электронный ритм евротехно, от которого у них еще в прошлый раз едва не лопнули барабанные перепонки. Две женщины трудились на сцене – азиатка с плохо прокрашенными волосами и гораздо более крупная негритянка, которая днем стояла у бара. Они приседали, широко расставив ноги, выгибались, подрагивали всем телом. Вот азиатка зацепилась ногой за шест и крутанулась вокруг него разок, мужчины вокруг сцены закричали, размахивая купюрами. Другие танцовщицы прохаживались между столиками в белье и туфлях на каблуках. Трейси скользнула глазами по лицам мужчин, пропуская самых бойких и приглядываясь к тем, что сидели за дальними столиками, в тени, потягивая пиво или напитки покрепче. Она искала среди них того, кто держит стакан в левой руке. Искала высокого парня со светлыми волосами, в костюме. Один был в бейсболке, натянутой так низко, что глаз было не разглядеть, и, несмотря на жару в зале, в джинсовой куртке с подкладкой из шерсти. В угловой кабинке два мужика как зачарованные смотрели на почти голую женщину, которая елозила перед ними по столу. Набиль Котар ждал их возле стойки бара, вид у него был встревоженный. – Ладно, пошли, – сказал он. Вслед за ним они нырнули под занавес и оказались в тесном и узком закулисном пространстве. То и дело приходилось огибать переносные металлические вешалки с экономными костюмами танцовщиц; рулоны черного электрического кабеля; неприкаянные софиты и звуковое оборудование. Котар, идя впереди, говорил через плечо: – Трое танцовщиц позвонили и сказали, что заболели. Еще одна так напугана, что собирается увольняться и ехать в Колорадо. Даже из гримерки выходить не хочет. – Нэш был здесь сегодня вечером? – спросила Трейси. – Я не видел, – сказал Котар. – Вопросы будете задавать им в перерывах, когда они не работают на сцене и в зале. – Эти девушки работали с Вероникой? – Трое, – сказал Котар. – Четвертая сейчас на сцене. Вместе с Котаром они вошли в такую же тесную, забитую всякой всячиной комнатенку. За гримировочным столиком сидела рыжеволосая, топлесс; в руках она держала аппликатор для туши, но не делала никаких попыток накраситься. Блондинка, сидевшая на складном металлическом стуле за вторым столом, плотнее завернулась в красный шелковый халат. Третья женщина, брюнетка в таком прозрачном платье, что оно не оставляло ничего воображению, стояла у вешалки и задумчиво перебирала белье. – Это детективы, – объявил Котар. Трейси и Кинсу он сказал: – Пойду принесу вам парочку стульев. – Мы видели новости, – сказала брюнетка, когда за Котаром закрылась дверь. Китайский символ взбегал по ее шее вверх, к мочке уха, утыканного многочисленными серебряными колечками. Еще одно кольцо пронзало ее правый сосок. – Я смотрю: «О черт, это же Вероника». Анжела тоже была ничего девчонка, но она обычно танцевала в другом клубе, к тому же она была новенькая. Я не так хорошо ее знала. А Вероника здесь уже давно. – Она пропустила свои трехдюймовые платформы в трусики и, ерзая задом, стала натягивать их вверх по своим длинным ногам. – Говорят, это опять серийный убийца; и почему всем психам надо жить именно здесь? – Это все дождь, – сказала рыжая. – Небо все время серое, вот и депресняк. – У нее был высокий тонкий голосок, и лет ей, судя по всему, было маловато, чтобы иметь разрешение танцевать стриптиз. Вернулся Набиль и протянул Кинсу два складных стула. – Покороче только, – сказал он, почти извиняясь. И снова ушел. – Все напуганы, – продолжала рыжая. – В смысле, я вчера танцевала с Ви. Она была ничего, всем довольна и все такое. Поверить не могу. Завтра же возвращаюсь в Колорадо. Трейси и Кинс сели у двери. Оба отлично знали, что не стоит прерывать свидетеля, который говорит сам, по своей воле. – Я думала, вы его уже поймали, – сказала блондинка. На вид она была старше двух других, однако толстый слой «штукатурки» на лице мешал судить о ее возрасте. – Он же школьный учитель или кто-то вроде. – Анжела раз приводила его с собой, – сказала рыжая. – Не сюда. На Аврору. – Почему вы его не арестовали? – спросила блондинка.