— Мне это нравится! — громко кричу я, пытаясь заглушить хихиканье, нарастающее внутри меня. — Мне это очень, очень нравится. — Я так рада, — говорит София. Музыка начинается снова, и я вздыхаю с облегчением — облегчением и посторгазмическим блаженством. Макс шепчет мне на ухо. — Ты тоже рада, грязная девчонка? — Я рада, — кричу я. Он тянет подол платья вниз по моим бёдрам. — Когда ты будешь стоять там, и они будут менять твоё платье, а моя сперма капать с твоих бёдер — я хочу, чтобы ты думала обо мне. Невозможно думать ни о чём другом. Глава 35 Макс — Я не думал, что ты из тех девчонок, которые любят девчачьи фильмы. — А какая я по-твоему девушка? — Даже не знаю. Ты метаешь ножи и лазаешь по стенам. Она бросает мне горсть попкорна, прежде чем нажать на кнопку, чтобы откинуть своё кожаное сиденье. — Я вынуждаю тебя пойти со мной в кино? — А что, чёрт возьми, мне ещё делать, пока я на дежурстве? Я словно привязан к твоей ноге, — жалуюсь я, но на самом деле вовсе этого не делаю. Алекс игриво улыбается мне. — Больше похоже на то, что ты привязан ко мне членом, — говорит она, нажимая «play» на пульте дистанционного управления. Фильм проецируется на гигантский экран, но я почти не обращаю внимания на глупое кино, не тогда, когда Александра сидит здесь, выглядя так, как сейчас. Её щеки пылают светло-розовым румянцем, такими они кажутся постоянно в последнее время. Она одета во фланелевые клетчатые пижамные штаны с белой майкой и розовые тапочки в виде кролика. У девушки есть способность сделать наряд безумно сексуальным. Я думаю, что это в миллион раз сексуальнее, чем прозрачное платье, которое она носила в ту ночь, несмотря на то, что это платье теперь занимает особое место в моём сердце. — А что это вообще такое? — спрашиваю я. — Десять причин моей ненависти, — отвечает принцесса. — Ты собираешься сесть или как, Джеймс? — Это что, Протровский фильм? — Ты что, шутишь? Это американский фильм. Это практически «Укрощение строптивой». Теперь я громко фыркаю. — Ты пытаешься послать мне не очень тонкий намёк, что я тебя приручил? — Как пожелаешь, Телохранитель. Алекс смеётся, и я не могу удержаться от улыбки, как чёртов лунатик, что, кажется, я и делаю в последнее время: улыбаюсь, как идиот. Я сажусь в кресло рядом с ней, устраиваясь в ультра-удобном кожаном кресле. Я был в театре во дворце, но не в том, что в летней резиденции, который гораздо менее вычурный. И всё же, чёрт возьми. — Это то, что получаешь, будучи королевских кровей? — Просмотр кино дома? Разве вы не делаете это в Кентукки? Я смеюсь, потянувшись к её миске за попкорном. — Мы не смотрим фильмы в наших частных кинотеатрах в наших летних резиденциях. — Ладно, тогда чем вы занимаетесь в Кентукки? Я пожимаю плечами. — В моём городе никогда особо не было чем заняться. Только на открытом воздухе: рыбалка, грязевые ванны, тюбинг по реке, распитие самогона (прим. Тюбинг — катание на надувных санках (тюбах) по снегу или по воде.) — Грязевые ванны? — О, господи, конечно же, ты никогда не была в грязевых ваннах. — Звучит грязно. — Это весело. Вы едете и разрываете грязевое поле в грузовике. — Да, звучит очень весело, — произносит Алекс, скептически глядя на меня. — Здесь, в деревне, у вас должен быть тюбинг. Тебе бы это понравилось. У вас есть идеальная река для этого за домом. Держу пари, у вас там также хорошая рыбалка. — Рафтинг, ты имеешь в виду? — Тюбинг — это не то же самое, что рафтинг, — смеюсь я. — Тюбинг — это сплав по реке с ящиком пива и музыкой. — Моё детство было связано с уроками музыки, этикета и белыми платьями с оборками на матчах по поло. Я бросаю в девушку попкорн. — Вах, вах, вах, — поддразниваю я. — Твоя бриллиантовая диадема была слишком тяжёлой? Не пытайся произвести на меня впечатление своим трагическим воспитанием, несчастная маленькая богатая девочка. Алекс смеётся, отражая мою атаку попкорном. — Стой, стой! Я говорю, что твоё детство было, наверное, веселее моего. — Да, — признаюсь я, когда на меня накатывает внезапная волна ностальгии по родному городу. — Мои родители — хорошие люди. В моём городе полно хороших людей. Но сейчас численность сокращается. — Но почему? Я пожимаю плечами. — Люди переезжают в более крупные города. — Переезжают в другие страны, — добавляет она. — Да, и это тоже. Шахта закрылась, всё стало сложнее для большинства людей в городе, которые там работали. — Это печально, — говорит Александра. — Ты скучаешь по Кентукки, не так ли? Я пытаюсь стряхнуть с себя чувство ностальгии. — Конечно. Если ты уедешь, то будешь скучать по Протровии? — Иногда мне кажется, что да, — признаётся она. — Множество раз, я не знаю. Когда я была ребёнком, то притворялась, что я не принцесса. — Разве большинство маленьких девочек не притворяются принцессами? — Не суди меня. Я знаю, это звучит неблагодарно, девушка, у которой есть всё, хочет быть обычным человеком. — Всё в порядке, я уже знаю, что ты избалованный ребёнок, — шучу я. Принцесса забрасывает меня попкорном. — Задница. Затем мы оба замолкаем и устраиваемся поудобнее, ни один из нас ничего не говорит, пока мы смотрим фильм. Тишина комфортная. Чёрт, просто быть с ней сейчас так чертовски комфортно. Логически, я знаю, что чувствовать себя комфортно с Алекс так дьявольски опасно по многим причинам. Проблема в том, что я обнаруживаю, что хочу быть таким же с ней, болтаясь в пижаме и тапочках в виде кроликов, обычная девушка без тиары или обязанностей, или богатой семьи, или каких-либо ожиданий, которые приходят с привилегиями. Каждая часть меня кричит, что она не обычная девушка и никогда ею не будет. Думать о ней, как о ком-то другом, кроме принцессы — это бред. Поэтому я сосредотачиваюсь на фильме.